Помпей поболтал с ним еще, но шлюпка шла очень медленно, и он решил проштудировать свою речь. Ведь говорить придется с мальчишкой, к тому же на греческом. Дело ответственное. Он окликнул Филиппа:
– Передай-ка мне свиток!
Филипп молча полез за пазуху. Помпей углубился в детальное изучение того, что успел набросать вчера.
Совсем неожиданно приблизился берег. Помпей поднял глаза.
– Надеюсь, шлюпку вытащат из воды, чтобы я не замочил обувь, – засмеялся он, обращаясь к Септимию и готовясь к толчку.
Гребцы были отменные, шлюпка вылетела на грязный берег и замерла.
– Ап! – искренне веселясь, воскликнул Помпей.
Ночь с Корнелией была изумительной, и впереди еще много таких же ночей. В Серике, в новой жизни, где старый солдат сможет обучать восхищенных туземцев римским приемам. Говорят, там есть люди, у которых головы растут прямо из плеч. И двухголовые, и с одним глазом на лбу. Морских змеев он еще тоже не видел. Но увидит. О, чего он только там не увидит! В странах рассвета так много чудес.
«Забирай Запад, Цезарь! Я ухожу на Восток! Серика и свобода! Что знают жители Серики о Пицене, о Риме? Ничего или очень мало. Мужлан из Пицена в их глазах будет равен Корнелиям или Юлиям!»
Что-то хрустнуло, лопнуло, разорвалось. Помпей, уже стоя одной ногой на песке, повернул голову. Луций Септимий смотрел на него. Теплая жидкость полилась по ногам. На секунду ему показалось, что он обмочился, потом в ноздри ударил густой, хорошо знакомый запах. Кровь? Его кровь? Но больно не было. Ноги Помпея вдруг ослабели, и он ничком повалился в сухую грязь. «Что это? Что со мной?» Кто-то рывком перевернул его на спину, блеснул меч.
«Я – римский аристократ. Никто не должен видеть мое лицо в момент смерти. А также того, что делает меня обыкновенным человеком. Я должен умереть как подобает!» Одной рукой он постарался прикрыть тогой бедра, другой накрыл складкой тоги лицо. Острие меча вошло в его грудь. Помпей замер.
Ахилла нанес по удару в спину обоим центурионам. Но убить двоих одним махом трудно. Завязалась борьба. Задние гребцы поспешили на помощь. Оцепеневшие Филипп и раб вдруг поняли, что их вот-вот тоже убьют. Они вскочили, выпрыгнули из лодки и убежали.
– Я их догоню, – предложил Луций Септимий.
– Двух глупых греков? – усмехнулся Ахилла. – Что они смогут сделать? Зачем они нам?
Поблизости ожидала небольшая группа рабов. Большой глиняный кувшин стоял рядом с ними. Ахилла вскинул руку. Рабы взяли кувшин и поволокли по песку.
А тем временем Септимий стянул складку тоги с головы мертвеца и увидел, что лицо спокойное, черты не искажены. Он приставил острие окровавленного меча к горловине туники и рассек ее до талии. Да, так и есть. Второй удар был верней. Точно в сердце.
– Будет трудно отделить голову от такого тела, – сказал он. – Эй, кто-нибудь, притащите кусок плавника!
Принесли бревно, облизанное волнами. Септимий подсунул его под шею Помпея, поднял меч и отрубил голову своему бывшему командующему, чисто и аккуратно. Голова откатилась. Тело сползло на песок.
– Никогда не думал, что мне придется убить его. Смех, да и только. Хорошие главнокомандующие должны умирать не так. Правда, никакой он уже не главнокомандующий. Ты хочешь положить голову в этот горшок?
Ахилла кивнул. На него все это подействовало сильней, чем на римского центуриона. Когда Септимий потянул голову за роскошные седые волосы, Ахилла невольно всмотрелся в лицо убитого. Тот словно мечтал… о чем он мог мечтать? Ответа на этот вопрос не было.
Широкогорлый кувшин был наполнен окисью натрия – жидкостью, в которой бальзамировщики месяцами выдерживали выпотрошенные тела. Один из рабов поднял деревянную крышку. Септимий опустил в кувшин голову и отскочил, ибо через края полилось.
Ахилла кивнул. Рабы взяли кувшин за плетеные ручки и понесли. Гребцы столкнули свою лодку в море и отплыли от берега. Луций Септимий отер меч о сухую траву, сунул в ножны и пошел следом за египтянами.
Через несколько часов вольноотпущенник и раб прокрались к месту, где лежало обезглавленное тело их господина. Кровь засохла, тога приобрела бурый цвет, но сквозь нее все еще что-то сочилось.
– Мы застряли в Египте, – сказал раб.
Полуослепший от пролитых слез Филипп поднял голову:
– Застряли?
– Да, застряли. Они уплыли, наши триремы. Я видел.
– Тогда только мы можем его похоронить. – Филипп огляделся, кивнул. – По крайней мере, здесь есть плавник. Место пустынное. Неудивительно, что его много.
Они трудились, пока не сложили погребальный костер высотой шесть футов. Нелегко было положить наверх тело. Но они справились.
– У нас нет огня, – сказал раб.
– Тогда сходи и попроси у кого-нибудь.
Уже стемнело, когда раб вернулся, неся дымящееся металлическое ведро.
