И лучший друг ее не был женщиной.
– По крайней мере, в анатомическом смысле, – усмехнулась она.
– Не знаю, Фульвия, почему я терплю твои шутки, – сказал Тит Помпоний Аттик, улыбаясь в ответ. – Я счастлив в браке, у меня прелестная маленькая дочурка.
– Ты пытался сделать наследника, вот и все.
– Может быть, ты права. – Он вздохнул. – Эта война всему мешает! Я не могу свободно поехать в Эпир, не могу показать носа в Афинах, набитых надутыми приверженцами Помпея.
– Но ты поддерживаешь с ними хорошие отношения.
– Правильно. Однако, прекрасная госпожа, человеку со средствами разумнее иметь дело с Цезарем. Помпей жаден, он выбивает кредиты из всех, кто его окружает. Откровенно говоря, я считаю, что Цезарь победит. Поэтому одалживать деньги Помпею все равно что швырять их в море. Следовательно – никаких Афин.
– И никаких прелестных греческих мальчиков.
– Я могу обойтись и без них.
– Знаю. Просто мне жаль, что тебе приходится обходиться.
– Им тоже несладко без меня, – сухо сказал Аттик. – Я щедрый любовник.
– Кстати, о любовниках, – сказала она. – Я очень скучаю по Куриону.
– Странно.
– Что странно?
– Мужчины и женщины обычно влюбляются в один и тот же тип. А ты – нет. Публий Клодий и Курион очень разные, как внешне, так и по характеру.
– Аттик, в том-то и весь интерес. После смерти Клодия я чувствовала себя очень одинокой. А Курион всегда был рядом. Раньше я не воспринимала его как мужчину, но потом стала присматриваться. И меня к нему потянуло именно потому, что он совершенно другой. Веснушчатый, добрый. С копной непослушных волос. И без переднего зуба. Большой рыжий ребенок. Мне захотелось родить такого же.
– Внешность производителя не имеет значения, – задумчиво сказал Аттик. – Я пришел к выводу, что матери в своем чреве формируют таких детей, каких захотят.
– Ерунда! – фыркнула Фульвия.
– Нет, не ерунда. Если дети разочаровывают, значит их матерям было все равно, какими они родятся. Когда моя Пилия забеременела, ей вдруг захотелось родить девочку с маленькими ушками. Больше ее ничего не интересовало, только пол и уши. В моей родне у всех большие уши. Но у Аттики ушки маленькие. И она – девочка.
Вот о таких вещах они и болтали. Фульвии это давало возможность сравнить женскую точку зрения на жизненные проблемы с мужской, Аттику – редкий шанс побыть самим собой. У них не было тайн друг от друга, поскольку скрытничать или рисоваться не имело смысла.
Но плавный ход доверительного разговора на этот раз был нарушен. В комнату вошел Марк Антоний, одно появление которого в пределах города было чем-то из ряда вон выходящим. Фульвия побледнела и задрожала.
Он был очень серьезен и как-то рассеян. Не садился, молчал и на Фульвию не смотрел.
Она схватила Аттика за руку:
– Антоний, скажи!
– Курион! – выпалил он. – Фульвия, Курион мертв!
Голову словно набили ватой. Губы Фульвии изумленно раскрылись, взгляд синих глаз стал стеклянным. Она встала, но тут же рухнула на колени – сработал какой-то рефлекс. Хотя она не могла понять, не могла поверить в это.
Антоний и Аттик подняли ее, посадили в кресло, стали растирать онемевшие руки.
Сердце – куда оно так торопится? Скачет вприпрыжку, спотыкается, замирает. Еще не болит. Это придет потом. Нет слов, нет воздуха, нет сил бежать. Опять то же, как с Клодием.
Антоний и Аттик переглянулись.
– Что случилось? – с дрожью в голосе спросил Аттик.
– Юба и Вар заманили Куриона в ловушку. Он поначалу одерживал верх только потому, что ему позволяли. Он мало смыслил в войне. Его армию разбили наголову. Едва ли кто выжил. Курион пал на поле боя, с мечом в руке.
– Это большая потеря.
Антоний повернулся к Фульвии, откинул волосы с гладкого лба, взял за подбородок:
– Фульвия, ты слышишь меня?
– Я не хочу тебя слышать.
– Да, я понимаю, но ты должна.
– Марк, я любила его!
Она его любила. Ну а ты здесь при чем? Что ты здесь делаешь? Ответ был прост. Он не мог не прийти к ней, и померий тут роли не играл. Страшную весть ему и Лепиду принес гонец. Лепид тут же помчался к нему на Марсово поле. Там, на вилле Помпея, Антоний всегда останавливался, по примеру Цезаря, когда находился близ Рима. Он очень тяжело переживал смерть друга. Плакал, вспоминая прежние времена. Ах, Курион, в новом правительстве ты мог стать всем! Но тебя привлекли фасции, увитые лавром! Как это глупо!
Устранен соперник, думал Лепид. Нет, амбиции не ослепляли его, но они им управляли. И смерть Куриона была для него в каком-то смысле подарком. К сожалению, у него не хватило ума скрыть это от Антония. Тот, завидев Лепида, встряхнулся и громогласно поклялся отомстить Аттию Вару и Юбе. Лепид услышал в его тоне больше патетики, чем печали, и решился на откровенность.
– Знаешь, это даже неплохо, – заметил он как бы вскользь.
– Почему же? – спокойно спросил Антоний.
Лепид пожал плечами, сделал презрительную гримасу:
– Куриона купили, поэтому ему нельзя было доверять.
– Твоего брата Павла тоже купили.
