а был одним из вариантов. Но – самым нежелательным. И, как тебе хорошо известно, я прилагал все силы, чтобы дело до этого не дошло. Однако лишь дурак не рассматривает все стратегические ходы. Скажем так, к октябрю я считал Рубикон скорее вероятностью, чем единственным выходом из положения.
Целий снова открыл рот, но тут же закрыл – после тычка Куриона.
– А что же теперь? – спросил Квинт Кассий.
– Думаю, что мои противники поработали плохо и что простому люду я нравлюсь больше, чем они и Помпей, – сказал Цезарь, отправляя в рот кусок хлеба, обмакнутый в масло. Он разжевал его, проглотил и снова заговорил: – Я намерен разделить наш тринадцатый. Антоний, ты возьмешь пять младших когорт и без проволочек пойдешь к Арретию, чтобы присматривать за Кассиевой дорогой. Курион, ты с тремя когортами останешься здесь, пока не получишь приказ идти к Игувию, чтобы выбить оттуда Терма. Я же возьму две старшие когорты и пойду дальше – в Пицен.
– Это всего лишь тысяча солдат, Цезарь! – хмуро заметил Поллион.
– Этого должно хватить. А если не хватит, я призову Куриона. Он остается здесь на какое-то время именно для того.
– Все правильно, – произнес раздумчиво Гирций. – Имеет значение не количество солдат, а качества командующего. Вероятно, Аттий Вар окажет какое-то сопротивление. Но Терм, Гирр и Лентул Спинтер? Они не способны вести за собой даже овцу на веревке.
– Твои слова напомнили мне, что надо бы написать Авлу Габинию, – сказал Цезарь. – Пора наконец вернуть из ссылки этого доблестного воина.
– А Милона? – попытался похлопотать за приятеля Целий.
– Милона – нет, – коротко бросил Цезарь, и на этом трапеза завершилась.
– Ты заметил, – сказал Целий чуть позже, обращаясь к Поллиону, – что он говорит так, словно возвращать из ссылки людей в его власти? Похоже, он верит в победу.
– Он не верит, – сказал в ответ Поллион. – Он точно знает, что победит.
– Но ведь на все воля богов, Поллион!
– А кто их любимец? – спросил Поллион, улыбаясь. – Помпей? Катон? Ерунда! Удача сопутствует тем, кто ее не упускает. Шансы на благосклонность Фортуны имеются у любого. Но мы, слепцы, их не видим. А он видит все. И обращает все обстоятельства в свою пользу. Вот почему он любимец богов. Им нравятся умные люди.
Цезарь, оставив Аримин, не очень спешил и далеко не ушел. Вечером четырнадцатого января он велел своим двум когортам разбить временный лагерь. Он решил дать сенату возможность с ним снестись, ибо проливать кровь соотечественников ему не хотелось. Посланцы сената и впрямь вскоре прибыли. Очень усталые, на загнанных лошадях. Луций Цезарь-младший, сын родича Цезаря, и еще один молодой сенатор – Луций Росций. Оба принадлежали к партии boni, и Луций Цезарь-старший весьма сокрушался, что славное древо Юлиев портит столь негибкий и непохожий на Цезарей побег – его сын.
– Нас послали спросить, на каких условиях ты удалишься в Италийскую Галлию, – сухо сказал Луций Цезарь-младший.
– Понимаю, – ответил Цезарь, задумчиво глядя на него. – А ты не хочешь поинтересоваться, как дела у твоего отца?
Луций Цезарь-младший покраснел:
– Поскольку о нем нет известий, Гай Цезарь, я думаю, с ним все в порядке.
– Да, с ним все в порядке.
– И каковы же твои условия?
Глаза Цезаря изумленно расширились.
– Луций, Луций, немного терпения! Мне нужно несколько дней, чтобы сформулировать их. А тем временем ты и Росций отправитесь вместе со мной на юг.
– Это измена, родственник.
– Раз уж меня обвинили в ней прежде, чем я перешел Рубикон, то какая, собственно, разница, Луций?
– У меня письмо от Гнея Помпея, – прервал Росций их пикировку.
– Благодарю, – сказал Цезарь, принимая письмо. После паузы он поднял глаза. – Вы еще здесь? Ступайте. Гирций вам все покажет.
Молодым сенаторам не понравилось, что изменник отечества отсылает их со столь царственным небрежением, но пришлось уйти. Цезарь распечатал письмо.
Цезарь, какая достойная сожаления ситуация! Должен признаться, я никак не думал, что ты на это пойдешь. С единственным легионом! Ты проиграешь. Ты не можешь выиграть. Италия полна войск.
Собственно, я обращаюсь к тебе с просьбой поставить интересы Республики выше собственных интересов. Как сделал я. Честно говоря, мне было бы выгодней держать твою сторону, так ведь? Вместе мы бы правили миром. А порознь нам этого не добиться. Вспомни, ты сам мне о том говорил. В Луке лет шесть назад. Или семь? Точно, семь. Как летит время! Семь лет мы не виделись. Целых семь лет!
Надеюсь, тебя не оскорбляет тот факт, что я примкнул к оппозиции. Здесь нет ничего личного, уверяю. Я решил, что так будет лучше как для Республики, так и для Рима. Да ты и сам наверняка понимаешь, что вооруженным путем в нашем отечестве ничего добиться нельзя. Сулла тоже, правда, вторгся в Италию, но он не мятежник. Он просто предъявил права на то, что принадлежало ему по закону. Но мятежи у нас никогда не увенчиваются успехом. Посмотри на Лепида с Брутом. Вспомни о Катилине. Ты стремишься к тому же? К позорной смерти? Подумай, Цезарь, подумай. Я боюсь за тебя.
