И тогда посланец рассказал ей о Фарсале, о поражении Помпея и его бегстве, а также о приеме, оказанном ее мужу на корабле, где он ждал ее.
Выслушав этот рассказ до конца, Корнелия рухнула на землю и долго лежала безмолвная, лишившаяся чувств; затем, с трудом придя в себя и понимая, что сейчас не время стонать и плакать, она бегом бросилась через весь город и выбежала на берег.
Помпей издали увидел, как она бежит.
Он вышел навстречу ей и, совершенно обессилевшую, принял ее в свои объятия.
— О дорогой супруг! — воскликнула она. — Я снова вижу тебя, и это не твоя, а моя злая судьба виновата в том, что я вижу тебя потерпевшим неудачу и находящимся на борту одного-единственного суденышка, тебя, кто до женитьбы на Корнелии бороздил море, имея под своим командованием пятьсот кораблей! Зачем ты приехал за мной, своим злым гением? Почему ты не предоставишь меня моей судьбе, меня, ввергшую тебя в пучину такого несчастья?… О, какое счастье было бы для меня умереть до того, как я узнала, что Публий, мой первый муж, погиб на войне с парфянами, и, коль скоро мне не посчастливилось умереть по воле богов, как благоразумно поступила бы я, если бы умерла по своей собственной воле, вместо того чтобы сделаться виновницей бед Помпея Великого!
Помпей обнял ее так нежно, как не обнимал никогда прежде.
— Корнелия, — сказал он, — до сих пор ты знала одни лишь милости фортуны; удача долго оставалась рядом со мной, как верная возлюбленная, и мне не следует жаловаться. Родившись человеком, я подвержен превратностям судьбы. Не будем терять надежды, дорогая супруга, вернуться из теперешнего положения в прежнее, коль скоро мы низверглись из прежнего положения в теперешнее.
В ответ Корнелия послала за своими слугами и самыми ценными из своих вещей.
Жители Митилены, узнав, что Помпей находится в их гавани, пришли приветствовать его и попросили его вступить в их город; однако он отказался, сказав им:
— С доверием покоритесь Цезарю: Цезарь добр и милосерден.
Затем в течение нескольких минут он спорил с философом Кратиппом о том, существует ли божественное провидение.
Помпей сомневался в его существовании.
Он более чем сомневался: он отрицал его.
На наш взгляд, напротив, поражение Помпея и победа Цезаря служат явным свидетельством вмешательства божественного провидения в человеческие дела.
LXXII
Находясь в Митилене, Помпей был еще слишком близко от Фарсала, и потому он продолжил путь, заходя в гавани лишь тогда, когда нужно было заправиться водой или пополнить запасы продовольствия.
Первым городом, где он сделал остановку, была Атталия, в Памфилии.
Там к нему присоединились пять или шесть галер; они пришли из Киликии, и с их приходом ему удалось сформировать небольшое войско.
Вскоре подле него собралось и шестьдесят сенаторов; это было ядро, вокруг которого собирались беглецы.
Одновременно Помпей узнал, что его флот не понес никакого поражения и что Катон, собрав многочисленное войско, переправился в Африку.
И вот тогда он начал горько жаловаться на своих друзей и горячо упрекать себя самого за то, что он вступил в сражение, используя лишь свою сухопутную армию и оставив в бездействии свой флот, составлявший его главную силу, или хотя бы не держал этот флот наготове в качестве убежища на случай поражения на суше; один лишь этот флот немедленно предоставил бы в его распоряжение военную силу более мощную, нежели та, которой он лишился.
Вынужденный действовать лишь с теми силами, какие у него оставались, Помпей попытался по возможности их увеличить.
Он послал своих друзей просить помощи в соседних городах; в другие города он отправился сам, чтобы набрать там солдат и снарядить корабли; но предстояло ждать, пока каждый сдержит данные ему обещания, и потому, зная быстроту, с какой перемещался Цезарь, стремительность, с какой тот привык использовать свою победу, и опасаясь его появления с минуты на минуту и при этом не имея возможности сопротивляться ему, он принялся подыскивать уголок в мире, способный предложить ему убежище.
Он собрал своих друзей и держал с ними совет по этому поводу.
Сам он из всех чужеземных царств выбирал Парфянское царство; по его мнению, это была держава, более других способная покровительствовать ему, защитить его и даже предоставить ему войска, дабы он смог отвоевать свое утраченное положение; однако ему возразили, что вследствие своей необычайной красоты Корнелия не будет в безопасности среди этих варваров, убивших молодого Красса, ее первого мужа.
Этот довод отвратил Помпея от решения двинуться к Евфрату.
Да и разве не должно было свершиться то, что было предначертано судьбой!
Кто-то из друзей Помпея предложил искать убежища у нумидийского царя Юбы и присоединиться к Катону, который, как мы сказали, уже находился в Африке и обладал значительными силами.
Однако Феофан Лесбосский настаивал на Египте и Птолемеях.
