Скажем мимоходом, что Квинт Метелл был отцом той самой Цецилии Метеллы, чья великолепная гробница, возвышающаяся слева от Аппиевой дороги, еще и сегодня является целью артистического паломничества всех туристов.
Антоний Критский слыл за человека щедрого, с открытой рукой и открытым сердцем, но был не особенно богат, как и все те, кто не запирает свое сердце на тот же замок, что и свой денежный сундук.
Как-то раз один из его друзей пришел к нему, чтобы попросить в долг немного денег, но, как ни мала была эта сумма, у Антония ее не оказалось.
И тогда он велел одному из своих рабов принести ему, чтобы побриться, воды в серебряной миске.
Раб принес миску с водой.
Антоний отослал раба, сказав, что побреется сам.
Как только раб вышел, он выплеснул воду и сунул миску под плащ своему другу.
— Заложи или продай эту миску, — сказал он, — и пусть кто-нибудь попробует сказать, что друг просил меня об услуге, а я ему не оказал ее.
Несколько дней спустя Антоний услышал страшный шум со стороны кухни; это его жена Юлия, происходившая из дома Цезарей, искала серебряную миску и, не найдя ее, решила учинить допрос рабам.
Антоний позвал жену и сознался ей в содеянном, умоляя ее простить его, а главное, оставить в покое этих несчастных рабов.
Так вот, матерью Марка Антония была та самая Юлия, у которой его отец вымаливал прощение, и, стало быть, по материнской линии Марк Антоний происходил из семьи Юлиев — из колена Юлиев, как тогда говорили, — и, следовательно, был родственником Цезаря.
После смерти Антония воспитывала Марка Антония его мать, женщина во всех отношениях выдающаяся.
Воспитание его было не самым лучшим, или, скорее, как станет видно дальше, его темперамент одерживал верх над воспитанием.
Овдовев, его мать снова вышла замуж, на этот раз за Корнелия Лентула — того самого Лентула, которого Цицерон приказал удавить в тюрьме как сообщника Катилины.
Вскоре нам станет ясна великая ненависть Антония к Цицерону.
Ненависть лютая, глубокая, смертельная — ненависть, которую историки не утруждаются объяснить нам и которая заставляет нас видеть людей хуже, чем они есть, или показывает их нам под другим углом зрения.
Итак, Марк Антоний был пасынком Лентула, удавленного по приказу Цицерона; позднее, не забывайте, он женится на Фульвии, вдове Клодия.
А ведь Цицерон был причастен и к смерти Клодия тоже.
Антоний даже упрекал Цицерона в том, что тот отказался выдать его матери тело мужа, и утверждал, что, для того чтобы получить это тело, его матери, матроне из рода Юлиев, пришлось броситься к ногам жены Цицерона, то есть к ногам ничтожной мещанки.
Но было ли это правдой?
Антоний, даже если не был пьян, нисколько не стеснялся лгать.
Антоний обладал необычайной красотой.
Но, опять же, вовсе не под таким углом зрения показывают нам историки этого грубого потомка Геракла.
Он был, по правде сказать, настолько красив, что Курион — самый распутный человек в Риме, тот самый, чьи долги, напомним, Цезарь только что оплатил, — питал к нему одну из тех дружеских привязанностей, на которые никогда не уставали клеветать современники.
Примером тому служат Сократ и Алкивиад.
В том, что касается долгов, Антоний пошел по стопам Цезаря.
В восемнадцать лет он был должен полтора миллиона, за которые Курион выступил тогда поручителем.
Мы говорим сейчас о Курионе-сыне.
Курион-отец выгнал Антония из своего дома как дурного человека, который губит его сына или, по крайней мере, помогает его сыну губить себя.
Вторым другом Антония, после Куриона занимавшим самое большое место в его сердце, был Клодий.
Как видим, Антоний умел выбирать себе друзей.
Однако в тот момент, когда дела Клодия начали запутываться, Антоний, опасаясь бросить на себя тень, покинул Италию и отплыл в Грецию.
В то время в Греции было две школы красноречия: греческая и азиатская.
Азиатское красноречие было романтическим направлением в красноречии.
Молодой человек сделался романтиком.
Этот пышный, цветистый, образный стиль превосходно сочетался с его жизнью, исполненной хвастовства и изначально обреченной на все те взлеты и падения, какие влечет за собой тщеславие.
Как раз в это время знаменитый Габиний, обладатель миллионов, при содействии Помпея направленный в качестве проконсула в Сирию, проезжал через Грецию и предложил Антонию последовать за ним.
Однако Антоний ответил, что без командной должности он туда не поедет.
Тогда Габиний дал ему должность начальника конницы и увез его с собой.
Посланный вначале против Аристобула, он первым бросился на штурм самого сильного из укреплений противника и выбил его из всех остальных крепостей; затем, догнав его и дав ему сражение, он наголову разбил его, хотя армия римлян и вполовину не была так сильна, как армия врага.
Этими успехами он заслужил полное доверие Габиния.
