– А как его ликторы справятся с маршем? Я видел, они совершенно измотаны переходом по Эмилиевой дороге.
– Будь моя воля, я помещал бы этих неженок в учебные лагеря. Но наш командующий с ними мягок и, когда торопится, позволяет им плестись сзади, хотя это и не по правилам. Они изрядно отстанут, но после сумеют найти его штаб.
– А мулы? Где их взять в такой спешке?
Гирций усмехнулся:
– У него всегда под рукой мулы Мария. – Он имел в виду, что солдаты Гая Мария обычно несли на спинах поклажу в тридцать фунтов. – А потом, это ведь армия Цезаря, Луций. Все четвероногие, которые нужны пятнадцатому легиону, будут к завтрашнему утру полностью экипированы, как и люди. Цезарь считает, что любой легион должен быть готов к выступлению в любой момент.
Пятнадцатый уже был построен, когда Цезарь, Луций Цезарь, Авл Гирций и Децим Брут приехали в лагерь. Как бы ни трясло легион после сообщения о предстоящем марше, заметить это уже было нельзя. Первая когорта уверенно зашагала за командующим и его свитой, десятая, хвостовая, когорта маршировала под стать остальным.
Легионеры шагали по восемь в ряд, так же как они размещались по палаткам. Восходящее солнце посверкивало на кольчугах, отполированных для несостоявшегося парада. Шли с непокрытыми головами, все при мечах и кинжалах, в правой руке – pilum, а на левом плече – Т- или Y-образная палка с повешенным на нее мешком, щит в чехле. Над всем этим торчал шлем. В своем мешке каждый солдат нес пятидневный запас пшеницы, нут (или другие бобовые) и бекон. А еще бронзовую фляжку с маслом, бронзовую же миску и чашку. А еще бритву, запасную тунику, шейные платки и белье. Багаж рядового на марше, кроме того, составляли: гребень из крашеного конского волоса для шлема, короткий сагум (плащ с отверстием для головы в центре) из водонепроницаемой немытой лигурийской шерсти, носки и меховые сапожные стельки для холодной поры. Шерстяные штаны и одеяло, плоская корзина для переноски земли. И какие-нибудь дорогие сердцу вещицы – например, талисман или локон возлюбленной. Некоторые общие вещи восьмерки были поделены. Кто-то нес кремень и огниво, кто-то соль, кто-то закваску для теста, или пряные травы, или лампу, или баклажку с маслом для этой лампы, или пучок сухих прутьев. Небольшая кирка и лопата, а также пара кольев для ограждения лагеря были привязаны к палке, поддерживающей вьюк на спине.
Рядом с восьмеркой семенил мул, обремененный маленькой мельницей для помола зерна, небольшой глиняной печью для выпечки хлеба, бронзовыми поварскими котлами, парой запасных копий, бурдюками с водой и сложенной кожаной палаткой при всех ее оттяжках и кольях. Каждого мула сопровождали двое нестроевых солдат из обслуги, в чьи обязанности входило бесперебойно снабжать восьмерку водой. Поскольку обозы на срочные марши не снаряжались, за каждой центурией следовала повозка, влекомая шестью мулами. В ней находились различные инструменты, гвозди, некоторое количество обиходных вещей, бочки с водой, большой жернов, провиант и палатка центуриона с его личным имуществом. Центурион был единственным человеком в центурии, который шел налегке.
В полном составе легион включал в себя четыре тысячи восемьсот рядовых легионеров, шестьдесят центурионов, триста артиллеристов, сто инженеров с механиками и тысячу шестьсот нестроевых солдат. В центре колонны громыхали тридцать единиц артиллерии: десять баллист и двадцать разнокалиберных катапульт. Рядом тряслись повозки с боеприпасами и запасными узлами для ремонта выходящих из строя машин. Артиллеристы любовно и непрестанно следили за своей техникой, проверяя ее состояние и смазывая трущиеся поверхности маслом. Они хорошо знали дело, и их боевые успехи зависели не от случая, а основывались на скрупулезных расчетах. Снаряды летели по строго рассчитанным траекториям. Камни баллист разбивали в щепы неприятельские тараны и осадные башни, а стрелы катапульт с удивительной точностью поражали людей.
«А они хорошо выглядят», – подумал Цезарь, придержав лошадь и пропуская мимо себя все шестьдесят центурий, чтобы сделать то, что было необходимо: подбодрить людей, объяснить им, куда они направляются и что он от них ждет. Целые полторы мили от первой до десятой когорты с артиллеристами и инженерами в середине. Лишь закончив это дело, Цезарь слез с коня и пошел пешком.
– Дайте мне сорок миль в день – и вас ждет двухдневный отдых в Никее! – крикнул он, широко улыбаясь. – Будете делать по тридцать миль в день – и до конца этой войны будете чистить выгребные ямы! От Плаценции до Никеи двести миль, а я должен быть там через пять дней! Провизия в ваших мешках, это все, что у вас будет! Парни на другой стороне Альп нуждаются в нас, и мы идем, чтобы быть там прежде, чем эти cunni галлы узнают, что мы ушли отсюда! Поэтому разомните ноги, парни, и покажите Цезарю, из чего вы сделаны!
