Так вот, враг, в чьих руках находилась та часть города, где протекала река, решил заложить все водопроводы, по которым вода из Нила поступала в кварталы, занятые римлянами, и после невероятных трудов ему это удалось.
Но, поскольку Цезарь был впрок обеспечен водой, которой были до краев заполнены колодцы и цистерны, эта приостановка работы водопроводов не слишком его беспокоила.
Вскоре враг догадался о причинах этой беспечности.
И тогда он возымел мысль подать наверх морскую воду при помощи водяных колес и машин.
Эта соленая вода, попав внутрь колодцев и цистерн, испортит пресную воду, и Цезарь и его гарнизон погибнут от жажды.
И в самом деле, под действием машин, придуманных этими чудесными строителями, коих зовут египтянами, вода была поднята и достигла первых цистерн.
Солдаты, бравшие из них воду, решили, что они ошиблись, когда вода показалась им солоноватой.
Это заблуждение подкреплялось еще и тем, что в дальних колодцах вода оставалась пригодной для питья.
Наконец, мало-помалу вода во всех колодцах и всех цистернах оказалась испорчена.
С этой ужасной новостью бросились к Цезарю.
— Ну и, — спросил он, сохраняя спокойствие на лице и в голосе, — что говорят об этом происшествии солдаты?
— Они в отчаянии, император, — ответил тот, кто принес эту весть, — и уже видят себя доведенными до крайности.
— И, разумеется, бранят меня? — спросил Цезарь.
Посланец замялся.
— О, говори начистоту, — ободрил его император.
— Ну что ж, все думают, что тебе следовало бы попытаться покинуть Египет на судах, которые у тебя еще остались, а еще они опасаются, что погрузиться на эти суда будет невозможно.
— Все хорошо, — сказал Цезарь, — мы уйдем отсюда, но уйдем победителями.
— А вода? — спросил центурион.
— Возьми десять человек, — сказал Цезарь, — отойди на пятьсот шагов от берега моря и копай, пока не наткнешься на воду: или этот берег не такой, как в других краях, или, прежде чем дойти до глубины в пятнадцать футов, ты найдешь источник.
Центурион последовал этому приказу, копал и нашел воду.
Через тысячу лет после Моисея Цезарь повторил чудо с фонтанирующим источником.
Оба они разгадали тайну артезианских колодцев.
Тем временем тридцать седьмой легион, который Цезарь сформировал из остатков легиона Помпея, высадился несколько выше Александрии.
Из-за встречного ветра он не смог войти в гавань.
Так что он встал на якорь вдоль берега; но, страдая от недостатка пресной воды и не зная, где ее взять, он обратился за помощью к Цезарю.
Цезарь с тремя или четырьмя сотнями своих солдат погрузился на несколько оставшихся у него галер, вышел из гавани и самолично направился прямо к своему флоту, находившемуся в двух или трех лигах от Александрии.
Достигнув Херсонеса, он высадил на берег нескольких своих солдат, чтобы они добыли воду; однако вражеская конница перехватила двух или трех человек, отделившихся от остальных, чтобы заняться грабежом, и узнала от них, что на галерах находится сам Цезарь.
Спустя несколько минут Ганимед был извещен об этом.
Он немедленно посадил две или три тысячи солдат на два десятка своих кораблей и напал на Цезаря.
Цезарь нисколько не был заинтересован принимать бой, причем по двум причинам.
Во-первых, потому что через два часа должно было стемнеть, и тогда преимущество было бы у неприятеля, который знал побережье лучше, чем он.
Во-вторых, потому что его солдаты, сражавшиеся прежде всего для того, чтобы он обратил на них внимание, в темноте неизбежно должны были сражаться хуже.
Так что, едва увидев направлявшиеся к нему вражеские корабли, он тотчас причалил к берегу.
Но случилось так, что одна родосская галера не смогла поспеть за ним и оказалась в окружении четырех вражеских судов, поддерживаемых несколькими лодками.
Цезарь был в безопасности и мог бы предоставить галере возможность выпутываться из этого положения самостоятельно; но, как известно, он не был человеком, привыкшим к такого рода предосторожностям: он направил свой корабль прямо к попавшей в окружение галере и приказал гребцам налечь на весла.
После часового сражения, в котором Цезарь не щадил себя и бился, как простой матрос, он захватил одну галеру с четырьмя рядами весел, еще одну потопил, а третью вывел из строя; остальные, охваченные ужасом, обратились в бегство.
Цезарь воспользовался их паникой, взял на буксир грузовые корабли своими галерами, которые, идя на веслах, двигались против ветра, и вернулся вместе с ними в гавань.
Такого рода стычки повторялись каждый день, причем с переменным успехом.
То Цезарь побеждал египтян, то египтяне побеждали его.
Однажды его галера подверглась такому натиску и, поскольку каждый стрелок целился в его пурпурный плащ, его так осыпали стрелами, что он был вынужден скинуть с себя плащ, броситься в море и вплавь преодолеть расстояние более чем в триста шагов, загребая лишь одной рукой и подняв вторую над водой, чтобы не замочить зажатые в ней записи.
