дников в проскрипционные списки, он разгонит действующий сенат и составит новый из неимущих, которые годны лишь на то, чтобы делать детей. Поэтому письма Аттика, в которых тот утверждал, что ничего подобного не случится, словно бы проливали на все эти страхи бальзам.
«Не относись к Цезарю как к Сатурнину или Катилине, – писал Цицерону Аттик. – Он здравомыслящий человек. Не в его стиле доводить ситуацию до абсурда: отменять долговые обязательства и т. п. Он ведь хорошо понимает, что Рим стоит на коммерции. Поверь, Цицерон, Цезарь вовсе не радикал!»
О, как ему хотелось бы в это поверить! Но очень многие думали по-другому, да и сам он прекрасно помнил, как Цезарь разделался с ним в тот год, когда Катилина решил развалить государство, а Цицерон, будучи консулом, все это пресек. Цезарь тогда обвинил его в произволе, заявив, что ни у кого нет права казнить римлян без следствия и суда. Результат – восемнадцать месяцев ссылки и ненависть Клодия.
– Ты законченный дурень! – сердито фыркнул Квинт Цицерон.
– Прошу прощения? – удивился великий мыслитель.
– Ты слышал меня! Ты дурак! Как ты можешь не видеть, что Цезарь честен, консервативен в политическом смысле и гениален как полководец? – Квинт Цицерон насмешливо фыркнул. – Он разобьет вас всех, Марк! Boni обречены, сколько бы они ни болтали о своей драгоценной Республике.
– Я повторяю то, что уже не раз говорил, – с большим достоинством сказал Цицерон. – Неизмеримо лучше проиграть с Помпеем, чем выиграть с Цезарем!
– Ну, от меня того же не жди. Я служил у него. Он мне нравится. Клянусь всеми богами, я им восхищаюсь! И ни за что не стану сражаться против него. Даже и не проси меня, Марк!
– Я глава рода Туллиев Цицеронов! – вскричал Цицерон. – Ты обязан мне подчиняться!
– В семейных делах – безусловно. Но против Цезаря я не пойду.
И с этой позиции его нельзя было сдвинуть.
Еще более жаркие споры разгорелись, когда в Формиях к мужской половине семейства Туллиев Цицеронов присоединились женщины: жена Цицерона, дочь Цицерона, а также жена его младшего брата. Помпония, сестра Аттика, в сварливости превосходила Теренцию, на сей раз державшую (небывалая вещь!) сторону мужа. Помпония с Туллией стояли за Квинта. Вдобавок к этому сын последнего хотел вступить в легионы Цезаря, а сын главы раздираемого междоусобицей клана – в легионы Помпея.
– Tata, – сказала Туллия, не сводя с отца своих больших карих глаз, – я хочу, чтобы ты понял. Мой Долабелла считает, что Цезарь воплощает в себе все, чем могут гордиться римские аристократы.
– Он считает, а я это знаю, – не преминул добавить Квинт Цицерон.
– Да, отец, – тут же поддержал его Квинт Цицерон-младший.
– Мой брат говорит то же самое, – задиристо вставила Помпония.
– Вы все недоумки! – сделала вывод Теренция.
– Спешащие подлизаться к возможному победителю! – зло выкрикнул молодой Марк Цицерон.
– Замолчите! – рявкнул глава рода Туллиев Цицеронов. – Заткнитесь все! Уходите! Оставьте меня! Разве вам мало того, что вербовка идет из рук вон плохо? Разве мало того, что я вынужден терпеть дюжину ликторов? Разве мало того, что консулы в Капуе ничего не сделали, только разместили пять тысяч здоровяков-гладиаторов по лояльным к Республике семьям, чтобы те их объедали? Разве мало того, что Катон подумывает убраться в Сицилию? И что Бальб пишет мне дважды в день, умоляя найти способы помирить Цезаря и Помпея? И что последний уже переводит когорты в Брундизий и фрахтует идущие за море корабли? Tacete, tacete, tacete!
