То дрожа от холода, то обливаясь потом, Помпей снова лег. Сверкнула молния. Помпей прикрыл глаза, слушая, как удаляются раскаты грома. Когда по кожаному покрову шатра забарабанили крупные капли, он снова забылся, и в мозгу его опять закрутились детали ужасного сна.
Рассвет принес густой туман и безветрие. Лагерь Цезаря пришел в движение. Нагружали повозки, впрягали в них мулов и лошадей, все готовились к маршу.
– Он опять не будет драться! – крикнул Цезарь в сердцах, входя в палатку своего заместителя. – После ливня река разлилась, земля раскисла, люди промокли и так далее и тому подобное. Тот же старый Помпей, те же старые отговорки. Мы дойдем до Скотуссы, прежде чем он что-либо предпримет. О боги, ну и слизняк!
По этой тираде сонный Антоний понял, что старик опять раздражен.
Туман не давал возможности видеть, что творится вверху, а сверху не видели, что делается в низине. Лагерь Цезаря продолжал сворачиваться, пока не прискакали эдуи-разведчики.
– Командир, командир! – задыхаясь, крикнул их офицер. – Гней Помпей вышел из лагеря и строится для боя! Очень похоже, что это всерьез!
– Cacat!
Это восклицание было единственной эмоциональной реакцией на сообщение. Далее команды полились непрерывным потоком:
– Кален, пусть нестроевики отведут всех животных за лагерь! Сабин, вели людям разобрать вал и засыпать траншею. Я хочу, чтобы все это исчезло быстрее, чем заполняются места в цирке! Антоний, готовь кавалерию. К бою, а не к прогулке. Ты, ты, ты и ты – развертывайте легионы. Драться будем, как решено!
Когда туман немного рассеялся, армия Цезаря ждала на равнине, словно в то утро никто и не думал никуда уходить.
Помпей построился фронтально к востоку. Восходящее солнце било его людям в глаза. Линии тянулись на полторы мили между грядой холмов и рекой. Огромное скопление кавалерии на левом фланге и не столь большое на правом.
Цезарь, хотя и с меньшими силами, растянул фронт своей пехоты пошире, так что его пятый правофланговый стоял лицом к вражеским лучникам-пращникам. Левее от него в строгом порядке расположились десятый, седьмой, тринадцатый, одиннадцатый, двенадцатый, шестой, восьмой и девятый легионы. Четырнадцатый легион, в котором было не десять, а восемь когорт, Цезарь спрятал позади тысячи германских всадников, вооружив его не обычными метательными, а зазубренными осадными копьями. Его левый фланг не имел кавалерии, зато командовал им Марк Антоний. Центром командовал Кальвин, правым флангом – Публий Сулла. Резерва Цезарь не оставил.
Расположив наблюдательный пункт на высотке позади восьми когорт четырнадцатого легиона, Цезарь сидел на своем Двупалом, по обыкновению, боком – обе ноги свешиваются с седла. Рискованно для любого наездника, но не для него, обладающего умением мгновенно повернуться и послать Двупалого в галоп. Так он лучше видел свои войска, а войска знали: раз командующий сидит боком, значит он спокоен и уверен.
«О Помпей, какой же ты олух! Зачем ты поручил Лабиену вести этот бой? Ты все поставил на три неверных фактора: что твоя кавалерия сможет смять мой правый фланг и ударить мне в тыл, что мои парни на подъеме устанут и что твоя пехота сможет их опрокинуть. – Цезарь поискал взглядом Помпея. Тот красовался за лучниками как раз напротив на своем белом государственном коне. – Жаль тебя, дурачок. Этот бой не твой, и он будет жарким».
Каждая деталь отрабатывалась в течение трех дней. Когда ударила кавалерия Лабиена, пехота Помпея осталась на месте, а пехотинцы Цезаря побежали наверх. Но, не добежав до противника, они остановились, перевели дыхание, а затем, словно молот, ударили по врагу. Тысяча германских конников на правом фланге рассыпалась перед несущейся к ним лавиной, толком не вступив в бой. Лабиен не стал их преследовать и пошел по дуге, чтобы ударить десятому в тыл. Но напоролся на осадные копья восьми когорт четырнадцатого легиона, неустанно практиковавшегося в обращении с ними. Тяжелые острые наконечники методично вонзались в лица галатийцев и каппадокийцев. «Это же древняя греческая фаланга!» – подумал в смятении Лабиен. Его кавалерия запаниковала, и германские всадники с жуткими воплями накинулись на нее. Десятый расступился и начал рубить вражеских лучников и пращников, после чего развернулся и взялся за смятенную кавалерию Лабиена. Лошади ржали, бились в агонии, всадники кричали, падали, всюду царила кровавая неразбериха.
В других местах картина была такой же. Фарсал походил больше на бойню, чем на сражение. Непосредственно бой длился едва ли час. Иноземные ауксиларии Помпея разбежались, но большая часть регулярных его легионов дралась, включая сирийские, первый и третий. Однако восемнадцать правофланговых когорт рассыпались, оставив Марка Антония полным хозяином территории, прилегающей к реке Энипей.
Помпей покинул поле боя, как только понял, что проиграл. «Будь проклят Лабиен, будь проклято его презрение к рекрутам Цезаря, набранным за Падом! Это легионы ветеранов, и дрались они как единое целое. Умело, расчетливо, деловито! Я был прав, а мои легаты – нет. Получи, Лабиен! Я был прав. Цезарь непобедим. Ни в бою, ни в любом другом деле. Лучший стратег, лучший тактик. Со мной все кончено. Кто заменит меня? Лабиен?»