– Мне не хотели давать это ведро, но я сказал, что нам нужно сжечь Гнея Помпея Магна, и они дали.
Филипп разбросал горящие угли. Посеребренные морем обломки разбитых судов понемногу затлели. Он еще раз осмотрел тело хозяина, заботливо подоткнул края тоги и отошел.
Огонь разгорелся не скоро, но, когда плавник занялся, жар его высушил новый поток слез Филиппа.
Уставшие, они улеглись на некотором расстоянии от костра и уснули. Им не было холодно. В безветренном воздухе жар расползался далеко. А на рассвете, найдя на месте костра еще горячие черные головешки, они залили их морской водой, используя ведро, которое принес раб. Потом стали собирать прах Помпея.
– Я не могу отличить, где прах, а где пепел, – сказал раб.
– Есть разница, – терпеливо объяснил Филипп. – Дерево рассыпается. Кости – нет. Спроси меня, если усомнишься.
Что нашли, то сложили в ведро.
– А теперь что мы будем делать? – спросил бедняга-раб, умевший только мыть и скрести.
– Мы пойдем в Александрию.
– У нас нет денег, – сказал раб.
– Хозяин всегда доверял мне свой кошелек. Он и сейчас у меня. Голодными мы не будем.
Филипп поднял ведро, взял раба за руку, и они пошли по берегу. Прочь от бурлящего Пелузия.
Послесловие автора
Поскольку данный период римской истории прекрасно освещен в древних источниках, мне пришлось действовать избирательно, не пересказывая подробно все события, чтобы не превысить приемлемый для издателей объем. «Записки» Цезаря о событиях в Галлии и о его войне против Помпея Великого очень обогатили материал.
Не вызывает сомнений тот факт, что «Записки о Галльской войне» являются донесениями Цезаря в сенат. Остается спорным вопрос: опубликовал ли Цезарь эти донесения одновременно, в начале 51 года до н. э., или же они выходили в свет на протяжении нескольких лет. Я склоняюсь к первому варианту, полагая, что он опубликовал первые семь книг одним томом.
Подробность изложения в «Записках о Галльской войне» способна обескуражить читателя, как и множество приводимых имен. Поэтому я решила опустить имена, встречающиеся в тексте единожды. Квинт Цицерон, например, в зимнем лагере на берегу реки Моза имел в подчинении ряд военных трибунов, но я не стала их перечислять. То же можно сказать о Сабине и Котте. Цезарь всегда больше заботился о центурионах, чем о военных трибунах, и я последовала его примеру там, где избыток схожих имен только запутает читателя.
Есть у меня и отклонения от «Записок», в некоторых местах довольно серьезные. Одно из них касается Квинта Цицерона, на долю которого в начале и в конце 53 года до н. э. выпали два тяжелых испытания, удивительно схожих между собою. В конце года он вновь оказался в осаде в зимнем лагере, на этот раз в крепости Атуатука, откуда бежали Сабин и Котта. Краткости ради я описала вместо этого столкновение с сигамбрами на марше. Я также переменила номер его легиона (с четырнадцатого на пятнадцатый), иначе потом трудно было бы понять, какой легион Цезарь столь спешно вел из Плаценции в Агединк. Зимний переход Цезаря через Цевеннский хребет (ради все той же краткости) тоже был описан мной несколько иначе.
Другие, менее важные отступления порождены неточностями, допущенными самим Цезарем. Его оценки расстояний порой очень сомнительны, так же как и некоторые описания событий. Состязание между центурионами Пуллоном и Вореном я существенно упростила.
Одной из загадок Галльской войны является малочисленность войска атребатов, которое царь Коммий сумел привести к Алезии. Я не смогла найти никаких упоминаний о битве, в которой они бы массово погибли. До провокации Лабиена Коммий и его атребаты были на стороне Цезаря. Возможно, большая их часть отправилась на помощь паризиям, авлеркам и белловакам – вот единственное объяснение, пришедшее мне на ум. Тит Лабиен истребил эти мятежные племена на берегах Секваны (Сены), пока Цезарь занимался Герговией и Новиодуном Невирном. Возможно, мы должны читать «атребаты» там, где написано «белловаки», поскольку белловаки остались живы, причем в количестве вполне достаточном, чтобы опять причинять неприятности Риму.
В интересах простоты чтения я не останавливалась подробно на том, какие именно племена входят в состав больших галльских племенных союзов, таких как треверы (медиоматрики и т. д.), эдуи (амбарры, сегусиавы), арморики (много племен – от эзубиев до венетов и венеллов).
Несколько лет спустя после смерти Цезаря в Риме появился человек из Косматой Галлии, называвший себя его сыном. Согласно источникам, внешне он весьма походил на Цезаря, из этого возникла история о Рианнон, родившей Цезарю сына. Авторский вымысел в данном случае служит двум целям. Первое – подкрепить мою точку зрения, что Цезарь мог иметь детей (просто он едва ли задерживался в чьей-либо постели на достаточно долгий для зачатия срок). Второе – в какой-то мере описать жизнь и обычаи кельтских галлов. Аммиан в этом отношении весьма информативный, хотя и более поздний источник.
Множество статей посвящено вопросу, почему Тит Лабиен не пошел с Цезарем, а примкнул к Помпею Великому. Часто авторы приводят в качестве объяснения то обстоят