Ларин – Брундизий
Избавившись от сторожевых сенаторских псов, Помпей воспрянул духом. От Тита Лабиена он не слышал ничего, кроме здравых военных советов, без риторики и политических вывертов. Ему даже стало казаться, что страшный крах удастся предотвратить. Похоже, правда, в Италии Цезаря не остановишь. Гораздо разумнее переплыть Адриатику, прихватив с собой правительство Рима. Тогда Цезарю некого будет запугивать, принуждая официально признать свою правоту. Он поймет, что войдет в историю как захватчик, и таким образом окажется в тупике. Так что отступление за море вовсе не отступление, а здравый тактический ход, передышка. Чтобы вымуштровать необученных рекрутов, дождаться прибытия войск из Испании, набрать кавалерию у восточных царей.
– Не рассчитывай на свои испанские легионы, – предупредил Лабиен.
– Почему?
– Если ты покинешь Италию, Магн, не жди, что Цезарь последует за тобой. Он пойдет в Испанию и покончит там с твоей базой и армией.
– Но ведь я – его главная цель!
– Нет. Нейтрализация Испании – вот его основная задача. Именно поэтому он и не призывает все легионы к себе. Он знает, что они нужнее по ту сторону Альп. Я думаю, что Требоний с тремя легионами уже в Нарбоне, где старый Луций Цезарь привел все в порядок и держит в боеготовности несколько тысяч местных солдат. Они будут ждать Афрания и Петрея и не дадут им пройти. – Лабиен нахмурился, взглянул на Помпея. – Ведь твои легионы пока не идут сюда, так?
– Да, не идут. Я все еще думаю, как поступить. Переправиться через Адриатику или идти в Пицен?
– Ты слишком долго тянул с этим, Магн. Твой поход в Пицен перестал быть альтернативой нундину назад.
– Тогда, – решительно сказал Помпей, – я сегодня пошлю Квинта Фабия к Агенобарбу с приказом покинуть Корфиний и прибыть ко мне.
– Хорошая мысль. Корфиний он все равно не удержит, и его люди перейдут к Цезарю, а они нужны нам. У Агенобарба два полных легиона плюс еще пятнадцать когорт. – Он призадумался. – А как шестой и пятнадцатый?
– Превосходно. Благодаря тебе, полагаю, поскольку они узнали, что ты на моей стороне.
– Значит, и я пригодился на что-то.
Лабиен встал и прошел к окну, в которое задувал злой северный ветер. Да, окрестности Ларина так и не оправились после того, что с ними сделали Гай Веррес и Публий Цетег. Клевреты Суллы вырубили тут все деревья. В результате корневая система больше не сдерживала верхний слой почвы, и то, что было плодородной, покрытой зеленью землей, стало пылью, над которой летала саранча.
– Ты фрахтуешь в Брундизии корабли? – спросил Лабиен, не обращая внимания на струящийся из окна холод.
– Да, разумеется. Но мне нужны деньги. Многие капитаны отказываются отплывать без задатка. В другой ситуации они поверили бы распискам. Вот, кстати, в чем разница между обычной и гражданской войной.
– Возьми деньги в Капуе. Из казны.
– Придется, – рассеянно буркнул Помпей. И через миг вскинулся в кресле. – Юпитер!
Лабиен обернулся:
– Что?
– Лабиен, я не уверен, что казна сейчас в Капуе! Юпитер! Геркулес! Минерва! Юнона! Марс! Я не видел по дороге в Кампанию никаких повозок со специальной охраной! – Помпей с искаженным лицом вонзил ногти в виски, зажмурил глаза. – О боги, я не могу в это поверить! Неужели Марцелл и Крус бежали из Рима, не прихватив с собой содержимое наших хранилищ? Они ведь народные избранники, консулы! Они должны были позаботиться о деньгах!
