– Брут, ты лучший! – Уровень вина в чаше Помпея заметно понизился. Магн почмокал губами и удовлетворенно откинулся в кресле. – Кстати, теперь о других, более важных вещах. Ты чуть ли не самый богатый человек в Риме, а у меня недостаточно денег для ведения этой войны. Я продаю мои италийские земли и предприятия, а также имущество. То же самое делают и другие. О, я не жду от тебя, что ты продашь свой дом или все свои загородные поместья. Но мне нужен заем в четыре тысячи талантов. Одержав победу, мы поделим между собой Рим и Италию. Ты ничего не потеряешь.
Глаза, так честно и преданно глядевшие на Помпея, расширились, увлажнились.
– Помпей, я не смею! – ахнул Брут.
– Не смеешь?
– Правда, не смею! Моя мать! Она меня убьет!
Открыв в изумлении рот, Помпей уставился на визитера:
– Брут, тебе уже тридцать четыре! Твое состояние принадлежит не Сервилии, а только тебе!
– Вот сам ей о том и скажи, – ответил Брут, вздрогнув.
– Но… но… Брут, к чему тут что-нибудь говорить? Просто возьми и сделай это!
– Я не могу, Помпей. Она меня убьет.
И переубедить его было невозможно. Он бросился вон из кабинета в слезах, столкнувшись в дверях с Лабиеном.
– Что с ним?
Помпей с трудом перевел дух от изумления:
– Нет, я не верю! Не могу в это поверить! Представь, Лабиен, этот бесхребетный червяк отказался одолжить нам даже сестерций! Он! Богатейший в Италии человек! Но нет, он не смеет открыть свой кошелек, а не то мать убьет его!
Лабиен расхохотался.
– Молодец, Брут! – сказал он, немного успокоившись и вытирая выступившие слезы. – Магн, тебя только что мастерски отшили! Какая идеальная отговорка! Ничто в мире не заставит Брута расстаться со своими деньгами!
К началу июня Помпей велел своей армии встать лагерем близ города Бероя, а сам, проехав еще сорок миль до столицы Македонии Фессалоники, вместе со своими консулярами и сенаторами поселился у наместника в большом и роскошном дворце.
Дела шли все лучше. К пяти легионам, прибывшим из Брундизия, прибавился легион живущих на Крите и в Македонии ветеранов, а также киликийский (не полностью укомплектованный) легион и два легиона, которые Лентулу Крусу удалось набрать в провинции Азия. Галатийский царь Дейотар прислал несколько тысяч кавалеристов и немного пехоты. А каппадокийский царь Ариобарзан, задолжавший Помпею даже больше, чем Бруту, поставил легион пехотинцев и тысячу верховых. Даже совсем мелкие царства – Коммагена, Софена, Осроена и Гордиена – наскребли некоторое количество легковооруженных бойцов. Авл Плавтий, наместник Вифинии-Понта, тоже навербовал тысячи три добровольцев. Прислали людей и другие тетрархии и конфедерации. Да и денег теперь появилось достаточно, чтобы прокормить армию, состоявшую из тридцати восьми тысяч римских легионеров, пятнадцати тысяч иноземных пехотинцев, трех тысяч лучников, тысячи пращников и семи тысяч конников. А Метелл Сципион написал, что в его распоряжении два полных легиона отличных солдат, но поведет он их сушей из-за нехватки кораблей.
В квинтилии пришла очень приятная весть. Марк Октавий и Скрибоний Либон захватили на острове Курикта пятнадцать когорт неприятеля вместе с Гаем Антонием, их командиром. А морское сражение, в котором они потопили сорок кораблей Долабеллы, стало первым успехом в череде многих побед быстро растущего флота Помпея, очень умело руководимого Бибулом, неустанно осваивавшим морское дело, к которому у него оказался талант.
Бибул разделил флот Помпея на пять больших флотилий. Первая под командованием Лелия и Валерия Триария состояла из сотни полученных от провинции Азия кораблей. Гай Кассий вернулся из Сирии с семью десятками кораблей и принял их под свое командование. У Марка Октавия и Скрибония Либона было пятьдесят судов из Греции и Либурнии, а у Гая Марцелла-старшего и Гая Копония – двадцать великолепных трирем. Этих красавиц жители Родоса выделили вконец доставшему их Катону. «Все, что угодно, лишь бы отделаться от него!» – кричали островитяне.
Пятую флотилию планировалось составить из египетских кораблей, за которыми отправился молодой Гней Помпей.
Исполненный сознания своей важности, он отбыл в Александрию с твердым намерением отличиться. В этом году ему стукнуло двадцать девять, и на следующий год он стал бы квестором, если бы Цезарь не вмешался в ход событий. Впрочем, все так и будет, когда отец раздавит этого самонадеянного жука из рода Юлиев.
К сожалению, во время восточных кампаний родителя Гней Помпей был слишком мал. А служить ему довелось в удручающе мирной Испании. Конечно, он, как того требовал обычай, объехал Грецию и провинцию Азия после окончания военной службы, но ни в Сирии, ни в Египте не бывал. Ему не нравился Метелл Сципион, но еще больше ему не нравилась мачеха, Корнелия Метелла. Поэтому он решил плыть в Египет вдоль африканского побережья, а не ехать по суше через Сирию. Парочка несносных снобов – таков был вердикт Гнея Помпея по поводу Метелла Сципиона и его дочери. Правда, Секст с ней ладил. Но он на целых тринадцать лет моложе Гнея, поэтому, видимо, и уживается с новой мачехой, хотя прежнюю, разумеется, любил больше и тяжело переживал ее смерть. Юлия принесла в дом счастье. А Корнелия Метелла, похоже, даже и не пыталась скрасить жизнь отца.
