Так что, невзирая на превосходство сил противника, он решил воспользоваться этим преимуществом, которое давал ему Помпей, и первым начать атаку.
И тогда, назначив пароль — Венера Победоносная, в то время как Помпей назначил свой — Геркулес Непобедимый, он бросил последний взгляд на весь свой строй.
В этот момент он услышал, как ветеран, добровольцем вступивший в его армию, а в предыдущем году бывший центурионом десятого легиона, воскликнул:
— За мной, соратники, ибо настало время выполнить все то, что мы обещали Цезарю!
— Ну и что, Крастин, — спросил у него Цезарь (Цезарь, как и Наполеон две тысячи лет спустя, знал поименно всех солдат своей армии), — ты думаешь о сегодняшнем сражении?
— Оно принесет тебе победу и славу, император, — ответил Крастин. — И в любом случае, сегодня ты похвалишь меня, живого или мертвого!
После чего, повернувшись к своим товарищам, он произнес:
— Вперед, ребята, на врага!
И первым бросился вперед во главе ста двадцати солдат.
Как только эти сто двадцать человек первыми рванулись вперед, чтобы атаковать пятьдесят две тысячи солдат Помпея, над обеими армиями на миг повисла та зловещая тишина, которая предшествует решающим сражениям и в которой, кажется, не слышно ничего, кроме взмахов крыльев смерти.
В этой тишине Крастин и его солдаты, приблизившись к помпеянцам на расстояние в двадцать шагов, метнули дротики.
Это стало сигналом; с обеих сторон зазвучали трубы и горны.
Тотчас же, бросая на бегу дротики и издавая громкие крики, весь строй цезаревой пехоты устремился вперед, чтобы поддержать этих сто двадцать смельчаков, указавших ему дорогу.
Затем, пустив дротики, цезарианцы обнажили мечи и обрушились на помпеянцев, встретивших их стойко и неколебимо.
Помпей, как если бы, чтобы обрести полную уверенность в себе, ему надо было лишь убедиться, что его армия доблестно выдержит первый натиск, тотчас же приказал коннице атаковать правое крыло Цезаря и окружить его.
Цезарь увидел, как на него стремительно несется эта лавина лошадей, от топота которых дрожала земля, и, видя это, произнес лишь три слова:
— Друзья, бейте в лицо!
Каждый солдат услышал его и кивком подал знак, что он понял.
Как и предвидел Цезарь, этот живой смерч из лошадей и людей смел на своем пути тысячу солдат его конницы.
В промежутках между конниками Помпея бежали его лучники.
Когда конница Цезаря была отброшена назад, а первые ряды его десятого легиона дрогнули, восемь тысяч конников Помпея развернулись в эскадроны, намереваясь окружить армию Цезаря.
То был момент, которого он ждал.
Он приказал поднять знамя, подав тем самым сигнал трем тысячам своих солдат, стоявшим в запасе.
Еще не растратив свои дротики, они двинулись вперед, действуя этим оружием так, как современные солдаты орудуют штыком; целя ими в глаза неприятеля, они повторяли клич Цезаря:
— Бейте в лицо, соратники! В лицо!
И при этом, не обращая внимания на лошадей и не пытаясь ранить других солдат, они вонзали острия своих копий в лица молодых всадников.
Те держались какое-то мгновение, скорее из удивления, чем из храбрости, но затем, предпочтя быть опозоренными, нежели изуродованными, побросали оружие, развернули лошадей и обратились в бегство, закрывая лицо руками.
Так они мчались, не оборачиваясь, до самых гор, оставив на верную смерть своих лучников, которые были полностью перебиты.
И тогда, даже не взяв на себя труд преследовать беглецов, Цезарь бросил вперед десятый легион, приказав ему атаковать неприятеля в лоб, в то время как сам он, с конницей и тремя тысячами копьеносцев, нападет на него с фланга.
Маневр был осуществлен необычайно слаженно.
Правда, руководил им Цезарь, привыкший рисковать собой.
Помпеева пехота, имевшая приказ обойти неприятеля с фланга, как только конница приведет в беспорядок его правое крыло, увидела, что обходят ее самое!
Она держалась какое-то мгновение, но вскоре бросилась врассыпную и последовала примеру конницы.
В тот же миг все эти союзники, пришедшие на помощь Помпею, все эти всадники, все эти галаты, все эти каппадокийцы, все эти македонцы, все эти критяне, все эти лучники из Понта, Сирии и Финикии, все эти новобранцы из Фессалии, Беотии, Ахайи и Эпира закричали в один голос, но на десяти разных языках:
— Мы побеждены!
И, повернувшись к врагу спиной, они бросились бежать.
Правда, Помпей сам подал им пример.
— Как?! — спросите вы. — Помпей, Помпей Великий?
Ах, Бог ты мой! Ну да.
Почитайте Плутарха; я даже не хочу сейчас ссылаться на Цезаря.
Заметьте, что Помпей даже не ждал так долго, как мы об этом рассказываем.
Увидев, что его конница обратилась в бегство, он тотчас пустил свою лошадь в галоп и вернулся в лагерь.
