Цезарь призвал Клеопатру и Птолемея, каждый из которых имел свою армию, распустить эти войска и явиться за разбирательством своей тяжбы к нему.
В знак своего доброго расположения к юным царственным особам Цезарь, которому покойный царь был должен семнадцать с половиной миллионов драхм, снизил им этот долг на семь миллионов, однако заявил, что оставшиеся десять с половиной миллионов драхм ему нужны, и потребовал, чтобы они были выплачены.
Цезарь ожидал ответа на этот призыв, обращенный к Птолемею и Клеопатре, как вдруг ему сообщили, что какой-то человек просит позволения преподнести ему в знак почтения ковер, какого, по его утверждению, Цезарь никогда не видел.
Цезарь приказал впустить этого человека, желавшего поговорить с ним.
Тот и в самом деле вошел, неся на плече свернутый ковер, и положил его к ногам Цезаря. Ковер был перетянут ремнем.
Незнакомец распустил ремень, ковер развернулся сам собой, и Цезарь увидел, как из ковра вышла женщина.
Это была Клеопатра.
Сознавая свою власть над мужчинами, которую ей уже довелось испытать, в частности, на молодом Сексте Помпее, Клеопатра, едва узнав о предложении Цезаря, бросилась на корабль, сопровождаемая одним лишь сицилийцем Аполлодором, которого она считала своим лучшим другом, и уже к девяти часам вечера была около дворца.
Не надеясь попасть внутрь, не будучи узнанной, она велела Аполлодору завернуть ее в ковер и пронести таким образом к Цезарю.
Эта проделка юной кокетки восхитила победителя Фарсальской битвы.
Клеопатру не отличалась особой красотой, но она была больше, чем красива: она была очаровательна.
Она была небольшого роста, однако прелестно сложена; да и в самом деле, разве могла она быть высокой, коль скоро ее удалось завернуть в ковер.
Она была само изящество, само кокетство, само остроумие.
Она говорила на латыни, по-гречески, по-египетски, на языках Сирии и Азии; она взяла от Востока привычку к щедрости, привязывавшую к ней тех, кто ее видел, цепями из золота и бриллиантов; короче, это было живое воплощение сказки о сирене.
Следует думать, что она не заставила Цезаря томиться; ибо, когда на другой день прибыл Птолемей, «он заметил, — говорит Дион Кассий, — по некоторым вольностям Цезаря с его сестрой, что дело его гиблое».[132]
Однако юный лис схитрил; он притворился, что ничего не замечает, но в первый же подходящий момент исчез, покинул дворец и принялся бегать по улицам Александрии, крича, что его предали.
Услышав эти крики юного царя, народ взялся за оружие.
Потин, со своей стороны, отправил послание Ахилле, командовавшему армией в Пелузии, призвав его выступить в поход на Александрию.
Египетская армия насчитывала двадцать пять тысяч солдат, причем не египтян: будь это египтяне, подобная армия была бы для Цезаря пустяком! Но она была сформирована из остатков армии Габиния, иначе говоря, из римских ветеранов, которые привыкли к этой беспутной жизни в Александрии, нашли себе здесь жен и, сохранив доблесть римлян, приобрели еще и привычки Востока; из киликийских пиратов, остатков тех, которых когда-то разогнал Помпей; и, наконец, из беглецов и изгнанников.
Услышав смертельные угрозы в свой адрес и насчитав в своем распоряжении три тысячи двести солдат, Цезарь понял, что положение серьезное; он отправил к Ахилле двух бывших министров покойного царя, которые прежде оба были послами в Риме.
Их звали Серапион и Диоскорид.
Ахилла велел убить посланцев, не дав себе труда выслушать их.
Как видим, это было форменным объявлением войны Цезарю.
Цезарь принял вызов.
LXXV
Цезарю противостоял Ахилле с его двадцатью пятью тысячами солдат.
Однако на его стороне выступал могущественный союзник, зовущийся Амуром.
Кроме того, на всякий случай он взял под арест юного царя Птолемея и евнуха Потина.
Цезарь начал с того, что собрал свои войска в кулак и вместе с Клеопатрой укрылся в царском дворце.
К дворцу примыкал театр; Цезарь превратил его в свою цитадель.
По мере того как Цезарь отступал, войска Ахиллы продвигались в город.
Однако настал момент, когда солдаты Цезаря перестали пятиться.
И тогда произошло сражение.
Ахилла попытался захватить дворец и несколько раз шел на приступ.
Но повсюду он был отброшен.
Тогда он попытался захватить галеры Цезаря.
У Цезаря было пятьдесят галер.
Это были суда, взятые из флота Помпея, имевшие от трех до пяти рядов весел и прекрасно оснащенные.
Кроме того, еще двадцать два палубных корабля охраняли гавань.
Завладев этими кораблями, египтяне сделали бы Цезаря пленником, перекрыв выход из гавани в открытое море и прервав поставку продовольствия для его войска.
Каждый сражался изо всех сил.
Солдаты Ахиллы — как люди, сознающие важность положения, которое они хотели занять; солдаты Цезаря — как люди, понимающие, что их жизнь зависит от их храбрости.
Атаки Ахиллы были отбиты на всех направлениях.
