В следующем году Фавоний был назначен эдилом.
Мы уже говорили, что по обычаю каждый новый эдил устраивал игры.
Фавоний стал думать, какие бы ему устроить игры, чтобы составить конкуренцию Куриону, своему товарищу по должности.
Курион был разорен, но так, как разорялись в Риме — он был должен, возможно, восемь или десять миллионов, то есть пустяки! — так что Фавонию пришлось бы разориться самому, чтобы в итоге оказаться беднее этого разоренного человека.
Преимущество разрушенных состояний состоит в том, что их не боятся разрушить.
Кстати говоря, в определенный момент Цезарь будет испытывать нужду в Курионе и даст ему пятьдесят миллионов сестерциев (десять миллионов франков).
Разве не видели мы в наши дни людей, которые так никогда и не были разорены?
В тот момент, когда Фавоний уже был готов признать себя неспособным придумать что-нибудь новенькое в те времена, когда Помпей устраивал травли трехсот пятнадцати гривастых львов и двадцати слонов, к нему явился Катон.
Катон взялся устроить игры.
Тотчас же в Риме прошел слух, что Катон берется устроить игры Фавония.
Катон в роли импресарио, это будет очень любопытно.
Катон вернул играм античную простоту.
Вместо золотых венков он раздал музыкантам оливковые венки, как в Олимпии.
Вместо роскошных подарков, которые было принято делать, он раздал римлянам кувшины с вином, свинину, смоквы, огурцы и вязанки дров, а грекам — лук-порей, салат, репу и груши.
Греки, обладавшие чувством юмора, со смехом грызли свою репу и сосали свой лук.
Римляне, обладавшие крепким желудком, ели свою свинину и свои смоквы, говоря:
— Ну и чудак же этот Катон!
В итоге, в силу одной из тех причуд, какие присущи народу, народ ввел игры Фавония в моду.
Люди давились в толпе, лишь бы получить пучок репы или вязанку дров.
Курион и его игры потерпели полное фиаско.
Следует, правда, сказать, что Катон лично возлагал оливковые венки на головы певцов и раздавал лук и огурцы.
Всем хотелось поглядеть на Катона-зеленщика.
Фавоний смешался с толпой и рукоплескал Катону вместе с остальными зрителями.
Как раз в это время совершались связанные с Милоном и Клодием события, о которых мы рассказывали выше и вследствие которых Помпей был временно назначен единоличным консулом.
Вначале Катон выступил против этого назначения.
Катон, как известно, выступал против всего.
Но произошли два события, которые, при всей их неравнозначности, тем не менее должны были, по мнению Катона, оказать роковое влияние на свободу.
Умерла, как мы уже говорили, Юлия, жена Помпея, и был разгромлен и убит парфянами Красс.
Смерть Юлии разрушила связь между зятем и тестем: Юлия была соединительным звеном между Помпеем и Цезарем.
Смерть Красса разрушила триумвират.
Страх, который Красс внушал в особенности Цезарю и Помпею, заставлял их соблюдать по отношению друг к ДРУГУ условия заключенного договора; но, когда смерть отняла у них этого соперника, способного если и не своим гением, то, по крайней мере, своими деньгами бороться против того из них двоих, за кем в итоге осталась бы победа, все увидели лишь то, что и было в действительности, а именно двух борцов, готовых оспаривать друг у друга обладание миром.
Так вот, Катон не любил Помпея, но прежде всего он ненавидел Цезаря!
Катон не забывал, что Цезарь опубликовал свое сочинение «Антикатон» и в этом «Антикатоне» попрекал его двумя вещами:
во-первых, что он просеял через решето прах своего брата, чтобы извлечь оттуда золото;
во-вторых, что он уступил свою молодую жену Гортензию, надеясь потом забрать ее обратно старой и богатой — что, впрочем, Катон и сделал.
Ну а пока он пребывал в отчаянии.
Чего же хотели эти два человека — Цезарь и Помпей, — находившие мир чересчур тесным для них двоих?
Боги разделили мир на три части: Юпитеру — небо, Нептуну — море, Плутону — подземное царство.
Завершив этот раздел, они, хотя и были богами, вели себя спокойно.
Цезарю и Помпею предстояло разделить Римскую державу лишь между собой, но Римской державы им было недостаточно!
XLVIII
Что ужасало Катона, так это странная власть, которую приобретал Цезарь над Римом, находясь вдали от него.
В то время, как эхо с Востока донесло весть о поражении Красса, эхо с Запада принесло весть о победах Цезаря.
В один прекрасный день Рим узнал, что Цезарь выступил в поход против германцев, с которыми был заключен мир, и перебил их триста тысяч человек!
Это было точно такое же нарушение соглашений, какое Красс совершил в отношении парфян; однако при этом Красс погубил тридцать тысяч солдат и потерял жизнь, тогда как Цезарь отыскал новую возможность увеличить свою славу и популярность.
Когда слух о его победе распространился в Риме, народ шумно возликовал и потребовал устроить благодарственное жертвоприношение богам.
