Крупный и вспыльчивый Лентул Крус ухватил его за плечо, повернул и погнал в дальний угол.
– Заткнись! Не суйся! Заткнись! Не суйся! – лаял он и с каждым словом тыкал Цицерона в грудь, так что тот едва удерживался на ногах.
– Ты не диктатор! – кричал Катон. – Ты не правишь Римом! У тебя нет полномочий заключать сделки с предателем! Да еще за нашими спинами! Иллирия и один легион, да? И ты думаешь, это пустяк? Нет, глупец, нет! Это огромнейшая уступка! Роковая уступка! А Цезарю делать уступок нельзя! Нельзя давать ему даже кончика пальца! И если ты, Помпей, нуждаешься в очередном и хорошем уроке, я, так и быть, тебе его преподам! Я вколочу в твою пустую башку, что ты ничто без нашей поддержки. Ты хочешь заключить союз с Цезарем? Прекрасно! А Цезарь – предатель! И ты тоже станешь предателем! И разделишь его участь! Ибо клянусь всеми богами, что я опущу тебя ниже, чем Цезаря! Я лишу тебя империя, провинций и армии одним махом вместе с Цезарем! Мне достаточно сказать только слово! И сенат одобрит мое предложение. И вето никто не наложит. Кассий с Антонием будут рады тебе навредить! Единственные два легиона, находящиеся поблизости, преданы Цезарю! А твои легионы – в Испаниях, за тысячу миль! Так что попробуй, останови меня, если сможешь? Но ты не сможешь! А я уничтожу тебя! И прославлюсь, уничтожив предателя! Это не мужской клуб, к которому ты решил присоединиться! Boni намерены свалить Цезаря. И с удовольствием свалят любого, кто осмелится присоединиться к нему! Даже тебя! Ну-ка, задумайся, кто тогда полетит с Тарпейской скалы? Ты, ибо boni угроз не прощают! Нет, не прощают! Мы урезоним любого, кто возымеет наглость шантажировать римский сенат!
– Стоп! Стоп! – тяжело дыша, проговорил Помпей, протягивая обе руки к своему оппоненту. – Остановись, Катон, прошу тебя! Ты прав! Ты прав! Признаю, я сплоховал! Это все Цицерон! Это он меня заморочил. Я поддался ему, я не знал, как мне быть! Три дня никто ко мне ни ногой! Что я должен был думать?
Но гнев Катона не остывал так легко, как хотелось бы Помпею. Он все продолжал что-то бормотать, потом закрыл рот и встал, весь дрожа.
– Сядь, Катон, – взмолился Помпей, суетясь вокруг него, как старушонка вокруг истеричной рассерженной собачонки. – Вот сюда! Сядь, пожалуйста!
Он осторожно вытащил пряди волос из трепещущих пальцев. Затем метнулся к столику, налил в чашу вина и бегом вернулся обратно.
– Успокойся, выпей, пожалуйста! Ты прав, а я нет. Признаю! Это происки Цицерона. Это он подловил меня в минуту слабости. – Помпей умоляюще посмотрел на Лентула Круса. – Выпей вина, Лентул, выпей и ты! Давайте-ка сядем и спокойно во всем разберемся. Ведь нет ничего, в чем не разобрались бы друзья! Пожалуйста, Лентул, выпей!
– О-о-о! – простонал издали Цицерон, но никто его не услышал.
Тогда Цицерон повернулся и побрел восвояси. Его тоже трясло, как Катона.
Это конец. Водораздел. Возврата теперь быть не может. А победа была так близка! Так близка! О, почему эта безумная парочка не появилась днем позже?
– Что ж, – сказал он себе, садясь к письменному столу, чтобы черкнуть пару строк Бальбу, – если гражданская война все-таки разразится, виноват в этом будет один лишь Катон.
На рассвете седьмого дня января сенат собрался в храме Юпитера Статора, куда Помпей доступа не имел. Мертвенно-бледный Гай Марцелл-младший счел возможным присутствовать на заседании, но передал бразды правления Лентулу Крусу после традиционных молитв.
– Я не стану ораторствовать, – сразу же объявил Лентул Крус. Дышал он с трудом, на лице проступили красные пятна. – Время пустословия прошло, пора разрешить затянувшийся кризис. Я предлагаю в целях защиты Римской республики ввести senatus consultum ultimum, предоставляющий консулам, преторам, плебейским трибунам, консулярам и промагистратам в окрестностях Рима право отклонять в интересах государства трибунское вето.
Сенат взорвался. Сенаторы были удивлены странной формулировкой декрета и тем, что в нем ни словечком не был упомянут Помпей.
– Это абсурд! – взревел Марк Антоний, вскакивая со скамьи. – Ты предлагаешь нам, плебейским трибунам, защищать Рим от нас же самих? Это чудовищно! Нельзя превращать senatus consultum ultimum в силу, затыкающую рты народным избранникам! Плебейские трибуны – столпы государства и всегда таковыми будут! Твой декрет, младший консул, совершенно незаконен! Чрезвычайное положение вводится для искоренения черной измены, а среди моих коллег изменников нет! Обещаю, я вынесу этот вопрос на суд плебса. И добьюсь, чтобы тебя столкнули с Тарпейской скалы! За попытку помешать мне и моим сотоварищам беспристрастно и честно исполнять наш долг!
– Ликторы, удалите этого человека! – приказал Лентул Крус.
– Вето, Лентул! Я налагаю вето на твой декрет!
– Ликторы, уведите этого человека!
– Тогда пусть уведут заодно и меня! – крикнул Квинт Кассий.
– Ликторы, удалите обоих!
