Лепид без труда провел свой декрет и передал его в трибутные комиции, где собрались и патриции, и плебеи. Возможно, ему следовало обратиться в центуриатное собрание, но там преобладали всадники, а они больше всех будут возражать против назначения диктатора.
Время для утверждения чрезвычайного назначения было выбрано точно. Начало сентября, пора игр. Дни, когда Рим наводняли охочие до зрелищ селяне. К сожалению, оба курульных эдила, ответственных за проведение грандиозного представления, убежали к Помпею. Но Лепид, ничуть не смутившись, назначил ответственными за проведение игр двух сенаторов и финансировал их из капиталов патрона. А везде и всюду не уставал повторять, что беглецы пренебрегли своими обязанностями почтить Юпитера Всеблагого Всесильного и что Цезарь принял эти обязанности на себя.
Когда Рим заполнял сельский люд, голоса прочих сословий в трибутных комициях терялись, ибо сельские трибы разрастались неимоверно. А селяне, даже зажиточные, всегда голосовали за тех, кого они знали. Помпея они знали тоже, но он уронил себя в их глазах, когда на всю Италию заявил о возможных проскрипциях. Цезарь же был милосердным и любил соотечественников. Сельским жителям нравился Цезарь. Они верили в Цезаря. И проголосовали за его назначение диктатором Рима.
– Не бойтесь, – успокаивал Аттик своих сотоварищей-плутократов. – Цезарь консерватор, а не радикал. Долги не аннулируют, проскрипций не будет. Подождите, и увидите сами.
В конце октября Цезарь прибыл в Плаценцию, зная, что теперь он – диктатор. Его встретил наместник Италийской Галлии, младший Марк Красс.
– Все хорошо, кроме поражения Гая Антония, – вздохнув, сказал он. – Хотел бы заверить, что это случайное невезение, но не могу. Не знаю, зачем он решил перебраться на остров, ведь местные жители его так поддерживали. Они обожают тебя. Поверишь ли, некоторые из них даже построили плот, чтобы помочь ему отогнать корабли Октавия. У них не было ни пик, ни камней, ни катапульт, ни баллист. Но они держались день. А когда наступила ночь, убили себя.
Цезарь и его легаты слушали. Лица их были мрачны.
– Я хочу, – жестко сказал Цезарь, – ликвидировать непотизм в Риме! Я ведь знал, что Гай Антоний провалит любое дело. Результат был бы тот же, куда бы я его ни послал. Ну ладно, эту утрату я перенесу, но Курион – это трагедия.
– Мы потеряли Африку, – заметил Требоний.
– И как-нибудь без нее обойдемся, пока не разобьем Помпея.
– У него замечательный флот, – задумчиво сказал Фабий.
– Да, – процедил сквозь зубы Цезарь. – Пора бы Риму признать, что лучшие корабли строят не на его верфях, а на Востоке. Мы же все глядим на испанцев. Я взял у Массилии все корабли. Но они не лучше тех, что строят в Нарбоне, Генуе, Пизах. Или в Новом Карфагене.
– Либурны в Иллирии делают добротные небольшие галеры, – сказал Красс. – И очень быстрые.
– Я знаю. В прошлом они поставляли их пиратам. Но сейчас это дело заглохло. – Цезарь пожал плечами. – Ну, поглядим. По крайней мере, мы знаем, в чем наша слабость. – Он вопросительно посмотрел на Марка Красса. – Как обстоят дела с предоставлением гражданства италийским галлам?
– Хорошо, Цезарь. Спасибо, что послал мне Луция Рубрия. Он блестяще провел перепись.
– Я смогу узаконить ее, когда буду в Риме?
– Да, только дай нам еще месяц.
– Отлично, Красс. Это должно быть решено к концу года. Здесь ждали гражданства со времен Италийской войны. Прошло двадцать лет с тех пор, как я дал им слово. И теперь появилась возможность его сдержать.
Вокруг Плаценции расположились восемь легионов: новый шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый. Большая часть галльской армии Цезаря. Солдаты седьмого, восьмого, девятого и десятого сражались под римским орлом уже десять лет. Каждому из них было под тридцать, каждый был скор на марше и грозен в бою. В одиннадцатом и двенадцатом служил люд помоложе, но легионеры тринадцатого, которым едва перевалило за двадцать, в сравнении с ними казались неоперившимися юнцами. Не говоря уже о шестом, набранном в этом году из совсем зеленых мальчишек, еще не бывавших в сражениях, но страстно рвущихся в бой. Все это были италийские галлы, многие – с той стороны реки Пад. Более сорока лет Рим не хотел признавать их прав на гражданство, но с приходом Цезаря ситуация обещала перемениться.
Вербовка рекрутов пошла быстрее, когда Италийская Галлия это поняла. Цезаря и раньше там любили, но теперь он стал настоящим кумиром. Если он хочет иметь двенадцать легионов, он их получит. Мамурра и Вентидий клятвенно заверили его, что полностью сформируют пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый и восемнадцатый легионы к моменту погрузки армии на корабли.
Убедившись, что с этой стороны все в порядке, Цезарь приступил к исполнению неотложных наместнических дел. И специально посетил свою колонию Новый Ком, чтобы прилюдно и с извинениями выплатить денежную компенсацию человеку, выпоротому Марком Марцеллом два года назад. Потом он навестил колонию Мария в Эпоредии и заглянул в процветающую Кремону. У него родилась мысль проехаться вдоль подножия Альп и самому сообщить тамошним жителям о предстоящей гражданской реформе. Ход, весьма перспективный для пополнения клиентуры. Но тут из Плаценции прибыл курьер. Гай Требоний требовал, чтобы Цезарь вернулся.
