– Вы, конечно, заметили, что я не предпринимаю попыток лишить гражданства своих перебравшихся через Адриатику оппонентов. Я не усматриваю измены в их горячем желании обратить меня в пыль. Они просто не правы, они заблуждаются, они не видят, что хорошо, а что плохо для Рима. И я искренне надеюсь обойтись без кровопролития, как обходился без него до сих пор. Гораздо труднее мне простить им то, что они оставили вверенную их попечению Италию в хаосе, в состоянии, близком к упадку, к обвалу. Счастье, что я успел выправить положение. Поэтому они должны будут заплатить по счетам. Разумеется, Риму, не мне. Я называю врагом Рима только одного человека – царя Нумидии Юбу, за подлое убийство Гая Скрибония Куриона. А статусом друзей и союзников Рима я наделил Бокха и Богуда, мавританских царей. Как долго меня не будет, не знаю, но я уезжаю в уверенности, что Рим, Италия и наши западные провинции будут и далее процветать при вашем заботливом и разумном правлении. Я также намерен вернуть отечеству наши провинции на Востоке. Такова сейчас моя главная цель.
Он умолк и обвел собравшихся медленным взглядом.
В тот день присутствовали даже колеблющиеся: дядя Цезаря Луций Аврелий Котта, его тесть Луций Кальпурний Пизон и Луций Марций Филипп. Все имели очень суровый вид, считая себя выше таких вещей, как междоусобная борьба. Простительно для Котты, пережившего два удара. Может быть, простительно для Филиппа, по своему характеру не способного сделать выбор. Но Луций Пизон, высокий, смуглый, со свирепым оскалом (Цицерон как-то назвал его варваром), раздражал. Абсолютный эгоист. Его дочь слишком хороша и не заслужила такого отца.
Луций Пизон прочистил горло.
– Ты хочешь что-то сказать? – спросил Цезарь.
– Да.
– Тогда говори.
Пизон встал:
– Прежде чем ввязываться в войну, Гай Цезарь, не лучше ли снестись с Гнеем Помпеем и договориться о замирении?
Ватия Исаврийский отреагировал незамедлительно, губами издав неприличный звук.
– Фу, Луций Пизон! – крикнул он. – А ты не думаешь, что для этого поздновато? Помпей в Фессалонике, он купается в роскоши. У него была масса времени, чтобы уладить все мирным путем. Он не хочет мира. А если бы и хотел, Катон с Бибулом воспротивились бы. Сядь и заткнись!
– А мне понравилось! – хихикал потом за обедом Филипп. – Сядь и заткнись! Как это деликатно!
– Что ж, – усмехнулся Цезарь. – По крайней мере, он хоть что-то сказал. А ты, распутник, плывешь по течению неколебимо, как баржа Птолемея Филопатора.
– Я люблю метафоры. Что это за баржа?
– Самое большое и самое раззолоченное судно на свете.
– По шестьдесят человек на весло?
– Чушь! – фыркнул Цезарь. – С таким количеством гребцов оно летело бы быстрей, чем снаряд баллисты.
Юный Гай Октавий, широко открыв серые глаза, восторженно слушал.
– А ты что скажешь, Октавий-младший? – спросил Цезарь.
– Что страна, которая может построить такой большой корабль и покрыть его золотом, должна быть очень и очень богатой.
– Несомненно, – согласился Цезарь, пристально глядя на мальчугана.
Ему уже четырнадцать. В нем произошли некоторые изменения, связанные с половым созреванием. Но красота осталась. Он стал немного походить на Александра. Роскошные вьющиеся золотые волосы прикрывают его оттопыренные уши. Но Цезаря, весьма чувствительного к подобным вещам, больше обеспокоила не женоподобность подростка, а отсутствие признаков возмужания. К своему удивлению, он обнаружил, что его тревожит будущее этого паренька. Он не хотел, чтобы тот ступил на путь, болезненно затрудняющий любую карьеру. Сейчас нет времени поговорить с ним, но когда-нибудь он это сделает. Когда выберет подходящий момент.
Последний визит его был к Сервилии. Та сидела одна.
– Белые ленточки в волосах тебе очень идут, – сказал Цезарь, удобно располагаясь в кресле после дружеского поцелуя.
– Я надеялась видеть тебя немного раньше.
– Время, Сервилия, мой враг. Но явно не твой. Ты ни на день не постарела.
– За мной хорошо ухаживают.
– Я слышал. Луций Понтий Аквила.
Она напряглась:
– Как ты узнал?
– У меня океан информаторов.
– Похоже, очень хороших.
– Теперь, когда он у Помпея, ты, должно быть, скучаешь.
– Всем можно найти замену.
– Вероятно. Я слышал, что Брут тоже в Эпире.
Уголки маленького рта опустились.
– Фу! Этого я никогда не пойму. Он держит сторону убийцы своего отца.
– Это было давно. Должно быть, Катон значит для него больше, чем давнее прошлое.
– Это ты виноват! Если бы ты не разорвал его помолвку с Юлией, он был бы с тобой.
– Как двое из твоих трех зятьев. Лепид и Ватия Исаврийский. Но Гай Кассий и Брут в другом лагере. Ты в любом случае не проиграешь, не так ли?