И тогда Цезарь, видя, что с теми малыми силами, какие у него есть, он не сможет удержать свои галеры, сжег их все, вплоть до тех, что стояли в корабельном доке.
Одновременно он высадил свои войска у маяка.
Маяк этот представлял собой необычайной высоты башню, давшую свое имя острову, на котором она была построена.
Остров был связан с городом дамбой длиной в девятьсот шагов и с мостами на обоих концах, сооруженной прежними царями.
На острове был поселок, сам по себе размером с город; населяли его разбойники и пираты, которые нападали на все случайно оказавшиеся там корабли.
Башня маяка имела огромную важность, так как гавань была чрезвычайно узкой и войти в нее можно было лишь с согласия тех, кто в этой башне обитал.
К тому же по прошествии трех дней Цезарь завершил одно из тех колоссальных оборонительных сооружений, к которым он имел склонность.
Он связал каменными стенами все укрепления в той части города, которую занимали его войска.
Театр обеспечивал ему доступ к гавани и верфи.
Со своей стороны, египтяне блокировали Цезаря, перекрыв все улицы и перекрестки каменными стенами высотой в сорок футов, сложенными из огромных глыб; вдобавок, в низменных местах они возвели десятиэтажные башни, как укорененные в земле, так и подвижные, снабженные колесами, что позволяло перевезти их в любое нужное место.
Тем временем Цезарь играл свою роль примирителя.
Юный Птолемей, мальчик хитрый и злобный, сделал вид, что, подчиняясь настояниям Цезаря, готов помириться с сестрой, и согласился разделить с ней трон.
Цезарь, в разгар всей этой войны с Александрией, устроил грандиозный пир, чтобы отпраздновать примирение.
Во время пиршества один из его рабов, служивший ему брадобреем и всех на свете превосходивший в трусости и подозрительности, подошел к нему и что-то сказал ему на ухо.
Через несколько минут Цезарь вышел.
Брадобрей ждал его в коридоре.
Рыская по дворцу, все выведывая и подслушивая, он услышал голоса, говорившие очень тихо.
Он приблизился, прислушался и понял, что Потин и посланцы Ахиллы затевают заговор с целью убийства.
Цезарь полностью доверял тому, кто сообщил ему об этом заговоре.
— Что ж, хорошо, — сказал он. — Я уже давно жду случая отомстить за убийство Помпея: случай представился, и я не упущу его. Пусть Потина убьют.
Он проследил взглядом за тем, как уходят люди, которым было поручено исполнить этот приказ, и с улыбкой вернулся в пиршественный зал, вновь сев там на свое место подле Клеопатры.
Минуту спустя вошел центурион и тихо сказал ему:
— Все сделано.
Цезарь кивком дал понять, что он удовлетворен, и центурион удалился.
В тот же вечер Птолемей узнал о смерти своего ближайшего советника; но, вместо того чтобы с печальным видом сожалеть о нем, он поздравил Цезаря с избавлением от опасности, которой грозило ему предательство царских слуг.
Впрочем, эта смерть вызвала такой страх среди тех, кто имел желание сговариваться против Цезаря, что юная сестра Клеопатры, Арсиноя, на следующую ночь совершила побег и вместе со своим воспитателем Ганимедом перешла на сторону Ахиллы.
У нее была надежда объявить себя царицей, коль скоро ее сестра Клеопатра стала любовницей Цезаря, а ее брат Птолемей стал его пленником.
И действительно, войска встретили ее громкими возгласами одобрения.
Однако вскоре между ней и Ахиллой возник раздор.
Видя это, Арсиноя убила Ахиллу с помощью Ганимеда.
Тот взял в свои руки командование, доставшееся ему от Ахиллы, раздал от имени своей юной хозяйки большие суммы солдатам и вознамерился продолжать это опасное дело — воевать против Цезаря.
Таким образом, уже второй убийца Помпея искупил свою вину.
Покончим же прямо сейчас со всеми этими гнусными персонажами.
Софист Феодот, которому удалось ускользнуть от правосудия Цезаря, бежал из Египта и долго скитался, всеми презираемый и ненавидимый; но, уже после смерти Цезаря, Марк Брут, ставший владыкой Азии, обнаружил убежище, где скрывался Феодот, и, когда ему удалось захватить его, приказал распять его на кресте.
Позднее мы увидим, что все убийцы Цезаря кончат почти так же несчастливо, как и убийцы Помпея.
Если бы Помпей, отрицавший в Митилене существование Провидения, мог увидеть смерть Потина, Ахиллы и Феодота, он бы в нем более не сомневался!
LXXVI
И вот мы подошли к развязке этой античной Фронды, предпринятой ради прекрасных женских глаз.
Тогда, как и сегодня — хотя нынешняя Александрия расположена не совсем на том месте, где находилась Александрия прежняя, — тогда, как и сегодня, город Александрия получал по подземным каналам воду из Нила, и вода эта распределялась по колодцам и цистернам, где она некоторое время отстаивалась от ила.
Люди из простого народа, не имевшие ни колодцев, ни цистерн, пили ее мутной, рискуя нежелательными последствиями для здоровья, которыми было чревато это отсутствие очистки.