Так вот, этот сон, в котором на первый взгляд не было ничего неблагоприятного, мог, тем не менее, таить в себе двойной смысл.
Ведь Цезарь вел свое происхождение от Венеры; так не были ли трофеи, которыми Помпей украшал храм Венеры, трофеями, отнятыми у него самого?
На протяжении всей ночи лагерь то и дело охватывали панический страх и смятение; несколько раз часовые бросались к оружию, полагая, что их атакуют.
Незадолго до рассвета, в утреннюю стражу, многие видели, как над лагерем Цезаря, где царили полнейшее спокойствие и глубочайшая тишина, поднялся в воздух яркий сноп света, упавший затем в лагере Помпея.
За три дня перед тем Цезарь совершал очистительное жертвоприношение во имя победы своей армии.
После заклания первой жертвы прорицатель объявил ему, что через три дня тот вступит в схватку со своим врагом.
— Помимо этого, — сказал Цезарь, — не видишь ли ты во внутренностях жертвы какого-нибудь благоприятного знака?
— Ты сам ответишь на этот вопрос лучше меня, — сказал ему прорицатель. — Боги указывают на великую перемену, на переворот в установившемся положении вещей, на обратное тому, что есть теперь. Если ты счастлив, то будешь несчастен; если ты несчастен, то будешь счастлив; если ты победитель, то будешь побежден; если ты побежден, то будешь победителем.
Чудеса творились не только в обоих лагерях и вокруг них.
В Траллах, в храме Победы, стояла статуя Цезаря; земля вокруг нее, и без того твердая, была к тому же вымощена чрезвычайно прочным камнем.
Но, несмотря на окаменелость почвы, у самого цоколя статуи, через щели между плитами, проросла пальма.
В Патавии некто Гай Корнелий, человек, знаменитый искусством гадания, близкий друг историка Тита Ливия, сидел в своем авгурском кресле и наблюдал за полетом птиц.
Он прежде всех узнал о времени битвы и сообщил окружающим, что сражение уже началось.
Затем, вернувшись к своим наблюдениям и изучив новые знамения, он в возбуждении вскочил на ноги и воскликнул:
— Ты победил, Цезарь!
А поскольку в его пророчестве усомнились, он снял со своей головы венок и заявил, что не наденет его вновь, пока события не подтвердят его гадания.
Тем не менее, несмотря на все это, Цезарь готовился снять лагерь и продолжить отступление в сторону города Скотуссы.
Его пугало превосходство сил противника.
Он располагал лишь тысячью конников, а у Помпея их было восемь тысяч.
Он располагал лишь двадцатью тысячами пехотинцев, а у Помпея их было сорок пять тысяч.
Внезапно Цезарю доложили, что во вражеском лагере происходит какое-то движение и что Помпей, похоже, решился дать бой.
Цезарь собрал своих солдат.
Он сказал им, что Корнифиций, находящийся всего в двух дневных переходах, ведет ему два легиона и что Кален располагает вблизи Мегары и Афин пятнадцатью когортами, которые вот-вот выступят в поход.
Он спросил у них, хотят ли они дождаться этих подкреплений или предпочитают дать сражение своими силами.
И тогда все солдаты в один голос стали заклинать его не ждать и, напротив, если враг колеблется, придумать какую-нибудь уловку, чтобы побудить его к сражению.
Впрочем, мужество солдатам Цезаря придавало то, что со времени их отступления от Диррахия он постоянно упражнялся с ними и в стычках с вражеской армией они постоянно брали верх.
Имея, как мы уже сказали, лишь тысячу конников против семи или восьми тысяч конников Помпея, Цезарь отобрал из своей легкой пехоты самых молодых и ловких солдат; он сажал их за спиной всадников, и в момент атаки пехотинцы спрыгивали на землю, так что вместо тысячи человек перед солдатами Помпея внезапно оказывалось две тысячи.
В подобной стычке был убит один из тех двух братьев-аллоброгов, которые перешли на сторону Помпея и явились причиной поражения Цезаря при Диррахии.
Но, как мы уже говорили, до тех пор Помпей избегал генерального сражения.
В утро битвы при Фарсале он принял решение атаковать.
Несколькими днями раньше, в ходе военного совета, на котором Домиций заявил, что всякий сенатор, не последовавший за Помпеем, заслуживает смертной казни или хотя бы ссылки, и вручил заранее назначенным судьям три таблички для вынесения приговора: одну — для казни, другую — для ссылки, третью — для денежного штрафа, Помпей, которому было предъявлено требование вызвать врага на сражение, попросил дать ему еще несколько дней.
— Стало быть, ты боишься? — спросил его Фавоний. — Тогда уступи командование кому-нибудь другому и иди вместо Катона сторожить обоз.
На что Помпей ответил:
— Страх так мало удерживает меня, что я намерен с одной лишь моей конницей обратить в бегство и уничтожить армию Цезаря!