У Лабиена посерело лицо, но он сдержался.
– Ты хочешь сказать, что мы пустились во всю эту авантюру без каких-либо фондов?
– Я не виноват! – завопил Помпей, судорожно ероша свою шевелюру. – Неужели я обо всем должен думать? Неужели эти mentulae не могут взять хоть что-нибудь на себя? Они месяцами кудахтали, спорили и вопили, они задурили мне голову, прокричали все уши. Критиковали, придирались, ехидничали! Сенат думает то, сенат думает се!
– Тогда, – сказал Лабиен, понимая, что брань ничему не поможет, – нам следует срочно послать в Капую решительного человека с наказом для консулов немедленно выехать в Рим, чтобы вывезти из хранилищ все деньги. Иначе Цезарь оплатит свое предприятие из государственного кошелька.
– Да, да! – крикнул, вскакивая, Помпей. – Я немедленно сделаю это! Я знаю, кого послать. Гая Кассия! Плебейский трибун, отличившийся в Сирии, сумеет найти убедительные слова!
И он убежал, оставив Лабиена с тяжелым сердцем взирать на суровый ландшафт. «Да, Помпей изменился. Он – кукла, причем потерявшая половину набивки. Он стареет. Ему вот-вот стукнет пятьдесят семь. Но кое в чем он прав. Его окружение и впрямь достойно презрения. Одни политики-теоретики. Катон, Марцеллы, Лентул Крус, Метелл Сципион. В военном искусстве ничего не смыслят, не сумеют отличить свои задницы от мечей. Я сделал неверную ставку, если эти пиявки будут по-прежнему манипулировать Магном. Тогда Цезарь нас съест. Пицен уже пал. К тринадцатому присоединился двенадцатый. Теперь у Цезаря два боевых легиона. Плюс все наши рекруты, которые к нему перешли. О, они знают, кто лучший! Но не знают меня. Я сам переговорю с Квинтом Фабием. Я подскажу ему, как заставить Агенобарба покинуть Корфиний! А деньги… Что деньги? Деньги должны быть и где-нибудь здесь. Несмотря на старания Верреса и Цетега. Как-никак, прошло уже тридцать лет. Что-то осело в святилищах, что-то отложил старый Рабирий… Еще я поговорю с Гаем Кассием. Скажу ему, чтобы он по дороге из Капуи занимал всюду деньги. У храмов, у властей на местах. Нам вскоре будет дорог каждый сестерций!»
Мудрое решение Лабиена и дало возможность Помпею отплыть. К тому времени, как Лентул Крус отреагировал на резкий приказ Помпея (старший консул по обыкновению прихворнул), армия Магна уже выступила из Ларина, но отправилась не на север, а на юг. И благополучно дошла до Луцерии. Довольный Метелл Сципион с важным видом отбыл в Брундизий с шестью когортами и с приказом защищать порт до последнего вздоха. Он знал, что Цезарь еще далеко.
Под пристальным взглядом Лабиена Помпей долго разбирал каракули Лентула Круса.
– Я не верю! – ахнул он, побелев от бессильного гнева. – Наш уважаемый младший консул оторвет свою холеную задницу от кресла и отправится за казной лишь при условии, что я пойду в Пицен и не дам Цезарю двинуться к Риму! Иначе он останется в Капуе, поскольку консулы не должны рисковать! Гай Кассий же, в наказание за проявленную им дерзость, послан в Неаполь, чтобы собрать там флотилию из нескольких кораблей на случай, если консулы и остатки сената будут вынуждены покинуть Кампанию. А в конце – ты только представь себе, Лабиен! – он заявляет, что я сглупил, не позволив ему сбить гладиаторов Цезаря в замечательный боевой легион! Он убежден, что они с большим рвением сражались бы за Республику и совершили бы множество подвигов, учитывая их всегдашнюю доблесть. Он весьма недоволен, что я велел их распустить.