Вскоре после этого Птолемей Авлет (вы ведь помните этого венценосного флейтиста, не так ли?) попросил у Помпея помощи, чтобы вернуться в свое царство, восставшее против него.
Помпей отослал его к Габинию, своему поверенному.
Птолемей посулил Габинию десять тысяч талантов (пятьдесят миллионов).
Сумма была кругленькая, и потому она чрезвычайно искушала Габиния.
Но, поскольку бо́льшая часть офицеров полагала, что наряду с денежными выгодами это предприятие сулит и огромные опасности, Габиний колебался.
Однако Антоний, вероятно получивший от Птолемея небольшую взятку в пару миллионов, так горячо убеждал Габиния, что тот, наконец, решился, но при условии, что Антоний возьмет на себя командование авангардом.
Именно этого молодой человек — в ту пору Антонию было двадцать восемь лет, — именно этого молодой человек, пособник в поисках рискованных затей, и добивался всеми силами.
Так что он согласился без колебаний.
LII
Римлян чрезвычайно страшил путь, который им предстояло пройти, чтобы достичь Пелузия, первого египетского города со стороны Сирии.
Они должны были пересечь всю пустыню, что простирается ныне от Яффы до Эль-Ариша.
Кроме того, на их пути лежали ужасные болота, образованные чем-то вроде илистого озера, которое именовалось Сербонидой.
Египтяне, поклонники чудес, называли эти болота «Выдох Тифона».
Римляне, натуры более приземленные, утверждали, что здесь просачиваются наружу воды Красного моря, которые, пройдя под самой узкой частью перешейка, вновь появляются в этом месте и затем изливаются в Средиземное море.
Это болото существует еще и теперь и тянется от Розетты до Рас-Бурлоса.
Антоний выступил вперед, захватил Пелузий, обезопасил путь и подготовил проход всей армии.
Вслед за ним в Пелузий вступил Птолемей.
Поскольку это был первый отвоеванный им египетский город, он хотел наказать его в назидание другим и приказал перебить всего его жителей.
Но, как все отважные и расточительные люди, Антоний имел доброе сердце, и убийство претило ему.
Он взял под свою защиту не только жителей города, но и его гарнизон, и ни одной казни не последовало.
Затем Птолемей вошел в Александрию, где Антоний явил новые доказательства своей человечности, что снискало ему доброжелательность со стороны городского населения.
Одно из них, доставившее ему наибольшую честь, заключалось в следующем.
Он был частым гостем и другом Архелая.
Но, как это нередко случается в междоусобных войнах, Архелай оказался в числе его врагов, и однажды два бывших товарища сошлись в рукопашной схватке.
Архелай был побежден и убит.
Узнав о его гибели, Антоний приказал отыскать его тело среди трупов павших и похоронил его с царскими почестями.
Это сострадание завоевало ему симпатию не только жителей Александрии, но и римлян, сражавшихся под его командованием; так что в Рим он вернулся, обладая определенной популярностью.
Произошло это как раз в то время, когда Рим разделился на два враждебных лагеря: знать, во главе которой стоял Помпей, и народ, подававший Цезарю знак возвращаться из Галлии.
Мы уже сказали, что Антоний был другом Куриона и что Курион имел огромное влияние в народе.
Это влияние усилилось, когда Цезарь послал двенадцать миллионов Куриону и восемь миллионов Антонию.
Часть этих денег ушло на то, чтобы добиться назначения Антония народным трибуном.
Несомненно, для этого были пущены в ход те же уловки, что и для Клодия, и в итоге он был назначен трибуном.
Впрочем, Плутарх рассказывает, как это делалось:
«Те, кто домогался должностей, — говорит он, — ставили посреди городской площади меняльные столы, бесстыдно подкупая чернь за деньги, после чего люди сражались за тех, кто им заплатил, не только своим избирательным голосом, но и луками и пращами. И потому, когда собравшиеся удалялись от трибуны, она нередко оказывалась запачканной кровью и заваленной кругом трупами, и весь город погружался в пучину безвластия».[101]
Спустя некоторое время после того, как Антоний был назначен народным трибуном, его ввели в коллегию авгуров.
Таким образом, подкупая его, Цезарь подкупал одновременно и народ, и богов.
Мы уже рассказывали, в каком состоянии были у Цезаря дела с сенатом к тому моменту, когда Антоний, вернувшись из Египта, заключил с Цезарем договор.
Читатели видели, как сенат отказал Цезарю в продлении его полномочий и как один из офицеров Цезаря сказал, ударив по рукояти меча:
— Вот что продлит их ему!
Оставался еще один человек, крайне важный для Цезаря.
Это был Павел, строивший великолепную базилику, которая должна была заменить базилику Фульвия.
Павел был стеснен в средствах из-за расходов, вызванных этой постройкой.
Цезарь послал в помощь ему семь миллионов.
Павел велел передать Цезарю, что тот может рассчитывать на него.
Между тем было вынесено решение по поводу консулата.