Красса не сочли достойным быть даже его легатом.
Бедняга Красс! Он был слишком богат, чтобы ему воздавали должное.
От того, что пираты хозяйничали на море, более всего страдали всадники.
Вся торговля Италии находилась в их руках.
Ну а поскольку торговля была прервана, всадники разорились.
Вся их надежда была на Помпея.
Они сделали его — вопреки сенату — властелином моря, от Киликии до Геркулесовых столпов, и дали ему полную власть над его побережьем на четыреста стадиев в глубь суши.
На этих четырехстах стадиях он имел право казнить и миловать.
Кроме того, он мог брать у квесторов и откупщиков деньги на строительство пятисот кораблей — столько, сколько пожелает.
Он мог по своей воле, по своему желанию, по своей прихоти набирать солдат, матросов и гребцов; однако все эти полномочия были даны ему с условием, что вдобавок он сокрушит Митридата.
Происходило это за шестьдесят семь лет до Рождества Христова.
Цезарю было тогда тридцать три года.
Всего лишь за три месяца, благодаря тем невероятным возможностям, какие были ему предоставлены, Помпей расправился с пиратами.
Впрочем, уничтожение пиратства проводилось скорее путем убеждения, чем силой оружия.
Оставался Митридат.
Митридат оказал ему услугу, покончив с собой по приказу Фарнака, своего собственного сына, в то самое время, когда Помпей, подчинив Сирию и Иудею, крайне неосмотрительно ввязался в войну против аравийцев.
Вот что представлял собой Помпей.
Перейдем теперь к Крассу.
VIII
Марк Лициний Красс, носивший прозвище Dives, то есть «Богач», подобно тому, как в наши дни многие богачи носят прозвище «Красс», несомненно имеет привилегию служить воплощением современной алчности, подаренным нам римской античностью.
Он родился за сто пятнадцать лет до Рождества Христова; стало быть, он был старше Цезаря на пятнадцать лет.
В восемьдесят пятом году до Рождества Христова, уже одним своим богатством обращая на себя внимание приверженцев Мария, он бежал в Испанию; затем, через два года, когда Марий умер, а Сулла одержал победу, Красс вернулся в Рим.
Теснимый Цинной и Марием Младшим, Сулла решил использовать Красса, отправив его к марсам набирать войска.
Марсы были швейцарцами античности. «Кто может победить марсов или без марсов?» — говорили сами римляне.
Итак, Сулла послал Красса к марсам вербовать солдат.
— Но, — сказал Красс, — чтобы пройти сквозь вражеское расположение, мне нужна охрана.
— В качестве охраны, — ответил Сулла, — я даю тебе тени твоего отца, твоего брата, твоих родственников и твоих друзей, убитых Марием.
И Красс прошел сквозь расположение врагов.
Но, поскольку он сделал это один, ему пришло в голову, что и плодами своих трудов он может пользоваться один: он собрал войско и с этим войском захватил и разграбил целый город в Умбрии.
Вследствие этой экспедиции его состояние, и без того внушительное, выросло на семь или восемь миллионов.
Впрочем, не ставя предела своему богатству, Красс сам указывал размер состояния, к которому он стремился.
— Никто не может похвастаться, что он богат, — говорил он, — если у него недостает средств, чтобы содержать на жалованье армию.
Слух об этом грабеже дошел до Суллы, который, правда, и сам не отличался в этом отношении особой щепетильностью; в итоге он проникся предубеждением против Красса и с тех пор предпочитал ему Помпея.
С этого времени Помпей и Красс стали врагами.
Между тем Крассу предстояло оказать Сулле огромную услугу, куда большую, чем все те, какие ему когда-либо оказывал Помпей.
Самниты, под водительством своего вождя Телезина, подступили к самым воротам Рима; на своем пути через Италию они оставили широкую полосу огня и крови.
Сулла поспешил навстречу им со своей армией, но при столкновении с этими грозными пастухами его левое крыло было уничтожено, и ему пришлось отступить к Пренесте.
Он сидел в своей палатке, пребывая примерно в той же ситуации, что и Эдуард III накануне битвы при Креси, и, считая свое дело погибшим, уже раздумывал о том, как живым выбраться из этого положения, как вдруг ему доложили о прибытии гонца от Красса.
С рассеянным видом он приказал впустить вестника.
Но при первых же его словах рассеянность Суллы сменилась глубочайшим вниманием.
Как выяснилось, Красс напал на армию самнитов, после своей победы полностью утратившую дисциплину, убил Телезина, взял в плен его легатов Брута и Цензорина и преследовал обратившееся в бегство войско до Антемн.
Таковы были услуги Красса, забытые Суллой; тем не менее Красс выставлял их в выгодном для себя свете в глазах римлян.
Вот почему, проявив немалый дар красноречия — мы уже говорили, что римляне высоко ценили ораторов, — он стал претором, а затем получил командование в войне со Спартаком; выше уже было рассказано, как она закончилась.