– Неприятности, – коротко сообщил он при встрече.
– Какие?
– Девятый легион недоволен.
Впервые за все годы совместной службы Требоний увидел Цезаря ошеломленным.
– Этого не может быть, – медленно проговорил он. – Только не мои парни.
– Боюсь, что может.
– Но… почему?
– Лучше ты сам выслушай их. К вечеру они пришлют делегатов.
Делегацию центурионов девятого возглавлял старший центурион шестой когорты, некий Квинт Карфулен. «Пиценец, в отличие от прочих. И наверное, клиент Помпея», – подумал Цезарь, но не повел и бровью.
Он принял прибывших в полном парадном облачении, сидя в курульном кресле с дубовым венком на голове – в напоминание о том, что он тоже не раз бился бок о бок с солдатами первых рядов. И как только мог позабыть об этом девятый?
– Ну, в чем дело? – спросил он.
– Нам надоело, – сказал Карфулен.
Цезарь смотрел не на него, а на pilus prior центуриона Луция Апония и primipilus центуриона Секстия Клоатия. Это были хорошие командиры и лихие рубаки, но сейчас они мялись, отводили глаза. Резкий контраст с нагловатостью сорокалетнего Карфулена. Странно, подумал Цезарь, впервые столкнувшись с такой ситуацией. С иерархией у них что-то неладно. Квинт Карфулен, несомненно, старше Клоатия и Апония, но лишь по возрасту, а не по рангу, однако, похоже, обладает гораздо большим влиянием в легионе. И куда только смотрит Сульпиций Руф?
Цезарь сидел в курульном кресле с неподвижным лицом и холодным взглядом, но внутри его кипела какая-то адская смесь горя, ярости и неверия. Нет, это невероятно, чудовищно, невозможно, чтобы кто-то из его славных парней вдруг разорвал все связи с ним и замыслил предательство. Это совсем не пустяк – обнаружить такое. В любой армии – пусть, но не в его. Это не просто маленькая неприятность, шероховатость – это обвал, падение в пропасть. У него вдруг возникло желание железной рукой повернуть процесс вспять. Снова сделать девятый своим легионом, а Карфулена и любого, кто с ним, стереть в порошок. В полном смысле. Уничтожить.
– Чем вы недовольны, Карфулен? – спросил он.
– Этой войной. Или лучше сказать, этой не-войной. Никаких сражений, приносящих хотя бы денарий. Я хочу сказать, что в этом заключается смысл солдатской службы. В сражениях. И в наградах, в трофеях. Но до сих пор мы только и делаем, что маршируем, выбиваясь из сил, а потом мерзнем в мокрых палатках и затягиваем пояса.
– В Косматой Галлии вы делали то же самое. И много лет.
– В том-то все и дело. Мы там хорошо потрудились. Но та война кончилась. Прошло почти два года. А где же триумф? Когда мы будем участвовать в твоем триумфе? Когда нас распустят с туго набитыми кошельками и в придачу выделят участок хорошей земли?
– Я дал вам слово, что все так и будет. Вы сомневаетесь в моем слове?
Карфулен глубоко вдохнул. Он говорил сердито, но держался настороже и был не совсем в себе уверен.
– Да, сомневаемся, командир.
– По каким же причинам?
– Мы думаем, что ты хочешь обвести нас вокруг пальца. Мы думаем, что ты пытаешься увильнуть от выдачи нашей доли. Что ты собираешься отправить нас на другой край света, чтобы там и оставить. Эта гражданская война – фарс. Мы не верим, что это настоящая война.
Цезарь вытянул ноги и с равнодушным видом оглядел ступни. Потом поднял голову и в упор посмотрел на Карфулена, тут же съежившегося под его взглядом, на Клоатия, явно мучившегося своей странной ролью, и на Апония, явно желавшего очутиться где-нибудь в другом месте, а затем так же медленно, пристально оглядел остальных.
– А как вы поступите, если я скажу, что через несколько дней предстоит марш в Брундизий?
– Очень просто, – сказал Карфулен, вновь обретая уверенность. – Мы никуда не пойдем. Девятый не тронется с места. Мы хотим, чтобы нас распустили. Прямо здесь, в Плаценции, заплатив нам что положено и наделив землей близ Вероны. Но сам я хочу, чтобы мне дали землю в Пицене.
– Благодарю, что уделили мне время, Карфулен, Клоатий, Апоний, Мунаций, Консидий, Апиций, Скаптий, Веттий, Миниций, Пусион, – сказал Цезарь, демонстрируя свою феноменальную память. Он не встал с кресла, а лишь кивнул. – Вы свободны.
Требоний и Сульпиций, свидетели этого необычного разговора, стояли, не зная, что сказать, и чувствуя приближение жуткой бури, но даже не пробуя угадать, какую форму она примет. Холодная сдержанность Цезаря в этой ситуации предвещала нечто ужасное. Цезарь бывал сердитым, это правда. Но сейчас к его гневу добавился шок. Такого он не испытывал никогда. Как он с этим справится? Что предпримет?
– Требоний, собери завтра утром девятый. На плацу. И призови туда первые когорты остальных легионов, – сказал ровным тоном Цезарь. – Руф, с этим легионом что-то творится, раз уж два его старших центуриона подпали под влияние человека низшего ранга. Возьми наиболее толковых трибунов и вместе с ними прикинь, кому в девятом можно поручить обязанности