– Эта тощая стерва, чудовище! – прорычал молодой Гней Помпей, обнаружив, что лишь десять транспортов честно загружены зерном. В амфорах же полусотни судов были одни финики, хотя ему обещали пшеницу! – Она обманула меня!
Его отец в присутствии Катона и Цицерона предпочел увидеть смешную сторону в ситуации. Он хохотал до слез, ибо пролить их иначе не мог.
– Ничего, – успокоил он разъяренного сына. – После победы мы поспешим в Египет и оплатим всю нашу войну из казны Клеопатры.
– А я лично вышибу из нее дух!
– Ц-ц-ц! – зацыкал Помпей. – Любовнику так говорить не пристало! Ходят слухи, что ты ее все-таки поимел.
– Нет, но с удовольствием поимею. Единственным способом: набью финиками и поджарю!
Услышав такое, Помпей снова расхохотался.
Катон возвратился как раз перед этим событием, очень довольный результатом своей родосской миссии и жаждущий поведать о встрече с Сервилиллой, еще одной своей сводной сестрой, разведенной женой умершего Лукулла, и с ее сыном Марком Лицинием Лукуллом.
– Не понимаю ее, так же как никогда не понимал Сервилию, – объявил он хмуро. – Я встретил Сервилиллу в Афинах. Кажется, она думала, что в Италии ее занесут в проскрипционные списки. Первым делом она поклялась никогда больше не расставаться со мной и отправилась на Родос. Перессорилась с моими философами. Но когда пришло время отплывать, вдруг сказала, что остается.
– Женщины – странные существа, мой Катон, – сказал Помпей. – Ну, ступай же.
– Я не уйду, пока ты не пообещаешь урезонить своих галатийских и каппадокийских конников. Они дурно ведут себя.
– Они здесь, чтобы помочь нам победить Цезаря, мой Катон, и мы не платим за их содержание. Пусть изнасилуют всех женщин в Македонии и передерутся со всеми мужчинами, меня это не касается. Уходи!
Затем притащился Цицерон в сопровождении своего сына. Измученный, несчастный, обиженный на всех, от своего брата с племянником до Аттика, которые, видите ли, отказывались бранить Цезаря и всеми силами облегчали ему жизнь в Риме.
– Меня окружали изменники! – кричал он, страшно тараща свои бедные гноящиеся, красные и запекшиеся глаза. – Мне понадобились месяцы, чтобы организовать свой побег, и все-таки я убежал. К сожалению, без бедняги Тирона.
– Да, да, – устало соглашался Помпей. – Послушай, Цицерон, за Ларисскими воротами живет очень хорошая знахарка. Поезжай, покажи ей глаза. Немедленно. Будь добр, не мешкай!
В октябре прибыли Луций Афраний и Марк Петрей из Испаний с горестными вестями. Они привели с собой несколько жалких когорт, что не утешило ошеломленного их рассказом Помпея. Цезарь завоевал обе его провинции – и опять малой кровью! Это вызвало бешеную ярость Лентула Круса, возвратившегося из провинции Азия.
– Твои Афраний и Петрей изменники! – орал он в ухо Помпею. – Я требую, чтобы сенат судил их и изгнал!
– Заткнись ты, Крус! – рыкнул Тит Лабиен. – По крайней мере, Афраний с Петреем умеют сражаться. Чего не скажешь ни о ком из вас.
– Магн, кто этот безродный червяк? – вскипел Лентул Крус. – Почему мы должны терпеть его здесь? Почему меня, патриция из рода Корнелиев, оскорбляют людишки, недостойные чистить мои сапоги? Вели ему убираться!
– Сам убирайся, Лентул! – крикнул Помпей, готовый залиться слезами.
Слезы пролились-таки ночью на подушку, после того как Луций Домиций Агенобарб явился к нему с новостью, что Массилия капитулировала и что Цезарь контролирует все земли к западу от Италии.
– Однако, – сказал Агенобарб, – при мне остался мой маленький флот, и я намерен с толком пустить его в дело.
В конце декабря Бибул встретил Помпея на перевалах Кандавии.
– Разве ты должен быть здесь? – спросил нервно Помпей.
– Успокойся, Магн! В ближайшем будущем Цезарь не появится ни в Эпире, ни в Македонии. Во-первых, в Брундизии не хватит судов для перевозки войск Цезаря. Во-вторых, у меня есть флотилия твоего сына на Адриатике, а также мои собственные флотилии под командованием Октавия, Либона и Агенобарба, патрулирующие Ионическое море.
– Но ты, наверное, не знаешь, что Цезарь назначен диктатором и что теперь вся Италия на его стороне? И что он против проскрипций?
– Знаю. Но выше нос, Магн, все не так плохо. Я послал Гая Кассия и семьдесят сирийских судов в Тусканское море с приказом блокировать вывоз сицилийского урожая. Этот флот также помешает Цезарю переправить войска в Эпир с западного побережья.
– Вот это здорово! – воскликнул Помпей.
– Я тоже так думаю. – Бибул сдержанно улыбнулся. – Он будет заперт в Брундизии, и можешь себе представить, как заворочается Италия, вынужденная всю зиму кормить двенадцать легионов? После того как Гай Кассий заблокирует поставки зерна, у Цезаря возникнет достаточно неприятностей, связанных с необходимостью кормить гражданское население. И не забывай, Африка в наших руках.