– При других обстоятельствах, – сердито заявил Лепид.
– Ты прав, при других. Но Курион многое сделал для Цезаря за его деньги. А Павел проглотил их, даже не поблагодарив, и ничем ему не помог.
– Я пришел к тебе не затевать ссору, Антоний.
– Мы в разных весовых категориях. Я тоже не хочу ссоры, Лепид.
– Я созову сенат и сообщу всем.
– Пожалуйста, но вне померия. И сообщение сделаю я.
– Делай, раз хочешь. А мне, видно, придется сообщить о случившемся Фульвии, этой мегере. – Лепид улыбнулся. – Но я не против. Приобрету опыт. Это мне будет вовсе не тяжело.
Антоний встал:
– Фульвии сообщу я.
– Ты не можешь! Тебе нельзя входить в город!
– Я могу делать все, что мне угодно! – рявкнул Антоний, спуская с цепи льва. – Позволить такой ледышке, как ты, сообщать ей подобную новость? Да я скорее умру! Это великая женщина!
– Но, Антоний, твои полномочия?!
Антоний усмехнулся:
– Какие полномочия, олух? Цезарь облек меня ими, не имея на то никаких прав и лишь надеясь, что когда-нибудь сможет сделать это официально. И пока не будет принят lex curiata, я могу бывать где захочу!
Она всегда ему нравилась, она была последней ниточкой, связывающей его с миром Клодия. Он помнил, как спокойно стояла она возле статуи Гая Мария, когда вокруг нее все бурлило. И, даже будучи беременной, она все равно приходила на Форум, чтобы поддержать мужа. А дома старалась внести толику здравомыслия в его бредовые планы. После смерти Клодия она не просто перенесла свои чувства на Куриона. Она хотела снова жить и любить. Единственная, несравненная! Другой такой в Риме нет! А в ее восхитительном теле нет ни одной блудливой частички. Какая язва этот Лепид! Назвать ее мегерой! А сам женат на сучке из помета Сервилии!
– Марк, я любила его! – повторила Фульвия.
– Да, я знаю. Ему повезло.
Потекли слезы. Фульвия стала раскачиваться из стороны в сторону. Раздираемый жалостью, Аттик прижал ее голову к своей груди. Взгляды его и Антония встретились. Антоний выпустил руку Фульвии и ушел.
За три года дважды вдова. Знатная, сильная внучка Гая Гракха вдруг обессилела, вновь утратив цель в жизни. Чувствовал ли то же самое Гай Гракх в священной роще у подножия Яникула восемьдесят два года назад? Его программы никогда не осуществятся, его сторонники мертвы, враги жаждут его крови. Но они ее не получили. Он сам убил себя. Они были вынуждены довольствоваться тем, что отрубили ему голову и отказали родичам в праве на похороны.
– Помоги мне умереть, Аттик! – стонала она.
– И оставить твоих детей сиротами? Подумай о Клодии и о Курионе! А как же маленький Курион?
– Я хочу умереть, – рыдала она. – Помоги мне!
– Я не могу, Фульвия. Смерть – это конец всему. Ты должна жить ради детей.
Сенат, состоявший только из сторонников Цезаря (или таких осторожных политиков, как Филипп, Луций Пизон и Котта, придерживавшихся нейтралитета), уже не мог противиться его желаниям. А потому Лепид очень уверенно приступил к делу.
– Я не хочу вспоминать то, о чем лучше не помнить, – сказал он, обращаясь к малочисленной аудитории. – Хочу только обратить ваше внимание на тот факт, что сражение у Коллинских ворот совершенно обессилило Рим, породило в нем хаос. Луция Корнелия Суллу провозгласили диктатором по одной лишь причине: это было единственным шансом для города прийти в себя. Предстояло свершить многое из того, что, несомненно, не удалось бы в атмосфере дебатов, при множестве разных мнений о том, что нужно делать и как. Время от времени в истории Республики возникала необходимость поручить одному человеку заботу о благополучии Рима и его владений. Диктатору. Сильному человеку, неравнодушному к судьбе Рима. Жаль только, что последний наш опыт был печальным. Сулла отказался сложить с себя чрезвычайные полномочия через положенные полгода. Он ни во что не ставил самых достойных и самых влиятельных из сограждан. Многие из них были объявлены преступниками и казнены.
Сенаторы слушали с хмурым видом, удивляясь, как это Лепид мог надеяться ратифицировать свое предложение в трибутных комициях, куда он наверняка собирался его передать. Им-то, как людям Цезаря, некуда было деваться. Но в комициях преобладали всадники – сословие, больше всего пострадавшее от проскрипций Суллы.
– Цезарь не Сулла, – сказал Лепид, стараясь говорить как можно проникновеннее. – Его единственная цель – образовать действенное правительство и ликвидировать ущерб, нанесенный Риму позорным бегством Гнея Помпея и тех сенаторов, что глядят ему в рот. Деловая жизнь глохнет, экономика страны в упадке, страдают и кредиторы и должники. Задумайтесь о жизненном пути Гая Цезаря, и вы поймете, что он вовсе не глупый фанатик и не слепой приверженец вечной войны. Он сделает то, что необходимо. Единственный выход – назначить его диктатором. Есть, конечно, нечто беспрецедентное в том, что я, простой претор, прошу вас принять такой важный декрет. Но нам нужны выборы, нам нужна стабильность, нам нужна сильная рука. Не моя рука, отцы, внесенные в списки! Я не замахиваюсь на такой пост. Гай Юлий Цезарь – вот наша надежда. И он, без сомнения, оправдает ее.