Читайте, повторяю, Плутарха:
«Когда они обратились в бегство, Помпей, увидев облако пыли, догадался о поражении своей конницы. Трудно сказать, о чем он думал в тот миг, но он совершенно уподобился безумцу, потерявшему способность действовать целесообразно. Забыв, что он Помпей Великий, ни к кому не обращаясь, медленно ехал он в лагерь, так что к нему прекрасно подходили известные стихи:
Зевс же, владыка превыспренний, страх ниспослал на Аякса:
Стал он смущенный и, щит свой назад семикожный забросив,
Вспять отступал, меж толпою враждебных, как зверь, озираясь.[128]
В таком состоянии был Помпей!»[129]
Вступив в лагерь, он громко крикнул стоявшим в карауле центурионам, так, чтобы и солдаты могли его слышать:
— Позаботьтесь об охране ворот; я обойду все укрепления, чтобы везде дать такой же приказ.
Затем он удалился в свою палатку, отчаявшись в успехе сражения и с покорностью судьбе ожидая дальнейших событий.
LXX
Дальнейшие события было легко предвидеть.
Бегство всех этих варваров и крики «Мы побеждены!», зазвучавшие на десяти разных языках, получили отклик в остальной армии и внесли в нее смятение.
Началось побоище.
Но Цезарь, видя, что битва уже выиграна и победа досталась ему, собрал всех своих трубачей и глашатаев, а затем разослал их по всему полю сражения с наказом трубить и кричать:
— Пощаду римлянам! Убивайте лишь чужеземцев!
Услышав этот краткий, но ясный призыв, цезарианцы остановились и протянули руки солдатам, которые шли на них с поднятыми мечами.
Те побросали мечи и кинулись в объятия своих старых товарищей.
Казалось, милосердная душа Цезаря вселилась в тело каждого из солдат его армии.
Однако некоторые помпеянцы последовали за командирами, пытавшимися собрать их.
Кроме того, две или три тысячи человек оставались охранять лагерь.
Многие беглецы стремились укрыться в нем, и на другой день там могла сформироваться армия, не уступавшая в силе армии Цезаря.
Цезарь собрал солдат, рассыпавшихся по полю боя.
Он повторил обещание пощадить побежденных, и, хотя уже почти спустилась ночь, хотя люди сражались с самого полудня, хотя они были изнурены дневной жарой, он в последний раз воззвал к их мужеству и повел их на приступ оборонительных укреплений.
— Что за шум? — спросил Помпей, сидевший в своей палатке.
— Цезарь! Цезарь! — кричали на бегу перепуганные солдаты, спеша к укреплениям.
— Неужели уже дошло до лагеря?! — воскликнул Помпей.
И, поднявшись, он сорвал с себя знаки отличия военачальника, вскочил на первую попавшуюся лошадь, выехал через задние ворота и во весь опор помчался по дороге, ведущей к Лариссе.
Солдаты обороняли лагерь лучше, чем это делал их командующий.
Правда, там находился лучший из вспомогательных отрядов, состоявший из фракийских солдат.
Но даже они, при виде того, как несущиеся мимо них беглецы бросают свое оружие и даже знамена, наравне с остальными не помышляли больше ни о чем, кроме отступления.
Около шести часов вечера лагерь был взят.
Беглецы укрылись на соседнем холме.
Вступив в лагерь, победители обнаружили в нем накрытые столы, заставленные золотой и серебряной посудой.
Повсюду были разбросаны зеленые ветки и цветы, а палатка Лентула, наряду с некоторыми другими, была увита плющом.
Все это было крайне заманчиво для людей, трудившихся с середины дня, но Цезарь напомнил им, что лучше было бы немедленно покончить с врагом.
И они сами закричали:
— Вперед!
Цезарь оставил треть своих солдат охранять лагерь Помпея, еще одну треть — охранять свой собственный лагерь, а с последней третью бросился по более короткой дороге, нежели та, по которой двинулся неприятель; в итоге через час быстрого хода он перерезал ему путь. Беглецам пришлось сделать привал на возвышенности, у подножия которой протекал ручей.
Цезарь немедленно завладел этим ручьем и, чтобы лишить врага возможности утолять жажду, поручил четырем тысячам солдат рыть ров между холмом, на котором засел враг, и ручьем.
И тогда, умирая от жажды, видя, что путь к отступлению отрезан, и каждую минуту ожидая атак с тыла, помпеянцы отправили к Цезарю парламентеров.
Они заявили о готовности сдаться в плен.
Цезарь ответил, что на следующее утро он примет от них изъявление покорности, а пока те, кого мучает жажда, могут подойти к ручью и напиться.
Помпеянцы стали спускаться вниз целыми группами.
Сходясь, цезарианцы и помпеянцы узнавали друг в друге старых друзей, протягивали друг другу руки, бросались друг к другу в объятия, как если бы за три часа перед тем они не намеревались друг друга поубивать.
Вся ночь прошла в такого рода узнаваниях.
Те, у кого была пища, делились ею с теми, у кого ее не было; повсюду разжигали костры, и можно было подумать, будто все эти люди пришли сюда на праздник.