«становясь, — по словам Плутарха, — невыносимым для граждан по причине своей праздности, ничуть не возмущаясь несправедливостями, которые те испытывали, и грубо обходясь с теми, кто приходил к нему жаловаться, а кроме того, развращая женщин благородного звания».[121]
Так что Цезарю по возвращении в Рим пришлось принять множество жалоб на своего легата; однако он полагал, что в военное время следует позволять своим друзьям небольшие вольности.
Он выслушал эти жалобы, но не удовлетворил их и оставил Антония в числе своих командиров.
Проезжая через Плаценцию, он произвел казнь, которая дорого стоила его сердцу.
Один из его легионов взбунтовался, требуя выплатить пять мин, которые Цезарь, еще будучи в Брундизии, обещал солдатам в качестве награды.
Мятежники полагали, что Цезарь еще в Марселе или даже в Испании, и угрожали своим преторам, как вдруг Цезарь внезапно появился среди них.
— Солдаты, — сказал он, — вы жалуетесь на продолжительность войны. Но если она и затянулась, то, на мой взгляд, не по моей вине, а по вине врага, который бежит перед нами. Когда вы были в Галлии, вы обогатились под моим командованием. Однажды, когда речь зашла о том, начинать эту войну или не начинать, вы все, с общего согласия, высказались утвердительно, и вот теперь, когда я ввязался в нее, вы говорите о том, чтобы покинуть меня! Раз так, то, вместо того чтобы быть, как прежде, милосердным и великодушным, я буду жестоким. Коль скоро вы не хотите Цезаря, вы получите Петрея. В девятом легионе, который является зачинщиком этого бунта, будет казнен каждый десятый!
Едва солдаты услышали эти твердые слова, они принялись стенать и умолять; преторы, со своей стороны, пали перед Цезарем на колени и взывали к нему, молитвенно сложив руки.
Он послушал их с минуту и задумался.
— Хорошо, — сказал он, — выберете среди вас сто двадцать человек; я не знаю виновников, а вы их знаете.
Из рядов вытолкнули сто двадцать человек.
Цезарь приказал им выстроиться в одну линию, а затем, подозвав претора, произнес:
— Посчитайте двенадцать раз до десяти, и пусть каждый десятый человек выйдет из строя.
Вперед выступили двенадцать человек.
— Казните этих двенадцать человек, — сказал Цезарь. Один из них подал голос.
— Я готов умереть, — громко сказал он, — но я невиновен.
— Ты невиновен? — спросил Цезарь.
— Спроси моих товарищей.
— Правда ли, что он невиновен? — спросил Цезарь.
— Правда, — ответили те в один голос.
— Так почему же ты оказался среди тех, кому назначено умереть?
— Мой враг оклеветал меня.
— Кто этот враг?
Приговоренный назвал имя.
— Это правда? — спросил Цезарь.
— Правда! — ответили одиннадцать других приговоренных.
— Тогда выйди из строя, — сказал Цезарь, — и пусть тот, кто оклеветал тебя, встанет на твое место!
Что и было исполнено.
Снисходительный к своим врагам, которых ему следовало победить, Цезарь полагал долгом быть суровым к своим сторонникам, которых ему следовало сохранить.
Двенадцать мятежников были преданы смерти.
По возвращении в Рим он получил от сената подтверждение своего звания диктатора.
Его первой заботой было вернуть изгнанников.
Все, кто еще оставался в ссылке со времен Суллы, были возвращены в Рим.
Дети тех, кто умер в изгнании, были восстановлены в правах владения отцовским имуществом.
Затем Цезарь оказался перед лицом величайшего чудища гражданских войн: проблемы отмены долгов.
Должники громко требовали tabulæ nоvæ,[122] то есть банкротства.
Причиной этого требования стало то, что не было больше ни денег, ни быстрого кредита.
Звонкую монету никто не изгонял, она сама удалилась в изгнание, а это не тот изгнанник, который легко возвращается обратно.
Второпях Цезарь произвел усредненную переоценку долговых обязательств, как сказали бы в наши дни: нечто вроде банкротства на двадцать пять процентов; другими словами, должникам было позволено, удовлетворяя кредиторов, оценивать свое имущество по довоенной стоимости и вычитать из суммы долга выплаченные проценты.
Что же касается диктатуры, то он сохранил ее лишь на одиннадцать дней, за это время добился, чтобы его избрали консулом вместе с Сервилием Исаврийским, который перед тем дал ему добрый, по его мнению, совет, и обратил свои взоры на Восток.
LXII
Совет, который Сервилий Исаврийский дал Цезарю, заключался в том, чтобы впрямую выступить против Помпея.
Пизон, в отличие от него, давал своему зятю противоположный совет.
Он хотел, чтобы Цезарь отправил к своему врагу послов и еще раз попытался договориться о примирении.
Для человека, не доверявшегося своему гению так, как это делал Цезарь, совет и в самом деле был благоразумный.