Но когда дюжина ликторов попыталась выполнить повеление младшего консула, завязалась нешуточная борьба. Понадобилась еще дюжина ликторов, чтобы потеснить к выходу пришедшего в ярость Антония и не менее разъяренного Кассия. Наконец их вышвырнули на Верхний форум – в синяках, в крови, в разорванных тогах.
– Ублюдки! – рыкнул Курион, тоже покинувший храм.
– Скоты, – добавил Марк Целий Руф. – И куда мы теперь?
– Вниз, в колодец комиций, – сказал Антоний. Он ухватил Квинта Кассия за руку. – Нет, Квинт! Не поправляй ничего в своем одеянии. Оставь все как есть! Так и заявимся к Цезарю в Равенну. Пусть посмотрит своими глазами, что тут творит Лентул Крус.
Собрав большую толпу, что в дни всеобщего замешательства было нетрудно, Антоний предъявил римлянам свои раны, а также раны коллеги.
– Друзья, вы видите нас? Вы видите, что с нами сделали? Плебейских трибунов теперь избивают! Теперь им не дают исполнять свой долг! – кричал он. – А почему? Ответ ясен каждому. Чтобы защитить интересы кучки сенаторов, которые хотят править Римом! Править по-своему – незаконно. Воля народа для них ничто! Осторожно, квириты! Осторожно, патриции, не входящие в ряды boni! Дни народных собраний сочтены! Катон помыкает сенатом! В данный момент boni вооружают Помпея, чтобы лишить вас всех прав! Чтобы свалить таких людей, как Гай Цезарь, который всегда защищал народ от сенаторского произвола!
Он посмотрел поверх толпы на отряд ликторов, спешно марширующий по Форуму от храма Юпитера Статора.
– Все, дорогие сограждане. Больше я говорить не могу. Сюда направляются слуги сената, чтобы препроводить нас в тюрьму, а я в тюрьму не хочу! Я еду к Гаю Цезарю вместе с моим храбрым другом Квинтом Кассием, а также с Гаем Курионом и Марком Целием, с этими широко известными и прославленными защитниками интересов народа. Я собираюсь показать Гаю Цезарю, во что превратился сенат! Там теперь царит злобное, коварное меньшинство, навязывающее почтенным отцам свою волю и не терпящее инакомыслия! Они ненавидят Гая Цезаря, они порочат его dignitas, квириты! А сами уже превратили в пародию римские законы! Не поддавайтесь им, квириты, и ждите Цезаря, который всех вас защитит!
Широко улыбнувшись и весело махнув рукой, Антоний сошел с ростры под приветственные крики собравшихся. К тому времени, как ликторы пробились через толпу, он со своими товарищами был уже далеко.
В храме же Юпитера Статора все теперь шло как по маслу. Очень немногие из присутствовавших голосовали против senatus consultum ultimum. Декрет о введении чрезвычайного положения был принят почти единогласно. Кое-кого, правда, несколько удивляло странное поведение старшего консула. Гай Марцелл-младший был хмур и молчалив, он с трудом встал по правую сторону, когда пришло время голосовать, потом устало доплелся до своего курульного кресла. Нет, другие Марцеллы, теперешние экс-консулы, были гораздо внушительнее, чем их вялый родич.
Вернулись ликторы. С пустыми руками, но это никого не смутило. Голосование уже прошло, и новый декрет был принят.
– Прервемся до завтра, – сказал удовлетворенно Лентул Крус. – И вновь соберемся на Марсовом поле. Наш уважаемый консуляр и проконсул Гней Помпей Магн присоединится к нам.
– Мне кажется, – сказал Сервий Сульпиций Руф, бывший старшим консулом в год консульства Марка Марцелла, – все это означает, что мы объявили войну Гаю Цезарю. Но ведь он не идет на Рим.
– Мы объявили ему войну, – сказал Марцелл-старший, – когда вручили меч Гнею Помпею.
– Это Цезарь объявил нам войну! – громко крикнул Катон. – Отказавшись выполнить директивы сената, он поставил себя вне закона.
– Но, – спокойно возразил Сервий Сульпиций, – врагом народа он еще не объявлен. Разве вы не должны это сделать?
– Да, должны, – промямлил Лентул Крус, чей цвет лица и затрудненное дыхание свидетельствовали о нездоровье, а Марцелл-младший и вовсе обмяк.
– Но вы не можете, – запротестовал Луций Котта, родич Цезаря, голосовавший против декрета. – До сих пор Цезарь не сделал ни одного шага к гражданской войне. Пока он не сделает этого шага, он не враг народа и не может быть им объявлен.
– Важно ударить первыми, – сказал Катон.
– Вот-вот, Марк Катон, – облегченно вздохнул Лентул Крус. – Поэтому-то завтра мы и встречаемся на Марсовом поле. Чтобы наш военный эксперт посоветовал нам, как и где лучше нанести удар.
Но в восьмой день января, когда сенаторы собрались в курии Помпея, их военный эксперт четко объяснил, что он не думал о том, как и где наносить удар. Сейчас нужно было наращивать силы, а не разрабатывать тактику.
– Мы должны помнить, – сказал он сенату, – что все легионы Цезаря настроены против него. Если Цезарь велит им пойти на Рим, вряд ли они подчинятся. Что касается нашего войска, то у нас под рукой уже три легиона благодаря активному набору за последние несколько дней. Семь моих легионов в Испаниях, но я уже послал за ними. Жаль, что в это время года их нельзя переправить по морю. Но они пройдут сушей, а Цезарь, сидя в Равенне, вряд ли сумеет встать у них на пути. – Он весело улыбнулся. – Почтенные отцы, уверяю, никаких поводов для беспокойства у нас с вами нет.