И очень прошу, отбрось свои амбиции, сдержи гнев. Ради нашей любимой Республики! Если ты так поступишь, я абсолютно уверен, что сенат найдет возможность прийти с тобой к соглашению. Обещаю, я сделаю для этого все. Я отринул обиды и амбиции. Ради Республики. Прежде всего и всегда думай о Риме, Цезарь! Твои враги – такая же часть его, как и ты! Пожалуйста, образумься. Пришли нам с молодым Луцием Цезарем и Луцием Росцием достойный ответ. И вернись в Италийскую Галлию. Это будет разумно и патриотично.
Криво улыбнувшись, Цезарь скатал свиток в шарик и бросил его на угли жаровни.
– Какой же ты лицемер, Гней Помпей! – сказал он, глядя, как шарик превращается в пепел. – Значит, по-твоему, у меня лишь один легион? Интересно, как бы ты запел, если бы знал, что я иду на юг только с двумя когортами? Тысяча человек, Помпей! Если бы ты знал, ты бы стал преследовать меня. Но ты этого не сделаешь. Ибо твои шестой и пятнадцатый легионы совсем не твои, а мои. Они сражались со мной. Как думаешь, подняли бы они меч на своего прежнего командира?
Тысячи человек оказалось достаточно. Приморский город Пизавр приветствовал их криками и цветами. Цезарь тут же послал гонца к Куриону с приказом изгнать Терма из Игувия. Потом был город Фан-Фортуна – еще громче приветствия, еще больше цветов. Шестнадцатого января на глазах у посланцев сената Цезарь принял сдачу Анконы. Опять приветствия, опять цветы. И – ни капли крови. Никаких признаков Лентула Спинтера с десятком когорт. Лентул ушел за Аскул. А поведение завоевателя ничуть не разочаровало капитулировавшие города. Никаких репрессий. И за все, что было реквизировано, щедро платили.
Рим – Кампания
Тринадцатого января, за день до получения Цезарем письма Помпея, всадник на хромающей лошади подъехал с севера к Риму и пересек Мульвиев мост. Охрана, поставленная там после введения senatus consultum ultimum, сообщила прибывшему, что сенат заседает в курии Помпея на Марсовом поле, и дала ему свежую лошадь. Проскакав еще несколько миль, он въехал прямо в пышущий роскошью перистиль и, спешившись, кулаком ударил по бронзе. Удивленный ликтор приоткрыл одну створку тяжелых дверей, но распахнулись вдруг обе.
– Стой! В сенат нельзя входить при закрытых дверях! – вскричал ликтор.
– Отцы, внесенные в списки, у меня важные новости! – громко крикнул вошедший.
Все головы повернулись. Марцелл-младший и Лентул Крус поднялись с кресел, открыв в изумлении рот, а вестник тем временем искал взглядом Помпея.
– Какие новости, Ноний? – спросил Магн, узнав его.
– Гай Цезарь перешел Рубикон и идет на Аримин с одним легионом!
Привставший Помпей на мгновение замер, потом как-то вяло опустился в свое курульное кресло. Казалось, все тело его онемело, и он затих, не в силах промолвить ни слова.
– Это гражданская война! – прошептал Гай Марцелл-младший.
Лентул Крус, намного более решительный человек, чем его старший коллега, пошатываясь, вышел вперед.
– Когда? – спросил он с посеревшим лицом.
– Почтенный консул, он пересек Рубикон на своем боевом коне с пальцами вместо копыт три дня назад перед самым заходом солнца.
– Юпитер! – взвизгнул Метелл Сципион. – Он сделал это!
Его крик словно открыл незримые шлюзы. Сенаторы бросились к дверям, они дрались, царапались, чтобы протиснуться в них, и через перистиль бежали в панике в город.
Не прошло и минуты, как в курии осталась лишь горстка boni. Способность мыслить и чувствовать вернулась к Помпею, и он встал.
– Идемте, – коротко бросил он, направляясь к боковой двери.
Корнелия Метелла не успела толком понять, что происходит. Гости стремительно ринулись в атрий, и она решила не вмешиваться. Поэтому Помпей вынужден был сам вызвать управляющего, чтобы велеть ему позаботиться о своем усталом клиенте.
– Благодарю, – сказал он, хлопнув Нония по плечу.
Очень довольный своим вкладом в историю, Ноний ушел.
Помпей провел соратников в кабинет. Все, кроме него, тут же сгрудились вокруг консольного столика. Кто-то трясущимися руками стал разливать по чашам вино. Помпей же сел за рабочий стол, нимало не беспокоясь, как отнесутся к этому проявлению неуважения почтенные консулы и консуляры.
– Один легион! – сказал он, когда гости уселись, глядя на него, словно утопающие на единственный пробковый плот, пляшущий в бурном море. – Один легион!
– Он, должно быть, сошел с ума, – пробормотал Гай Марцелл-младший, вытирая лицо пурпурным окаймлением своей тоги.
Эти взоры, полные боли, изумления, страха, подействовали на Помпея сильнее, чем подействовало бы вино. Он положил руки на стол, прочистил горло и строго произнес:
– Проблема не в том, безумен ли Цезарь. Проблема в том, что он бросил нам вызов. Он бросил вызов сенату и народу Рима. С одним легионом он перешел Рубикон, с одним легионом идет на Аримин, с одним легионом намеревается покорить всю Италию. – Помпей пожал плечами. – Ему это не удастся. Сам Марс не сумел бы.