Его пурпурный плащ, боевой трофей, попал в руки египтян.
Все это происходило на глазах у Клеопатры.
Подобно тем средневековым рыцарям, которые ломали копья ради прекрасных глаз своих дам, Цезарь устроил своего рода турнир в безумной и вероломной Александрии, городе легкомысленном, как Афины, и суеверном, как Мемфис.
Между тем к Цезарю явилось посольство от неприятеля.
Египтяне велели передать ему, что им надоела власть Арсинои, которая всего лишь ребенок, и Ганимеда, который всего лишь вольноотпущенник, и, следственно, если Цезарь пожелает вернуть им Птолемея, они обсудят с ним свои интересы и, вероятно, первыми предложат ему мир.
Цезарь знал о коварстве этой нации, но с военными действиями следовало покончить: ему было понятно, что, пока он забавляется войной в этом уголке света, остальной мир ускользает от него.
Он велел привести Птолемея и, взяв его за руку, объяснил ему, какое доверие он к нему испытывает, коль скоро возвращает его мятежникам, и призвал его уговорить этих людей вернуться к покорности.
В ответ юный государь разрыдался.
Он умолял Цезаря не изгонять его из своего присутствия и уверял, что это присутствие ему дороже, чем его государство.
Цезарь, не будучи ни лжецом, ни злодеем, поддался этим слезам, обнял его, как обнял бы собственного сына, и велел проводить его к неприятельским аванпостам.
Но, едва Птолемей оказался на той стороне, слезы его иссякли, уступив место угрозам, и Цезарь понял, что у него стало одним врагом больше.
К счастью, как мы видели, Цезарь их не считал.
LXXVII
Некоторое время все оставалось в прежнем положении, как вдруг Цезарю стало известно, что Пелузий, где находилась главная часть египетской армии, только что перешел в руки одного из его легатов.
И действительно, Митридат Пергамский, которого Цезарь высоко ценил за его доблесть и опытность в военном деле, сухим путем прибыл из Сирии и Киликии, приведя с собой крупные силы.
Посланный туда Цезарем еще в самом начале этой войны, длившейся уже семь месяцев, он воззвал к чувствам союзных народов и вернулся с двадцатью тысячами солдат.
Понимая, что Пелузий был ключом к суше, подобно тому как Александрия была ключом к морю, он атаковал Пелузий с такой решительностью, что с третьего или четвертого раза взял его приступом.
Оттуда, оставив в захваченном городе свой гарнизон, он двинулся на соединение с Цезарем, подчиняя себе все местности, лежавшие на его пути.
Прибыв в Дельту, он оказался перед лицом войска Птолемея.
Это была лишь половина армии, посланной против него юным царем.
Но, чтобы вся слава досталась ей, эта половина армии, прибывшая туда водным путем, по реке Нилу, желала сразиться с противником одна, не дожидаясь, вопреки приказу царя, второй половины, двигавшейся по берегу.
Митридат, следуя римскому обычаю, возвел вокруг своего войска укрепления.
Египтяне решили, что он испугался, и со всех сторон обрушились на его лагерь.
И тогда, видя, как опрометчиво они ринулись в атаку, Митридат устроил вылазку разом из всех ворот лагеря, окружил египтян и разбил их наголову; так что, если бы не знание местности и не близость их кораблей, все они остались бы лежать на поле боя.
Цезарь и Птолемей были извещены о происходящем одновременно, и оба одновременно выступили со всеми силами, какими могли располагать: Цезарь, чтобы упрочить свою победу; Птолемей, чтобы загладить свое поражение.
Птолемей прибыл первым, проделав весь путь по Нилу, где у него стоял наготове флот.
Цезарь мог бы отправиться той же дорогой, но он не захотел делать этого из опасения, что ему придется сражаться на кораблях, да еще в речном протоке, а такой род боевых действий лишал его возможности применять неожиданные маневры, составлявшие его сильную сторону.
Но, хотя и прибыв после Птолемея, он опоздал на такое малое время, что царь еще не успел атаковать Митридата.
При виде войск Цезаря царь Египта в свой черед начал возводить укрепления.
Позиция, которую занял Птолемей, была чрезвычайном выгодной.
С одной стороны ее защищал Нил; с другой она была прикрыта болотом; с третьей, наконец, тянулся крутой обрыв.
Так что попасть в лагерь египтян можно было лишь одним путем, узким и трудным: он был обращен в сторону равнины.
Цезарь двинулся на лагерь.
Но на полпути, дойдя до берега небольшой реки, он обнаружил, что эту реку защищает цвет египетской конницы и часть легкой пехоты Птолемея.
На какое-то время между обеими сторонами завязалась стычка, однако до серьезной рукопашной дело дойти не могло, поскольку оба берега реки были чрезвычайно крутыми.
Но солдаты Цезаря, горя нетерпением, попросили дать им топоры.
Им принесли топоры.
И тогда они принялись рубить деревья, росшие вдоль реки, и валить их в сторону течения, чтобы из них получились мосты.