И они показали. Никакие сигамбры теперь не могли испугать их, а ведь несколько месяцев назад все было иначе. Дорога, проложенная Марком Эмилием Скавром между Дертоной и Генуей по берегу Тусканского моря, являлась настоящим шедевром среди инженерных сооружений подобного рода и текла между горами без заметных подъемов и спусков, пересекая ущелья по виадукам. Дорога от Генуи до Никеи была уже не так хороша, но все же гораздо лучше, чем в те времена, когда Гай Марий вел по ней свою тридцатитысячную армию. Когда солдаты привыкли к ритму, Цезарь получил свои сорок миль в один переход, несмотря на короткие зимние дни. Подошвы солдат давно огрубели от непрестанной муштры, а тяжелая ноша стала привычной. Кроме того, пятнадцатый легион сознавал, что его послужной список не блещет успехами, и, однажды осрамившись, теперь вознамерился сделать все, чтобы об этом больше не вспоминали.
В Никее оправдавшие надежды Цезаря парни получили обещанные два дня отдыха, а сам он и его легаты, ознакомившись с ожидавшим там письмом Гая Требония, стали обдумывать дальнейшие действия.
Цезарь, нам удалось получить следующую информацию от захваченного нами арвернского друида. Допрашивал его Лабиен. Почему от друида? Фабий, Секстий, Квинт Цицерон и я решили, что раб знает мало, а воин может предпочесть смерть предательству. А друиды слабаки. Имей наши плебейские трибуны такую же неприкосновенность, как самый младший друид, на них совсем не было бы управы. Почему дознавателем сделали Лабиена, ты, я думаю, понимаешь и сам. Впрочем, пленник выболтал ему все задолго до того, как успели раскалиться железные щипцы.
Гай Фуфий Кита, его подручные, а также другие римляне, равно как и греческие торговцы, были перебиты в Кенабе в начале февраля, но до нас не дошло об этом ни слова. Зато карнуты не преминули распространить эту весть среди галлов, и в тот же день высланный из Герговии Верцингеториг ворвался в нее со своими сторонниками и убил Гобаннитиона, после чего провозгласил себя царем. И все горячие головы среди арвернов его поддержали.
Очевидно, он немедленно отправился в Карнут, где провел совещание с Гутруатом, вождем карнутов, и твоим давним другом, верховным друидом Катбадом. Наш осведомитель затруднился назвать остальных участников совещания. Он полагает, что там были еще вергобрет карнутов Луктерий и Коммий! Собрание постановило призвать всех галлов к оружию.
Это не шутка, Цезарь. Это война. Галлы объединяются повсеместно, от устья Мозы до Аквитании и по всей стране с запада на восток. Верцингеториг намерен объединить Галлию под своим началом, убежденный, что возьмет нас числом.
В начале марта они собрались у стен Карнута для зимней кампании. Ты спросишь: против нас? Нет, против любых племен, которые откажутся к ним примкнуть.
Луктерий и пятьдесят тысяч кадурков, пиктавов, андекавов, петрокориев и сантонов отправились воевать с рутенами и габалами. Как только те покорятся, он со своей армией двинется на нашу Провинцию, в частности на Нарбон и Толозу, чтобы отрезать нас от обеих Испаний, а заодно взбунтовать гельветов и вольков.
Сам Верцингеториг ведет около восьмидесяти тысяч сенонов, карнутов, арвернов, свессионов, паризиев и мандубиев на битуригов, которые не хотят объединения. Их земли богаты железной рудой, так что нетрудно понять, почему Верцингеториг развивает такую активность.
Известный Восток
Я пишу это письмо, а он делает свое дело, поскольку весной собирается бросить все силы на нас. Его план недурен: держать тебя в изоляции от зимующих здесь легионов. Он считает, что мы в этом случае не покинем своих лагерей и галлы возьмут нас осадой.
Наверняка ты захочешь спросить: а с чего это нам вздумалось похищать друида арвернов? Почему мы не посиживаем в тепле и уюте, радуясь зимним спокойным денькам, как надеялся Верцингеториг? Все началось с эдуя Литавика, Цезарь. Он несколько раз наезжал ко мне в феврале, и каждый раз словно бы совершенно случайно. По дороге со свадьбы родича, например. Я не придавал этому никакого значения до его мартовского визита, когда он вдруг обмолвился, что в Герговии правит Верцингеториг. Слово «правит» меня удивило, и Литавик вдруг заюлил. Попытался скрыть оплошность за шуткой: мол, Верцингеториг никакой не правитель, а всего-навсего вергобрет без коллеги. Я расхохотался, но, проводив его, сел писать тебе первое свое письмо.
Цезарь, у меня нет прямых доказательств, что эдуи ведут двойную игру, но будь с ними осторожен. Я нутром чую, что они прислоняются к Верцингеторигу. Или только молодежь, как Литавик, но это тоже опасно, даже если их вергобреты лояльны. Битуриги послали к эдуям за помощью. Те отправили Литавика сообщить мне об этом и спросить, не буду ли я против того, чтобы они помогли битуригам. Я сказал, что если это их внутренние дела, то пусть выступают в поход.
Эдуи выступили, но совершили странный маневр. Их многочисленное и хорошо вооруженное войско дошло лишь до берега реки Лигер и, выждав там несколько дней, вернулось домой. Литавик только что ускакал от меня. Он приезжал, чтобы объяснить, почему так получилось. По его словам, в дело вмешался Катбад. Он-де каким-то образом сообщил Литавику, что битуриги и арверны вошли в сговор, чтобы заманить армию эдуев в ловушку и с двух сторон наброситься на нее.