Почему он думал обо всем этом, опершись на кормовой леер и глядя, как мимо проплывает мрачная пустыня Катабатмос, Гней Помпей не знал. Когда время тянется медленно, в голову лезет всякая чушь. Он скучал по своей молодой жене Скрибонии и днем и ночью. Брак с Клодиллой был просто ужасным! Это, кстати, еще одно свидетельство внутренней неуверенности, постоянно грызущей отца. Вот он и норовит породниться с аристократами лучших кровей. И подсунул своему сыну Клодиллу! Скучное, глупое и ленивое существо, к тому же еще не достигшее брачного возраста. А дочь Либона по-настоящему взволновала его. Он тут же объявил, что расстается с Клодиллой и женится на изящной маленькой куропаточке с блестящими перышками и округлыми формами, которые просто очаровали его. Помпей пришел в ярость, но это не помогло. Его старший сын доказал, что в упорстве равен отцу, и настоял на своем. В результате Аппия Клавдия Цензора пришлось назначить наместником Греции, где тот, по слухам, стал еще более странным: проверяет геометрию пилонов и несет околесицу по поводу силовых полей, незримых энергий и подобной чепухи.
Александрия предстала взору молодого Гнея Помпея, словно Афродита, явившаяся из морских вод. С тремя миллионами горожан она превосходила не только Антиохию, но и Рим. Истинный дар Александра потомству. Его империя рухнула в одночасье, но Александрия просуществует века. Совершенно плоская, с возвышающимся Панеумом – единственным насыпным холмом в двести футов, на котором рос прекрасный сад, она казалась удивленному Гнею Помпею городом-сказкой, возведенным богами, а не суетливыми людьми. То ослепительно-белая, то отливающая всевозможными цветами, с купами одинаковых деревьев, Александрия, расположенная на самом дальнем конце Нашего моря, была великолепна.
А Фарос, гигантский маяк на одноименном острове! Башня, парящая в вышине, недосягаемой для любого другого строения. Трехъярусный шестиугольник, облицованный мерцающим белым мрамором. Чудо света! Море вокруг него было цвета аквамарина, с песчаным дном, кристально чистое, потому что городские сточные трубы имели выходы гораздо западнее, где морское течение, подхватывая нечистоты, уносило их прочь. И этот воздух, целительный, ласкающий! А вот грандиозная дамба Гептастадион, соединяющая остров Фарос с материком, простирающаяся почти на милю, с двумя арочными проходами в центре. Под этими четкими ажурными дугами могли свободно проплывать суда любой высоты.
Впереди виднелся огромный дворцовый комплекс, соединенный с выступающим из моря утесом, когда-то служившим крепостью, а теперь вмещавшим в своей впадине амфитеатр в форме раковины. Гней Помпей вгляделся и понял: вот настоящий дворец! Единственный в своем роде. Такой громадный, что перед ним меркнет Пергам. Его колонны, походившие на дорические, были больше в обхвате, намного выше и покрыты росписями, но венчали их классические метопа и фронтон, придавая дворцу сходство с греческим зданием. Разница была в том, что греки строили на земле, а александрийцы, подобно римлянам, подняли свой дворцовый комплекс на каменное основание высотой в тридцать ступеней. А какие пальмы! Грандиозные веерные, раскидистые, с листьями, подобными перьям.
Потрясенный Гней Помпей наблюдал, как его корабль пришвартовывается к причалу. Затем проверил, все ли в порядке с другими сопровождающими судами, и, облачившись в тогу с пурпурной каймой, пошел за шестью положенными пропреторам ликторами искать пристанища в великолепном дворце и аудиенции у седьмой царицы Клеопатры Египетской.
Царице, взошедшей на трон в семнадцать лет, вскоре должно было исполниться двадцать. Два года ее правления были полны триумфов и поражений. Первым делом она во всем блеске царского величия отправилась в плавание по Нилу на огромной, сплошь вызолоченной барке с пурпурным, расшитым золотом парусом. Высыпавшие на берега египтяне падали ниц перед новой властительницей, а она неподвижно стояла на палубе рядом со своим девятилетним братом-мужем (но на ступень выше его). В Гермонтисе она приняла участие в церемонии введения в храм священного быка Бухиса, найденного по примете: его черная шерсть завивалась в обратную сторону. Затем царское судно отправилось дальше в окружении более мелких судов, заваленных цветами. Облаченная в одежды фараона, коронованная высокой белой короной Верхнего Египта, Клеопатра стремилась к первому порогу, чтобы оказаться на острове Элефантина в тот самый день, когда уровень воды в главном из мерных колодцев Нила предскажет уровень будущего разлива реки.
Каждый год в начале лета Нил таинственным образом разливался, оставляя потом на своих берегах толстые слои черного, очень плодородного ила, что играло огромную роль в жизни этого странного государства протяженностью в семьсот миль и лишь в четыре-пять миль шириной, за исключением Фаюмского оазиса, озера Мареотида и Дельты Нила. Существовали три степени подъема воды: предвещающий довольство, избыток и гибель. Для промера подъема воды использовались колодцы со специальными знаками. Подъем воды у первого порога отзывался в низовьях Нила лишь через месяц, вот почему показания колодца на Элефантине были так важны. Они предупреждали египтян, какого разлива следует ожидать в новое лето. К осени Нил входил в свое русло, но все прибрежные земли его обогащались и глубоко пропитывались водой.