Все время, какое Цезарь употребил на то, чтобы сломить Испанию, подчинить себе Марсель, утихомирить мятежи, мимоходом успокоить Рим, уладить интересы должников и кредиторов, Помпей употребил на то, чтобы собрать огромную армию.
Катон присоединился к нему.
Цицерон присоединился к нему.
Не было никого, вплоть до Марка Брута, отца которого он так жестоко убил — мы рассказывали об этом эпизоде в связи с гражданскими войнами Суллы, — не было никого, кто не принес бы свое злопамятство в жертву отечеству и не присоединился бы к Помпею.
Удивительна, однако, слепота умнейших людей, называвших Помпея отечеством!
Это доказывает, что у нации всегда есть два отечества: Отечество народа и Отечество аристократии.
Ну а теперь расскажем в нескольких словах, какими силами располагал Помпей.
Помпей имел в своем распоряжении целый год, чтобы подготовиться к войне.
У Помпея был огромный флот, который он стянул к себе с Кикладских островов, с Корфу, из Афин, Понта, Вифинии, Сирии, Киликии, Финикии и Египта.
Пятьсот военных кораблей, не считая множества легких транспортных и сторожевых судов.
У Помпея было девять римских легионов.
Пять легионов, вместе с ним переправившиеся из Италии в Диррахий (Дураццо).
Ветеранский легион с Сицилии, именовавшийся Сдвоенным, поскольку он состоял из двух легионов.
Легион с Крита и из Македонии, сформированный из ветеранов, которые обосновались в Греции.
И, наконец, еще два легиона, набранные в Азии консулом Лентулом.
Чтобы восполнить недостачи личного состава, были произведены наборы в Фессалии и Беотии, в Ахайе и Эпире.
Ожидались еще два легиона, которые Сципион должен был привести из Сирии.
Сверх того, Помпей имел три тысячи лучников с Крита и две когорты пращников по шестьсот человек каждая.
У него было четырнадцать тысяч конников.
Семь тысяч из них принадлежали к цвету римского всадничества.
Семь тысяч привели союзники:
пятьсот пришли из Каппадокии, под командованием Ариобарзана;
пятьсот — из Фракии, под командованием Садала, сына царя Котиса;
шестьсот — из Галатии, под командованием того самого старика Дейотара, которого Красс в свое время застал за строительством города;
триста — снова галаты, под командованием Кастора и сына Домнилая;
двести — из Македонии, под командованием Рескупорида;
пятьсот галлов и германцев, оставленных Габинием в качестве охраны царю Птолемею Авлету, привел Помпей Младший;
еще восемьсот, набранных им либо на свои личные средства, либо в поместьях своего отца и в своих собственных поместьях;
двести — из Коммагены, присланные Антиохом, большей частью конные лучники;
наконец, остальное составляли добровольцы и наемники из разных краев, главным образом из Фракии, Фессалии и Македонии.
В деньгах, хвала богам, недостатка не было.
В распоряжении Помпея были сундуки римских откупщиков и сокровищницы восточных сатрапов.
Восток был ленным владением победителя Митридата.
И цари, и целые народы были клиентами Помпея.
Ради него Греция напряглась в последнем усилии.
Она страшилась Цезаря и его армии варваров, а прежде всего, этих галлов, предки которых некогда пришли осаждать храм в Дельфах.
Что же касается продовольствия, то его у помпеянцев было в избытке.
Амбарами им служили Азия, Египет, Фессалия, Крит и Кирена.
Они держали в своих руках все море с огромным флотом, разделенным на шесть эскадр.
Помпей Младший командовал египетской эскадрой;
Лелий и Триарий — азиатской;
Кассий — сирийской;
Марцелл и Колоний — родосской;
Либон и Октавий — иллирийской и ахайской.
Бибул — неспособный, но храбрый Бибул, зять Катона, — был главнокомандующим всем флотом.
Правда, всю эту армию, составленную из столь разнородных начал, требовалось приучить к дисциплине, но, как мы уже сказали, у Помпея был целый год, чтобы добиться такого результата.
В течение этого года он без передышки упражнял свои войска и сам, по-прежнему деятельный и подвижный, словно двадцатипятилетний — хотя ему исполнилось уже пятьдесят восемь, — проделывал те же военные упражнения, что и его солдаты.
И солдат чрезвычайно ободряло, когда они видели, как в таком возрасте их бывалый полководец упражняется пешим, в полном вооружении, после чего, сев верхом на коня, на полном скаку ловко выхватывает меч из ножен, а затем вкладывает его обратно; как он бросает дротик не только метко, но и с такой силой и на такое расстояние, что молодые воины тщетно пытались превзойти его.
И заметьте, что все это происходило в присутствии четырех или пяти царей Востока и самых знаменитых людей Запада, таких, как Катон, Цицерон, Марк Брут и шестидесятилетний Тидий Секстий, который, будучи старым и хромым, покинул Рим, чтобы, по его словам, вновь обрести его в лагере Помпея.
Помпей также рассчитывал на то, что Рим с ним.
Но более всего он рассчитывал на то, что его не будут атаковать до весны.