Он вернулся в лагерь, вошел в свой шатер и застыл, обхватив голову руками. Он не плакал. Время слез прошло.
В таком положении его и нашли Марк Фавоний, Лентул Крус и Лентул Спинтер.
– Помпей, вставай, – сказал Фавоний, кладя руку на серебряную кирасу.
Помпей не сказал ни слова, не шевельнулся.
– Помпей, вставай! – крикнул Лентул Спинтер. – Все закончилось, мы проиграли.
– Цезарь идет, ты должен бежать! – дрожа, прокричал Лентул Крус.
Помпей опустил руки, поднял голову.
– Бежать? Куда? – спросил он безразлично.
– Я не знаю! Куда-нибудь! Пожалуйста, Помпей, пойдем с нами, пойдем! – умолял Лентул Крус.
Взгляд Помпея наконец прояснился, и он увидел, что все трое облачены в греческие одеяния: хламиды, широкополые шляпы, башмаки.
– Вы переоделись? – спросил он с удивлением.
– Так лучше, – сказал Фавоний, держа в руках комплект такой же одежды. – Пойдем, Помпей, вставай! Я помогу тебе снять доспехи.
Помпей встал и позволил превратить себя из римского полководца в греческого купца. Переодетый, он изумленно оглядел свой шатер, потом, казалось, пришел в себя. И, усмехнувшись, последовал за легатами.
Они выбрались из лагеря через ближайшие к дороге на Лариссу ворота и ускакали. Тридцать миль не то расстояние, чтобы менять лошадей, и все же те были в мыле, когда пересекали городскую черту.
Однако весть о победе Цезаря при Фарсале опередила беглецов. Ларисса, преданная делу Помпея, заволновалась. Смущенные горожане бродили туда-сюда, вслух гадая, что ждет их, когда придет Цезарь.
– Он ничего вам не сделает, – сказал Помпей, спешиваясь на рыночной площади и снимая шляпу. – Спокойно занимайтесь своими делами. Цезарь не тронет вас.
Конечно, его узнали, но, хвала всем богам, не ругали, не упрекали. Помпей, окруженный плачущими и предлагающими помощь сторонниками, задумался. «Что я сказал однажды Сулле на дороге у Беневента, когда он был совершенно пьян? Что народ поклоняется восходящему, а не заходящему солнцу. Да, именно так я ему и сказал. Солнце Цезаря на восходе. А мое зашло навсегда».
Вокруг него собрался отряд из тридцати конников, предлагавших себя ему в провожатые при условии, что он двинется на восток. Все это были треверы, из тех, кого Цезарь некогда послал в дар Дейотару, чтобы сохранить им жизнь и лишить возможности бунтовать. Находясь вдали от родины, они немного овладели греческим.
Сев на свежих коней, Помпей, Фавоний и оба Лентула выехали из Лариссы через ворота на Фессалонику и затерялись среди многочисленных конных групп. На реке Пеней в Темпейской долине стояла баржа, везущая на рынок в Дион овощи, ее капитан согласился взять четырех пассажиров. Поблагодарив галльских всадников, Помпей и его три товарища поднялись на баржу.
– Так разумнее, – сказал Лентул Спинтер, пришедший в себя быстрее остальных. – Цезарь не будет искать нас среди овощей.
В Дионе им опять повезло. Там только что разгрузило просо и нут прибывшее из Италийской Галлии судно. Капитаном на нем был римлянин по имени Марк Петиций.
– Тебе нет нужды называть себя, – сказал он, крепко пожимая руку Помпею. – Куда ты хочешь плыть?
На этот раз Лентул Крус не дал маху. Прежде чем бежать из лагеря, он прихватил с собой все серебряные денарии и сестерции, какие только сумел найти в своих сундуках. Вероятно, во искупление той оплошки с казной.
– Назови свою цену, Марк Петиций, – с важным видом произнес он. – Помпей, куда поплывем?
– В Амфиполис, – сказал Помпей наобум.
– Хороший выбор! – радостно воскликнул Петиций. – Там я возьму груз рябины. В Аквилее ее не достать.
У Цезаря победа при Фарсале в девятый день секстилия вызвала смешанные чувства. Его потери были минимальны. Но шесть тысяч убитых легионеров Помпея ввергли его в тихую меланхолию.
– Иначе было нельзя, – печально сказал он Антонию. – Они считали, что я – ничто. И они сделали бы меня ничем, если бы не мои парни.
– Они у тебя молодцы, – сказал Антоний.
– Все, как один. – Цезарь сжал губы. – Кроме девятого.
Большая часть армии Помпея скрылась. Цезарь не стал никого преследовать. Уже на закате он наконец нашел время осмотреть вражеский лагерь. И воскликнул:
– О боги! Неужели они ни на йоту не сомневались, что победят?
Все палатки были чисто прибраны и украшены, включая палатки простых солдат. Несомненно, готовился большой праздник. Груды овощей, тазы свежей рыбы, заботливо помещенные в тень, сотни тушек ягнят, несчетное число горшков и кувшинов с тушеным мясом, с моченым нутом, с кунжутом в масле и с маринованным чесноком. А еще кадки с оливками, медовые пряники, хлеб, колбасы и сыр.
– Поллион, – сказал Цезарь своему младшему легату Гаю Асинию Поллиону, – нет смысла перетаскивать все это в наш лагерь. Веди всех наших сюда. Пусть порадуются угощению, которое приготовил для них неприятель. – Он ухмыльнулся. – Праздник будет сегодня. К завтрашнему утру все испортится. Мне не нужны больные солдаты.