Сервилия пожала плечами. Ей не нравилась эта холодная пикировка. Цезарь явно не собирался возобновлять отношения. Об этом говорили его взгляд и поза. Но, увидев бывшего любовника после десятилетней разлуки, она вновь почувствовала его власть над собой. Да, власть. Это всегда ее возбуждало. После него другие мужчины казались ей пресными. Даже Понтий Аквила – не более чем средство утолить зуд. Цезарь изменился, разумеется, и все же ни на день не постарел. Появились морщины, но они свидетельствовали только о лишениях и преодоленных препятствиях. В отличной форме, строен, работоспособен. Как, несомненно, и та часть его тела, которую ей не увидеть уже никогда.
– Что случилось с той галльской дурой, которая мне писала? – резко спросила она.
Лицо его окаменело.
– Она умерла.
– А ее сын?
– Исчез.
– Не везет тебе с женщинами, да?
– Поскольку мне везет в других, более важных делах, Сервилия, меня это не удивляет. Фортуна очень ревнива.
– Однажды и она покинет тебя.
– О нет. Не надейся.
– У тебя есть враги. Тебя могут убить.
– Я умру, – сказал он, вставая, – только тогда, когда буду готов.
Пока Цезарь завоевывал Запад, Помпей Великий прохлаждался в Эпире, влажной, гористой местности, граничившей с Западной Македонией на севере и с Западной Грецией на юге. И как вскоре обнаружилось, местности не очень пригодной для сбора войск и тренировок. Впрочем, штаб его располагался на достаточно плоском участке земли близ Диррахия, процветающего портового городка. Там Помпей и осел, убежденный, что в ближайшее время он Цезаря не увидит. Цезарь сначала попытается нейтрализовать испанскую армию. Это будет титаническая борьба между одной армией ветеранов и другой – но борьба на земле Помпея, в стране Помпея. К тому же у Цезаря всего девять легионов. А ведь ему необходимо выделить из них войска для охраны Италии, Иллирии, Косматой Галлии и наскрести достаточно подразделений, чтобы взять под контроль зерновые провинции. Даже с теми солдатами, которых он перевербовал под Корфинием, ему вряд ли удастся справиться с пятью легионами Афрания и Петрея.
Этот оптимизм не покидал Помпея несколько месяцев и подпитывался восторженными депешами со всего Востока. Никто, от галатийского царя Дейотара и каппадокийского царя Ариобарзана до греческих socii в Азии, не мог даже вообразить, что великий Помпей может проиграть эту войну. Кто такой Цезарь? Как могут сравниться его несколько ничтожных побед над несчастными галлами со славными деяниями Помпея Магна, покорителя Митридата и Тиграна? Он свергал царей, он сажал на их троны других, он прирожденный властелин, повелитель. Все обещали помочь войсками и мало кто – деньгами.
Македония, Эпир, Греция, Эгнатиева дорога, провинция Азия
Помпей прилагал геркулесовы усилия, чтобы оставаться вежливым с Лентулом Крусом, оставившим Цезарю всю государственную казну. Что бы с ним было без двух тысяч талантов, добытых Гаем Кассием в Кампании, Апулии, Калабрии? Но эти деньги быстро разошлись. Диррахий не оставался внакладе. Каждая охапка сена тут обходилась вдесятеро дороже, чем в Риме, не говоря уже о каждом медимне пшеницы, куске бекона, каждой горошине, свинье или курице.
Гай Кассий отправился посмотреть, что скрывается в тайниках храмов, разбросанных по Эпиру, а Помпей созвал всех сенаторов законного правительства Римской республики на совет.
– Кто-нибудь из вас сомневается, что мы победим? – вызывающе спросил он.
Послышался недовольный шепот: никому не понравился его тон. Наконец Лентул Крус издали крикнул:
– Конечно же нет!
– Хорошо! Потому что, почтенные отцы, наша боевая колесница нуждается в смазке.
Гул удивления, неодобрительное ворчание по поводу неуместных метафор на серьезном собрании. Потом раздался голос Марка Марцелла:
– Что ты имеешь в виду, Помпей?
– Я имею в виду, что вам нужно послать своих представителей в Рим за всеми деньгами, какие смогут выделить ваши банкиры, а если этого окажется недостаточно, придется начать продавать земли.
Ужас на лицах. Потом гнев: что за наглость? Наконец слово взял тесть сына Помпея, Луций Скрибоний Либон:
– Я не могу продать мою землю! Тогда я потеряю сенаторский ценз!
– В настоящий момент, Либон, – процедил сквозь зубы Помпей, – твой сенаторский ценз не стоит и цыплячьего пука! Смиритесь! Пошуруйте пальцами в своих набитых финансами глотках и выблюйте для нашей кампании хоть что-нибудь!
Оскорбленное бормотание. Что это за вульгарность? И опять голос Лентула Круса:
– Чушь! Что мое – то мое!
Терпение Помпея лопнуло, и он в своих лучших традициях приступил к обличительной речи, состоявшей преимущественно из оскорблений.
– Это ты, – заорал он, – полностью отвечаешь за то, что у нас нет денег, Крус! Ты подлиза, ты пиявка, ты язва на челе Юпитера Всеблагого Всесильного! Ты обоссался от страха и вылетел из Рима, как стрела из катапульты, оставив казну, полную по самые завязки! А когда я велел тебе вернуться в Рим и исправить это грубейшее нарушение твоего консульского долга, ты имел наглость ответить, что сделаешь это, если я войду в Пицен и остановлю Цезаря, чтобы он не смог дотянуться до твоего жирного трусливого