– Это правда. – Помпей вновь помрачнел. – Но, Бибул, меня все же волнует отсутствие двух сирийских легионов. Мне бы они очень пригодились. Ведь основной костяк армии Цезаря составляют закаленные ветераны.
– Что помешало Метеллу Сципиону привести свое войско к тебе?
– Согласно последним полученным от него сведениям он испытывает трудности с переходом через Аманские горы. Арабы-скениты расположились на перевалах, и он вынужден с боями пробиваться вперед. Ты же знаешь Аман, ты воевал там.
Бибул нахмурился:
– В таком случае ему еще предстоит пересечь всю Анатолию, чтобы выбраться к Геллеспонту. Сомневаюсь, что ты увидишься с ним до весны.
– Будем надеяться, Бибул, что и Цезаря мы до весны не увидим.
Напрасная надежда. Помпей все еще находился в Кандавии, преодолевая высоты севернее Охридского озера, когда в самом начале января его разыскал Луций Вибуллий Руф.
– А ты что здесь делаешь? – удивился Помпей. – Мы думали, ты в Ближней Испании!
– Я – живое свидетельство того, что случается с человеком, дважды выступившим против Цезаря. После Корфиния он простил меня, а после Илерды взял в плен. И с тех пор держал при себе.
Помпей почувствовал, что бледнеет.
– Ты хочешь сказать…
– Что Цезарь с четырьмя легионами отплыл на обычных транспортах из Брундизия за день до нон. – Вибуллий невесело улыбнулся. – Он не встретил ни одного военного корабля и благополучно высадился в Палесте.
– В Палесте?
– Между Ориком и островом Коркира. Потом послал меня на Коркиру сказать Бибулу, что он упустил свой шанс, и спросить, где ты находишься. Так что в моем лице ты видишь посла твоего неприятеля.
– О боги! Что это за человек! С четырьмя легионами! Всего с четырьмя?
– Всего.
– Что он просил передать?
– Что уже достаточно пролито римской крови. Что теперь самое время прийти к соглашению. Обе стороны, по его мнению, обладают равными силами, и сталкивать их ни к чему.
– Равными силами? – медленно переспросил Помпей. – При четырех его легионах?
– Это его слова, Магн.
– Его условия?
– Ты и он обратитесь к сенату и народу Рима, чтобы они сами выработали приемлемый вариант. Обе армии до того должны быть распущены.
– Сенат и народ Рима. Его сенат. Его народ, – процедил сквозь зубы Помпей. – Его избрали старшим консулом, он уже не диктатор. Но Рим и Италия все равно рукоплещут ему. Как же, он ведь не Сулла!
– Да, он правит не с позиции силы, а с помощью сладких речей. О, он умен! Знает, чем вскружить головы дуракам как в Италии, так и в Риме.
– Ну что ж, Вибуллий, он теперь – герой дня. Десять лет назад им был я. Существует мода и на народных героев. Десять лет назад – пиценское чудо. Сегодня – правитель патриций. – Помпей неожиданно посуровел. – Скажи, кого он оставил в Брундизии?
– Марка Антония и Квинта Фуфия Калена.
– Значит, в Эпире кавалерии у него нет?
– Очень мало. Два или три галльских эскадрона.
– Он пойдет к Диррахию?
– Без сомнения.
– Тогда я велю своим легатам вести наше войско бегом. Я должен спешить, или он захватит Диррахий.
Вибуллий понял, что беседа окончена:
– Что ему передать?
– Пусть ждет, – сказал Помпей. – Останешься здесь, ты мне будешь полезен.
Помпей примчался к Диррахию первым. Еле-еле успел.
Границы на западном берегу материка, где располагались Греция, Эпир и Македония, были весьма условными. Южной границей Эпира служил северный берег Коринфского залива, но это была также и греческая Акарнания, а где шла северная граница Эпира, каждый решал сам. Римляне считали, что Эгнатиева дорога длиной почти в семьсот миль, пролегающая от Геллеспонта через Фракию и Македонию к Адриатическому морю, находилась в Македонии. На расстоянии около пятнадцати миль от западного берега она разветвлялась на север и юг. Северная ветвь заканчивалась у Диррахия, а южная ветвь – у Аполлонии. Поэтому большинство римских военачальников считали Диррахий и Аполлонию частью Македонии, а не Эпира.
Помпей, в спешке и беспорядке вторгнувшийся в Диррахий, узнал, что весь Эпир присягнул на верность его врагу. С этим решением согласилась и Аполлония, а потому теперь все, что располагалось южнее реки Апс, фактически принадлежало Цезарю, который выгнал Торквата из Орика, а Стаберия из Аполлонии. Без кровопролития, в привычной манере. Сначала радостные приветствия местного населения, затем сдача гарнизонов. Высадившись в Палесте, Цезарь устремился к Диррахию по плохой местной дороге и, невзирая на это, едва не сел Помпею на хвост.
К большому разочарованию Помпея, Диррахий тоже решил поддержать Цезаря. Ополчение и городские жители вообще отказались сотрудничать с римским правительством в изгнании и приступили к подрывным действиям. С семью тысячами лошадей и почти восемью тысячами мулов, которых надо было кормить, Помпей не мог позволить себе сидеть во враждебной стране.
– Разреши, я призову их к порядку, – сказал Тит Лабиен.
В глазах его что-то мелькнуло. Эту искорку разгорающейся тяги к расправе мгновенно распознали бы и Цезарь, и Требоний, и Фабий, и Децим Брут.