И когда те, кто среди всеобщей горячки еще сохранил разум, спросили у него, как он сумеет это сделать, Помпей ответил:
— Да, я прекрасно понимаю, что на первый взгляд это может показаться невероятным; но мой план крайне прост: со своей конницей я окружу его правое крыло и изрублю его; затем я атакую его армию с тыла, и вы увидите, как почти без боя мы одержим блистательную победу!
И тогда, чтобы подтвердить сказанное Помпеем и придать уверенности солдатам, Лабиен, в свой черед, добавил:
— Не думайте, что вы имеете дело с победителями Галлии и Германии; я знаю, о чем говорю, поскольку сам принимал участие в этих завоеваниях. Солдат тех великих сражений на Севере и на Западе осталось немного. Часть из них полегла прямо на поле боя, другая погибла от повальных болезней как в Италии, так и в Эпире; целые когорты заняты тем, что охраняют города. Те солдаты, которых мы видим перед собой, пришли с берегов Пада и из Цизальпинской Галлии; так что в тот день, когда Помпею будет угодно послать нас в бой, смело пойдем в атаку!
День этот наступил.
В тот самый момент, когда Цезарь приказал складывать палатки и солдаты уже посылали вперед себя рабов и вьючных животных, разведчики Цезаря пришли сказать ему, что в лагере помпеянцев царит сильная суматоха и все это наводит на мысль, что они готовятся к сражению.
Вскоре прибежали другие разведчики, крича, что передовые части Помпея уже строятся в боевой порядок.
Тогда Цезарь поднялся на возвышенность, чтобы его видело и слышало как можно большее число солдат.
— Друзья, — крикнул он, — наконец-то настал день, когда Помпей вызывает нас на бой и когда мы будем сражаться уже не с голодом и лишениями, а с людьми! Вы ждали этого дня с нетерпением; вы обещали мне победить, так держите ваше слово. Все по местам!
Затем он приказал поднять перед своей палаткой пурпурный флаг — сигнал к бою.
Едва заметив его, воины бросились к оружию; и, поскольку план сражения был определен заранее и каждый командир получил соответствующий приказ, центурионы и декурионы развели солдат по заранее назначенным позициям, так что, сопровождаемый своими бойцами, «каждый из них, — говорит Плутарх, — занял свое место так слаженно и с таким спокойствием, как если бы на сцене выстраивался хор трагедии».[125]
LXIX
Итак, вот какое место занимал каждый.
Помпей командовал левым крылом;[126] с ним были два легиона, которые Цезарь прислал ему из Галлии.
Антоний стоял напротив него и, следовательно, командовал правым крылом цезарианцев.
Сципион, тесть Помпея, командовал центром, имея под своим начальством легионы из Сирии, и перед ним находился Домиций Кальвин.
Наконец, Афраний командовал правым крылом Помпея; под его начальством были легионы из Киликии и приведенные из Испании когорты, которые Помпей считал лучшими своими войсками.
Перед ним находился Сулла.
Фланг правого крыла помпеянцев был прикрыт ручьем, к которому было трудно подступиться, и потому своих лучников и пращников, а также всю свою конницу Помпей сосредоточил на левом крыле.
К тому же, вероятно, он был не прочь иметь все свои основные силы на том участке, где находился сам.
Цезарь расположился напротив Помпея, заняв, по своему обыкновению, место в рядах десятого легиона.
Видя, как напротив него скапливается все это множество пращников, лучников и конников, Цезарь понял, что замысел противника заключается в том, чтобы начать атаку с его стороны и попытаться окружить его.
Тогда он вывел из резерва шесть когорт и разместил их позади десятого легиона, приказав им не двигаться с места и как можно дольше скрываться от неприятеля, пока его конница не пойдет в атаку.
Как только атака начнется, эти шесть когорт должны броситься в первый ряд и, вместо того чтобы издалека метать дротики, как поступают обычно самые храбрые, торопясь поскорее вступить в рукопашный бой, каждому солдату надо будет держать острие своего дротика на уровне лица неприятеля.
Когда для них настанет время выполнить этот маневр, он знаменем подаст им знак.
Цезарь был убежден, что вся эта изысканная молодежь, все эти юные красавцы-плясуны («καλούς και άνθηρούς»), не смогут вынести зрелища направленного им в глаза острия.
Таких копьеносцев было три тысячи.
Сидя верхом на коне, Помпей с вершины холма осматривал боевой порядок обеих армий.
Видя, что армия Цезаря спокойно ожидает сигнала, тогда как большинство его собственных солдат, напротив, вместо того чтобы неподвижно стоять в рядах, по неопытности кидаются то в одну, то в другую сторону, он испугался, как бы в начале наступления его войска не нарушили боевой порядок.
И потому он послал верховых гонцов с поручением передать передовым бойцам приказ твердо стоять на месте, сомкнуть ряды и так дожидаться неприятеля.
«Этот совет, — говорит Цезарь, — был подан Помпею Триарием, и я никоим образом не могу его одобрить… ибо в человеке есть некий пыл и врожденная порывистость, которые распаляются в движении, и надо скорее стараться поддерживать их, а не давать им угаснуть».[127]