Он построил своих солдат по двое, чтобы занять как можно меньшее пространство, и уже входил в лагерь, как вдруг один из часовых крикнул:
— Кто идет?
— Тихо! — ответил Пациек. — Мы дружественный отряд и сейчас попытаемся захватить город врасплох.
Часовой, ничего не заподозрив, позволил Пациеку пройти, и тот пересек весь лагерь, не встретив больше никаких затруднений.
Подойдя к воротам Улии, цезарианцы подали заранее условленный сигнал, после чего часть гарнизона присоединилась к ним, и с этим подкреплением, оставив в тылу надежный арьергард, чтобы поддержать отступление, они обрушились на лагерь Помпея и ввергли его в такой беспорядок, что Гней, ничего не знавший о прибытии Цезаря, на какой-то миг решил, что все погибло.
Цезарь, со своей стороны, желая вынудить Гнея снять осаду с Улии, двинулся на Кордубу, посадив по одному пехотинцу за спиной каждого конника.
Жители города, полагая, что они имеют дело лишь с конниками, произвели вылазку, но, когда оба войска приблизились друг к другу на расстояние полета стрелы, пехотинцы соскочили на землю и солдат Цезаря оказалось вдвое больше.
И тогда конница и пехота ринулись на помпеянцев и взяли их в кольцо, так что из нескольких тысяч кордубцев, выступивших из города, вернулись туда лишь несколько сотен.
Те, кто вернулся в город, сообщили, что Цезарь пришел и что они только что были разгромлены лично им.
Секст Помпей спешно послал гонцов к своему брату, чтобы тот снял осаду с Улии и пришел к нему на помощь, прежде чем Цезарь успеет приступом взять Кордубу.
С яростью в душе, Гней присоединился к брату.
Еще несколько дней, и он взял бы Улию.
Наконец, после нескольких стычек, Цезарь встал лагерем на равнине близ Мунды, приготовившись осадить город и одновременно дать сражение Гнею Помпею, если Гней Помпей пожелает принять вызов.
Около полуночи разведчики Цезаря пришли доложить ему, что, похоже, Помпей намерен принять бой.
Цезарь приказал развернуть красное знамя.
Это чрезвычайно обрадовало всю его армию, хотя лагерь помпеянцев имел более выгодное расположение.
В самом деле, помпеянцы встали лагерем на холме и имели в тылу себя город, находившийся в их власти.
Между ними и лагерем Цезаря протянулась равнина шириной в лигу с четвертью.
Эту равнину пересекал ручей, делавший позицию помпеянцев еще более сильной, ибо, выйдя из берегов, он пропитал почву водой и на правой стороне образовал болото.
На рассвете, увидев, что неприятельская армия выстроилась в боевой порядок на холме, Цезарь решил, что она спустится на равнину, где у его конницы будет достаточно места, чтобы развернуться.
Погода стояла великолепная, настоящая погода для сражения.
Вся армия Цезаря радовалась предстоящей схватке, хотя некоторый трепет проникал в сердца воинов при мысли, что этому сражению предстояло, в конечном счете, решить судьбу обеих сторон.
Цезарь проделал половину пути, отделявшего его от неприятеля.
Он ожидал, что помпеянцы сделают то же самое; но те не хотели удаляться более чем на четверть лиги от города, чтобы при необходимости воспользоваться его укреплениями.
Цезарь ускорил шаг и подошел к ручью.
Неприятель имел возможность помешать ему перейти на другой берег, но ничего такого не предпринял.
Помпеянская армия состояла из тринадцати легионов, на обоих флангах которых разместилась конница, шесть тысяч солдат легкой пехоты и такой же численности отряды союзников.
У Цезаря было лишь восемьдесят когорт тяжеловооруженной пехоты и восемь тысяч конников.
Правда, он рассчитывал на отвлекающий маневр, который должен был произвести царь Богуд.
Думается, мы уже говорили, что это был тот самый царь Богуд, которого римляне называли Бокх и который был мужем царицы Эвнои, любовницы Цезаря.
Дойдя до самого края равнины, Цезарь запретил своим солдатам двигаться дальше.
Те с великим сожалением подчинились.
Как и в Фарсале, Цезарь дал в качестве пароля слова «Венера Победоносная».
Помпей взял паролем слово «Сострадание», или, вернее, «Благочестие».
Эта задержка Цезаря придала отваги помпеянцам, которые сочли, что он боится вступить в сражение.
И потому они решили двинуться в бой, не теряя преимущества своего расположения.
Цезарь разместил, по своему обыкновению, знаменитый десятый легион на правом фланге, а третий и пятый — на левом, вместе со вспомогательными отрядами и конницей.
Видя, что помпеянцы пришли в движение, солдаты Цезаря не смогли удержаться на месте.
Они пересекли намеченную им линию и атаковали первые ряды неприятеля.
Однако тут им пришлось столкнуться с сопротивлением, которое они не привыкли встречать.