Египет находился всего лишь в трех днях плавания, а юный царь Птолемей, отец которого Помпей восстановил на троне и который сам был подопечным Помпея, имел перед ним слишком большие обязательства, чтобы не сделаться самым преданным его слугой.
Злой гений Помпея заставил его предпочесть это последнее предложение.
В итоге Помпей со своей женой отплыл с Кипра на селевкийской галере; остальные члены его свиты отплыли вместе с ним на боевых и торговых судах.
Плавание было благополучным; дыхание смерти двигало вперед их корабли!
Из первых же полученных Помпеем сведений ему стало известно, что Птолемей находится в Пелузии и ведет войну против своей сестры Клеопатры.
Помпей послал вперед одного из своих друзей, поручив ему предупредить царя о его прибытии и от имени Помпея попросить у него убежище в Египте.
Птолемей, которому едва исполнилось пятнадцать лет, уже два года был мужем своей сестры Клеопатры, которой было девятнадцать.
Основываясь на своем праве старшинства, Клеопатра хотела властвовать единолично, однако ближайшие советники Птолемея возбудили против нее бунт и изгнали ее.
Таково было положение дел к тому моменту, когда прибыл посланец от Помпея. Ближайшими советниками Птолемея, изгнавшими Клеопатру, были евнух, учитель риторики и спальник царя.
Евнуха звали Потин; ритором был хиосец Феодот; спальником — египтянин Ахилла.
Этот почтенный совет собрался, чтобы обсудить просьбу Помпея.
Обсуждение и принятое решение были достойны самого собрания.
Потин держался мнения, что следует отказать Помпею в гостеприимстве.
Ахилла выступал за то, чтобы принять его.
Однако хиосец Феодот, увидев возможность блеснуть своими познаниями в риторике, высказал следующую дилемму:
— Ни одно из двух предложений не устраняет опасности: принять Помпея — значит сделать Цезаря своим врагом, а Помпея — своим владыкой; отказать Помпею в приеме — значит нажить в его лице смертельного недруга, если он снова одержит верх.
Так что лучшим решением, по мнению ритора, было бы притвориться, что они готовы его принять, а потом просто-напросто убить его.
— Этой смертью, — продолжал почтенный оратор, — мы окажем услугу Цезарю… и потом, — добавил он с улыбкой, — мертвые не кусаются.
Данная точка зрения заслужила общее одобрение, и осуществить замысел было поручено Ахилле.
С этой целью он взял с собой двух римлян, Септимия и Сальвия, один из которых прежде был командиром когорты, а другой — центурионом в армии Помпея; к ним он присоединил трех или четырех рабов и отправился на галеру Помпея.
Все, кто находился на этой галере, собрались на палубе в ожидании ответа на послание, отправленное Птолемею.
Все ожидали увидеть, что навстречу достославному беглецу будет отправлена царская галера, и ее напряженно высматривали вдали.
И потому, когда вместо царской галеры они заметили утлую лодку, в которой сидело семь или восемь человек, такое проявление неуважения показалось всем крайне подозрительным, и многие стали советовать Помпею выйти в открытое море, пока еще есть время.
Однако силы Помпея были уже на исходе, как на исходе была и его удача.
— Подождем, — сказал он, — было бы смешно бежать перед лицом восьми человек.
Тем временем лодка приблизилась и Септимий, узнав своего бывшего командующего, встал и приветствовал его титулом императора.
Одновременно Ахилла от имени царя Птолемея приветствовал Помпея по-гречески и пригласил его перейти с галеры в лодку, объяснив, что берег здесь топкий, а море, изобилующее песчаными отмелями, недостаточно глубоко, чтобы проплыть на галере.
Помпей колебался; между тем он и его спутники видели, что на борт кораблей Птолемея поднимаются матросы, а его солдаты заполняют берег.
Быть может, это делалось в честь Помпея? В такое можно было поверить.
К тому же выказать в сложившихся обстоятельствах недоверие означало бы самому дать убийцам предлог к оправданию их злодеяния.
И тогда Помпей, обняв на прощание Корнелию, заранее оплакивавшую его кончину, приказал двум центурионам из своей свиты, Филиппу, одному из своих вольноотпущенников, и рабу по имени Скиф сойти вниз первыми; и, поскольку Ахилла уже протягивал ему с лодки руку, он обернулся к жене и сыну, прощаясь с ними двустишием Софокла:
Кто б в дом тиранна ни вошел, его становится рабом,
Пусть даже на пути к нему свободным мужем был!
LXXIII
Это были последние слова, которыми Помпей обменялся с теми, кто был ему дорог.
Затем на минуту, пока он переходил с корабля в лодку, воцарилась гробовая тишина; потом, наконец, лодка отошла от корабля и, движимая веслами, направилась к берегу.
Корабль остался на месте; все друзья Помпея столпились вокруг его жены и сына и смотрели, как он удаляется.
Расстояние от корабля до берега было значительным.
В маленькой лодке, затерявшейся среди водной глади, все хранили молчание.