Но Катон, напротив, выступил с речью против Цезаря, совершившего явную несправедливость — напасть на народ, с которым был заключен мир, и потребовал выдать Цезаря германцам, чтобы те могли сделать с ним все, что им заблагорассудится.
— Возблагодарим богов жертвами, — сказал он, — за то, что они не наслали на армию безумие и дерзость, которыми одержим ее полководец, но накажем этого полководца, чтобы не навлечь на себя месть богов и не отяготить Рим бременем святотатства.
Стоит ли говорить, что предложение Катона было с позором отвергнуто.
Цезарь, находившийся в глубине Галлии, узнал о добрых пожеланиях Катона в его адрес и в очередном письме в сенат в свой черед осыпал Катона оскорблениями и обвинениями.
Среди этих обвинений важное место занимали два реестра киприотских расходов и доходов, один из которых утонул, а другой сгорел; в отношении же ненависти Катона к Помпею, Цезарь интересовался, не стал ли причиной этой ненависти отказ Помпея взять в жены дочь Катона.
На эти обвинения Катон ответил, что прежде всего не так уж важно, потеряны или сохранились эти два реестра; что, не получив от Республики ни одной лошади, ни одного солдата, ни одного корабля, он привез с Кипра больше золота и денег, чем Помпей добыл всеми своими войнами и всеми своими триумфами, разворотив весь мир; что же касается того, что Помпей якобы отказался иметь Катона своим тестем, то, напротив, это он, Катон, не пожелал иметь Помпея своим зятем, но не потому, что счел Помпея недостойным породниться с ним, а потому, что нашел взгляды Помпея чересчур отличными от своих собственных убеждений.
Помпей, назначенный единоличным консулом, на наших глазах восстановил в городе порядок и приговорил Милона к изгнанию, не смущаясь тем, что Милон был его человеком, и не оценив той услуги, которую Милон оказал ему, убив Клодия.
В итоге спокойствие, изгнанное из Рима, совершило, подобно Цицерону, свое триумфальное возвращение.
Цицерон назвал консулат Помпея божественным.
К чему все это вело Рим?
К царской власти или, по меньшей мере, к диктатуре.
В самом деле, слово царь было до такой степени ненавистно римлянам, что было бы величайшим безумием произносить его.
Замаскированная под именем диктатуры, она была куда менее страшна.
Разумеется, еще была свежа в памяти диктатура Суллы.
Но диктатура Суллы была диктатурой аристократической, и вся знать, вся патрицианская верхушка Рима в особенности, полагали, что такая диктатура лучше, чем трибунаты, подобные трибунатам Гракхов и Клодия.
Кончилось это тем, что Помпей счел себя достаточно сильным, чтобы предпринять попытку.
В Риме глухо заговорили о том, что Помпей-консул еще не сумел совершить все то благо, к какому он стремился, а главное, помешать всему тому злу, какого он опасался.
Затем, после того как это сожаление высказывалось, люди, которые высказывали его, печально покачивали головой и, словно вынужденные идти на эту крайность, говорили:
— Грустно признавать это, но Риму нужен диктатор.
Так что в городе только и можно было услышать, что произносимые вполголоса слова:
— Нужен диктатор! Диктатор совершенно необходим.
Затем эти люди добавляли:
— И, откровенно говоря, ведь только Помпей может быть диктатором, разве не так?
Катон, как и все остальные, тоже слышал эти разговоры и возвращался домой вне себя от ярости.
Наконец, нашелся человек, взявший на себя обязанность облечь в слова это мнимое желание народа, эту мнимую потребность Рима.
Этим человеком был трибун Луцилий.
Он открыто предложил выбрать Помпея диктатором.
Но Катон был на страже.
Катон поднялся после него на трибуну и высказался о нем так жестоко, что Луцилий едва не лишился своей должности.
Видя, что попытка провалилась, многие друзья Помпея выступили от его имени и заявили, что Помпей никогда не согласится на диктатуру, будь даже она ему предложена.
— Но вы говорите это от имени Помпея, — поинтересовался Катон, — или только от вашего собственного имени?
— Мы говорим это от имени Помпея, — ответили посредники.
— Что ж, — промолвил Катон, — у Помпея есть очень простой способ выказать свою добрую волю; у него в руках вся власть: пусть он вернет Рим в лоно законности, поспособствовав назначению двух консулов.
О способе, предложенном Катоном, сообщили Помпею.
На другой день Помпей спустился на Форум и, обратившись к народу, сказал:
— Граждане! Я получал все почетные должности намного раньше, чем мог на это надеяться, и отказывался от них намного раньше, чем этого могли ожидать от меня другие. Чего желает Катон? Я сделаю все сообразно его желанию.
Катон потребовал, чтобы под авторитетом Помпея были избраны два консула, причем, по возможности, без всяких смут.
Помпей назначил проведение комиций через месяц, заявил, что любой гражданин вправе выставить на них свою кандидатуру, если только он удовлетворяет условиям, необходимым для избрания на должность консула, и заверил, что выборы пройдут спокойно.