Такая развязка нисколько не примирила его с Помпеем.
Помпей позволил себе высказывание по этому поводу, сильно задевшее Красса.
— Красс победил мятежников, — сказал он, — я же победил сам мятеж.
Затем случилась история с триумфом Помпея и овацией Красса.
К нему, этому грабителю, этому откупщику, этому миллионеру, относились пристрастно, что, по правде сказать, было вполне справедливо.
К тому же возмущала его жадность.
Все рассказывали друг другу некую забавную историю про соломенную шляпу — и Плутарх, этот великий собиратель забавных историй, пересказывает ее нам, — так вот, повторяю, все рассказывали друг другу некую забавную историю про соломенную шляпу, и история эта веселила весь Рим.
У Красса была соломенная шляпа, висевшая на гвозде в его прихожей; чрезвычайно любя беседовать с греком Александром, он, отправляясь за город, брал его с собой и одалживал ему эту шляпу, а по возвращении забирал ее обратно.
По поводу этой забавной истории Цицерон сказал о Крассе, причем с бо́льшим основанием, чем о Цезаре:
— Такой человек никогда не станет властелином мира.
Перейдем теперь к Цицерону, который короткое время был властелином мира, ибо короткое время был властелином Рима.
Происхождение его более чем темное; все вполне согласны, что его мать Гельвия была знатной женщиной, но, что касается его отца, никто толком не знает, каким ремеслом он занимался.
Наиболее распространенным является мнение, что великий оратор, родившийся в Арпине, на родине Мария, был сыном сукновала; другие утверждают, что его отец был огородником.
Кое у кого была мысль — возможно, он и сам вынашивал ее — включить в число его предков Тулла Аттия, царствовавшего над вольсками; но, по-видимому, ни друзья Цицерона, ни сам он на этом особенно не настаивали.
Он носил имя Марк Туллий Цицерон.
Марк — его личное имя, то есть имя, которое римляне обычно давали детям на седьмой день после рождения.
Туллий — его фамильное имя, которое на старой латыни означало «ручей».
Наконец, Цицерон — прозвище одного из его предков, имевшего на носу бородавку в форме горошины нута — «цицер» на латыни; отсюда Цицеро, или, на французский лад, Цицерон.
«Возможно также. — говорит Мидлтон, — что имя Цицерон происходит от какого-нибудь предка-огородника, славившегося умением выращивать горошек»?[14]
Это мнение камня на камне не оставляет от мнения Плутарха, который говорит:
«Должно быть, первый в роду, звавшийся Цицероном, был человек незаурядный, коль скоро его потомки сочли необходимым сохранить это прозвище».[15]
Во всяком случае, Цицерон никоим образом не хотел менять его, а своим друзьям, которые настаивали на этом, ссылаясь на нелепость данного прозвища, он отвечал:
— Ну уж нет! Я сохраню мое имя Цицерон и, надеюсь, сделаю его более прославленным, чем имена таких людей, как Скавры и Катулы!
Он сдержал слово.
Спросите ни с того ни с сего человека средней образованности, кто такие Скавры и Катулы, и он запнется, не зная, что вам ответить.
Спросите его, кто такой Цицерон, и он без запинки ответит вам: «Величайший оратор Древнего Рима, прозванный Цицероном, поскольку у него была горошина на носу».
Насчет дарования Цицерона он будет прав, однако ошибется насчет горошины, ибо не нос Цицерона, а нос его предка был украшен этим мясистым наростом.
К тому же, как видим, Мидлтон выступает против нута и заменяет его зеленым горошком.
Что же касается Цицерона, то он весьма дорожил своей горошиной.
Будучи квестором на Сицилии, он принес в дар богам серебряный сосуд, на котором распорядился написать два своих первых имени, Марк и Туллий, однако вместо третьего имени велел выгравировать горошину.
Вероятно, это первый из известных ребусов.
Цицерон родился за сто шесть лет до Рождества Христова, в третий день января; будучи ровесником Помпея, он, как и тот, был на шесть лет старше Цезаря.
Говорят, будто однажды его кормилице явился призрак и возвестил ей, что однажды этот ребенок станет оплотом Рима.
Вероятно, именно это видение придало ему столь великую уверенность в себе.
Будучи еще совсем ребенком, Цицерон сочинил небольшую поэму «Pontius Glaucus»;[16] однако он был весьма посредственным поэтом, как и почти все великие прозаики, в полную противоположность великим поэтам, которые почти всегда являются великолепными прозаиками.
По завершении школьных занятий он изучал красноречие, слушая Филона, а правоведение — под руководством Муция Сцеволы, опытного законника и влиятельнейшего среди сенаторов; затем он отправился на военную службу и под начальством Суллы участвовал в Марсийской войне, хотя и не отличался особой воинственностью.
Между тем свою адвокатскую карьеру он начал со смелого поступка, хотя это было проявлением гражданской смелости; не следует путать гражданскую смелость со смелостью военной.