Все эти солдаты, которых Цезарь вел за собой: этот десятый легион, с которым он обошел весь античный мир; эти ветераны, участвовавшие во всех его походах, быстрота которых оказывалась губительнее сражений; этот набранный в Галлии легион Жаворонков, солдаты которого какое-то время питали надежду разграбить Рим, как это во времена Камилла сделали их предки, который удалили от Рима и который Цезарь, одержав победу в Африке, снова бросил против помпеянцев в Испании, — все они рассчитывали на сражение вроде тех, что были при Фарсале или при Тапсе, и все они были остановлены, опрокинуты, уничтожены.
Все они отступили, натолкнувшись не на людей, а на гранитную стену.
Придя в страшное смятение, армия Цезаря стала пятиться назад.
Цезарь соскочил с лошади, подал знак своим легатам сделать то же самое, с непокрытой головой бросился бежать перед фронтом боевого порядка и, воздев руки к небу, закричал своим солдатам:
— Смотрите мне в лицо!
Однако он почувствовал, что победа ускользает из его рук; он чувствовал, что трепет, предвестник разгрома, уже витает над его армией.
И тогда, вырвав щит из рук какого-то солдата, он крикнул:
— Бегите, если хотите, ну а я умру здесь!
И он один пошел в атаку, остановившись лишь в десяти шагах от противника.
Две сотни копий, стрел и дротиков полетело в него.
Он увернулся от одних, принял другие в свой щит, но остался стоять на том же месте, как если бы его ноги пустили там корни.
Наконец, трибуны и солдаты устыдились.
С громким кличем, в неукротимом порыве они устремились на помощь своему императору.
И было самое время!
К счастью, в эту минуту царь Богуд произвел тот самый отвлекающий маневр, о котором мы говорили.
Лабиен, который прежде был легатом Цезаря и в лице которого Цезарь всюду встречал своего непримиримого врага, взялся противостоять этой новой атаке.
Он взял с собой двенадцать или пятнадцать сотен конников и вскачь помчался навстречу мавретанскому царю.
Однако помпеянцы неверно истолковали этот маневр.
Они решили, что он обратился в бегство.
Армию охватило чувство неуверенности.
Но Секст и Гней бросились в первые ряды и возобновили сражение.
Битва продолжалась до самого вечера.
Она длилась девять часов.
В течение девяти часов враги сражались рука к руке, нога к ноге, копье в копье.
Наконец, помпеянцы дрогнули; «иначе, — говорит автор "Испанской войны", — из них не уцелел бы ни один».
Они отступили в Кордубу, оставив на поле боя тридцать тысяч убитыми.
Цезарь потерял около тысячи человек.
Тринадцать знаменных орлов тринадцати легионов были захвачены вместе со всеми стягами и фасциями.
На поле нашли среди убитых тела Лабиена и Вара.
— О! — переводя дух после этой долгой и страшной битвы, произнес Цезарь. — Прежде я сражался за победу, сегодня я впервые сражался за жизнь!
XCVIII
Беглецы укрылись в Кордубе.
Цезарь намеревался преследовать их и, если удастся, одновременно с ними вступить в город.
Но солдаты были настолько разбиты усталостью, что у них не было сил больше ни на что, кроме как обобрать убитых, и, когда эта операция завершилась, одни растянулись на земле, другие сели, а те, что устали меньше, остались стоять, опираясь на древки копий или дротиков.
Спать легли прямо на поле боя, каждый на том месте, где он оказался.
На другой день, используя тела тридцати тысяч убитых, вокруг города нагромоздили валы; каждый труп, уложенный головой к стенам города, дротиком пригвоздили к соседнему, а на эти дротики повесили щиты.
Цезарь оставил треть своих войск под Мундой, а с остальной армией двинулся к Кордубе.
Гней Помпей бежал, сопровождаемый ядром своей конницы, и укрылся в Картее, где находился его флот.
Секст Помпей заперся в стенах Осуны.
Мы еще встретимся с ними обоими, а пока последуем за Цезарем в его походе на Кордубу.
Беглецы завладели мостом, но Цезарь даже и не подумал брать его силой.
Он опустил на дно реки большие корзины, наполненные землей, и соорудил искусственный брод, по которому прошла его армия.
Затем он встал лагерем перед городом.
Обороной город руководил Скапула.
Укрывшись там после поражения под Мундой, он поднял на мятеж вольноотпущенников и рабов.
Видя, что Цезарь преследует его, он и не помыслил бежать.
Он приказал сложить посреди площади огромный костер, приготовил роскошный пир и, облачившись в свои лучшие одежды и умастив себя благовонной смолой и нардом, словно для великого праздника, возлег за стол, а в конце трапезы раздал столовую посуду и деньги собственным слугам, после чего взошел на костер, который в это время поджигали его вольноотпущенники, и велел рабу заколоть его.
В этот момент, поскольку в войсках, стоявших гарнизоном в городе, возник раздор, ворота распахнулись и Цезарь увидел, что к нему двинулись легионы, которые незадолго перед тем Скапула сформировал из рабов и вольноотпущенников.
Все они пришли сдаться.
В то же самое время тринадцатый легион, действуя по собственному почину, захватил все башни и крепостные стены.
И тогда помпеянцы, избежавшие смерти при Мунде, подожгли город, надеясь спастись под покровом неразберихи.