Потом к нему пригнали несколько тысяч хороших лошадей и мулов. С ними были не только пастухи, но и сам царь Дакии Буребиста, прослышавший о поражении Цезаря под Диррахием. Ничто не могло его остановить. Он должен был лично заключить договор с величайшим военачальником в мире, победителем завоевателя Галлии, а также царей Митридата и Тиграна и некоего необычного человека с далекого Запада по имени Квинт Серторий. Царь Буребиста очень надеялся выпить со знаменитым Помпеем Магном, чтобы потом было что рассказать.
Прибытие царя Буребисты подбодрило Помпея, как и новость, что неуловимый Метелл Сципион стоит лагерем в Берое и готов по первому его знаку идти в Лариссу, на юг.
Чего Помпей не знал, так это того, что Гней Домиций Кальвин с одиннадцатым и двенадцатым легионами Цезаря приближается к Гераклее. Кальвин встретил Метелла Сципиона с его сирийскими легионами на реке Галиакмон и сделал все, чтобы вызвать того на бой. Но Сципион всячески уклонялся, да и местность была не очень подходящей для битвы, поэтому Кальвин оставил его и пошел по Эгнатиевой дороге, уверенный, что вскоре встретится с Цезарем, и не без причины. Весть о большой победе Помпея разнеслась повсюду в мгновение ока, и Кальвин решил, что Цезарь теперь отступает, теснимый гневным и беспощадным врагом. Горькая весть, но не способная убедить Кальвина перейти на сторону победителя. Да и легионеры не позволили бы ему сделать это. Они не верили в поражение своего командующего. Что с того, что Цезаря сейчас теснят? Такое бывало. Значит, ему нужны все галльские ветераны. Значит, надо ускорить шаг, а потом опрокинуть Помпея и покорить весь мир.
Глазами Кальвина в этом походе были эдуйские кавалеристы численностью в шестьдесят человек. Двигаясь с двумя офицерами во главе колонны, уверенный, что до Гераклеи не более четырех часов ходу, Кальвин с печалью в душе подыскивал для своего командира утешающие и ободряющие слова. Вдруг он увидел двух конников, рысью спускавшихся с небольшого холма. Сопровождавшие его офицеры, разглядев красные и голубые клетки на их накидках, пришпорили коней и галопом понеслись к ним. А Кальвин дал возможность своему жеребцу попастись на весеннем лужке. Несколько минут оживленного разговора, и офицеры вернулись, а два конных эдуя продолжили путь.
– Далеко ли до Цезаря? – спросил Кальвин Карагда, хорошо знавшего латынь.
– Цезаря нет в Македонии, – мрачно ответил Карагд. – Вообрази, командир! Эти два негодяя перебежали к Помпею со всей казной эскадрона! Их просто распирало от желания похвастать. Чтобы выведать у них еще что-нибудь, Вередориг и я сделали вид, что одобряем их низость.
– Пути богов неисповедимы, – медленно проговорил Кальвин. – Что вы узнали?
– Что у Диррахия состоялось сражение и Помпей одержал верх. Но это не было большой победой. Цезарь сумел отойти, потеряв всего лишь тысячу человек. Большинство из них взяли в плен, и Лабиен казнил их после страшных пыток. – Эдуй содрогнулся. – Цезарь ушел. Эти двое думают, что он идет к Гомфам. Где это, мы не знаем.
– Это юг Фессалии, – машинально уточнил Кальвин.
– В любом случае Помпей находится в Гераклее. С ним там еще дакский царь Буребиста. Нам надо убираться отсюда. Вередориг и я хотели зарубить этих предателей, но потом сочли за лучшее отпустить.
– Что вы сказали им о себе?
– Что охраняем фуражирный отряд всего в две когорты, – ответил Карагд.
– Молодцы! – Кальвин дернул поводья. – Поворачиваем, ребята. Цезарь сейчас совсем в другой стороне.
Цезарь не пошел в Фессалию по долгому пути через горный хребет, отсекающий Грецию от Македонии. Близ Аполлонии протекала река Аой, сбегавшая прямо с водораздела. Очень плохая дорога, шедшая вдоль нее, поднималась в горы Тимфе и затем спускалась в Фессалию у верховьев реки Пеней. Чем делать крюк в сто пятьдесят миль, Цезарь избрал этот путь, но шел с обычной для себя скоростью – тридцать миль в день. Укрепленных лагерей для ночлега не строили. Пастухи да овцы, встречавшиеся на пути, опасности не представляли. Армия Цезаря вошла в Фессалию у городка Эгиний.
Как и в других регионах Греции, всеми городами этого края управлял единый совет – Фессалийская лига. Узнав о большой победе Помпея, глава лиги Андросфен разослал во все города депеши с указанием всемерно поддерживать этого великого человека.
Пораженный скоростью, с какой двигалась бодрая и деловитая армия, Эгиний стал лихорадочно рассылать во все города Фессалийской лиги сообщения о том, что Цезарь уже близко и что он совсем не выглядит побежденным. Трикка была следующим городом, который занял Цезарь. Оттуда он пошел к Гомфам, и Андросфен послал срочное сообщение Помпею, что Цезарь прибыл значительно раньше, чем его ждали. Гомфы сдались.
Хотя по календарю уже начался секстилий, была еще весна. Всходы на нивах не поспели, и дождей восточнее хребта было мало. Создалась угроза голода. По этой причине Цезарь и подчинил себе Западную Фессалию, чем обеспечил бесперебойный приток провианта. На сытый желудок ждать легче. Седьмой, одиннадцатый, двенадцатый и четырнадцатый легионы должны были подтянуться к нему.
Они подтянулись, и вместе с Луцием Кассием, Сабином, Каленом и Домицием Кальвином Цезарь пошел на восток по дорогам, ведущим к Лариссе через Темпейскую долину. Лучше всего было идти вдоль реки Энипей к Скотуссе, где он планировал повернуть на север к Лариссе.
Но, не доходя десяти миль до Скотуссы, на северном берегу Энипея, близ городка Фарсал Цезарь остановился и стал строить лагерь. Ему сообщили, что Помпей на подходе, а местность возле Фарсала была весьма пригодна для боя. Впрочем, по своему обыкновению, выбирать для себя лучшую позицию он не стал. Всегда полезно казаться в менее выгодном положении. Заурядные военачальники – а он считал Помпея именно таким – предпочитали действовать в рамках определенных правил ведения войн. Помпею понравится у Фарсала. Цепь холмов с севера, небольшая, шириной в две мили, равнина, далее заболоченные берега реки Энипей. Да, Фарсал подойдет.
Помпей получил письмо Андросфена возле Берои. Он сразу повернул войско и направился к Темпейской долине. Но на пути его встала гора Олимп, и пришлось огибать ее грузно расползшееся подножие. Возле Лариссы он наконец соединился с Метеллом Сципионом и облегченно вздохнул по многим причинам, не самой последней из которых были два легиона надежных и закаленных в боях ветеранов.
После ухода из Гераклеи отношения между старшими офицерами ухудшились еще больше. Все решили, что пора поставить Помпея на место, а в Лариссе долго скрываемое недовольство вырвалось наружу.
Все началось, когда один из старших военных трибунов Помпея, некий Акуций Руф, собрал офицерский суд, на котором перед Помпеем и всеми легатами обвинил в измене Луция Афрания, якобы намеренно передавшего свое войско противнику у Илерды. Главным обвинителем был Марк Фавоний, по поручению своего обожаемого Катона ревностно борющийся за чистоту армейских рядов.
Помпей не выдержал. Лицо его пошло красными пятнами.
– Акуций, распусти это незаконное сборище! – рявкнул он, сжав кулаки. – Распусти, не то я обвиню в измене тебя! А что касается тебя, Фавоний, я полагал, что твой опыт политика научил тебя избегать незаконных преследований! Уйди с моих глаз! Прочь!
Суд распустили, но Фавоний не успокоился. Он стал крутиться возле Помпея, при каждом удобном случае нашептывая ему, что Афраний – предатель. А Афраний, пораженный таким бесстыдством, стал в свой черед внушать Помпею, что Фавония надо прогнать. Петрей, естественно, принял сторону друга и тоже твердил, что Фавонию следует как можно скорее дать под зад.
Командование армией между тем фактически перешло к Лабиену, у которого наказанием за любое, даже самое малое нарушение была порка. Легионеры роптали, тряслись от страха, отводили в сторону хмурые взгляды и раздумывали, как посадить Лабиена на пики во время боя, который все считали неизбежным.
За ужином Агенобарб нанес первый удар.
– Приветствую тебя, Агамемнон, царь царей! – возопил он от дверей, опираясь на руку Фавония.
Открыв рот, Помпей уставился на него:
– Как ты назвал меня?
– Агамемнон, царь царей, – ухмыльнулся Агенобарб.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что ты у нас на его положении. Титулованный глава армии в тысячу кораблей, титулованный глава целой группы царей, любой из которых имеет столько же прав называться царем царей, как и ты. Но прошло более тысячи лет с тех пор, как греки вторглись в страну Приама. Казалось бы, что-то должно измениться? Но нет же. В современном Риме мы все еще терпим Агамемнона, царя царей.
– А сам ты в роли Ахилла, да, Агенобарб? Будешь посиживать у своих кораблей, пока мир рвется на части? – спросил Помпей, еле шевеля побелевшими от ярости губами.
– Ну, я не уверен, – ответил Агенобарб, удобно располагаясь между Фавонием и Лентулом Спинтером.
Он отщипнул ягоду от грозди тепличного винограда, привезенного из колхидской Паллены.
– Фактически, – продолжал он, выплевывая косточки и протягивая руку за всей гроздью, – мне больше нравится роль Агамемнона, царя царей.
– Похвально, похвально! – пролаял Фавоний.
Он тщетно пытался сыскать себе снедь попроще и очень радовался, что с ним нет Катона. Тот, разумеется, не одобрил бы рациона старших офицеров Помпея в этой романизированной и изобильной стране. Тепличный виноград! Хиосское вино, протомившееся двадцать лет в амфорах! Морские ежи под рыбным соусом, спешно доставленные из Ризона! Перепела, чей скорбный удел – сгинуть навек в пищеводе Лентула Круса!
– Хочешь вселиться в палатку командующего, Агенобарб?
– Я бы не отказался.
– И все же в чем суть твоей аналогии? – спросил Помпей, нервно ломая хлеб с сыром.
– Суть аналогии заключается в том, – объяснил Агенобарб, поправляя венок из цветов, обрамлявший его розовую макушку, – что Агамемнон, царь царей, никогда не рвался в бой.
– Разумное поведение, – сказал Помпей, стараясь держаться спокойно. – Тому подтверждение – пример Фабия. Изнуряя противника, мы его ослабляем. Так зачем вступать в бой, рисковать? У нас хорошее снабжение. А в Греции засуха. Летом Цезарь начнет голодать. К осени он заберет у Греции все, что можно. А зимой капитулирует. Мой сын Гней – на Коркире, он держит всю Адриатику, так что Цезарь ничего не получит с той ее стороны. Гай Кассий разбил в пух и прах Помпония возле Мессаны…