На двадцатый день работа была близка к концу, так что подкрепление Аварику лишним не показалось. Бревенчатая перемычка, соединяющая две параллельные насыпи с осадными башнями, поднималась из частично выровненного углубления прямо у стен Аварика: Цезарь хотел штурмовать укрепления по возможно более широкому фронту. Защитники все время пытались поджечь крытые галереи, но напрасно, потому что Цезарь нашел железные щиты в крепости Новиодуна и использовал их, накрыв галереи с тех концов, что были ближе к городу. Тогда защитники переключились на бревенчатую перемычку, попытались растащить ее крюками-кошками и лебедками, одновременно выливая смолу и горящее масло, а также бросая горящие пучки хвороста на головы ничем не защищенных солдат.
Кроме того, защитники Аварика спешно сооружали новые брустверы и защитные башни вдоль всего крепостного вала. Шла работа и под землей: они прорыли туннель под прикрытием стены, потом подкопались под бревна вражеской перемычки, пропитали их смолой с маслом и подожгли.
Но бревна были сырыми, а воздуха не хватало. Большие клубы дыма выдали замысел. Увидев это, защитники крепости решили помочь огню, предприняв вылазку со своих укреплений на осадную римскую стену. Началась схватка, она становилась все яростнее. Девятый и десятый легионы покинули лагерь, чтобы присоединиться к своим. Загорелись галереи, загорелось плетеное покрытие левой осадной башни. Сражение длилось всю ночь и не стихло к утру.
Группа легионеров, взявшихся за топоры, принялась прорубать в основании перемычки отверстие, чтобы пустить воду, а солдаты девятого легиона стали рыть отводную канаву от ручья, снабжавшего лагерь водой. Их товарищи сооружали из шкур и палок лоток, чтобы вода пошла в прорубаемую дыру и погасила пожирающий нижние бревна огонь.
Подходящий момент для галлов, которые легко могли бы одержать верх, если бы бросили в бой свою армию. Но Гутруат оказал плохую услугу своим соотечественникам, обвинив Верцингеторига в излишнем пристрастии к кавалерии в ущерб пешим воинам. Вождь галлов, еще не провозглашенный царем, не посмел воспользоваться замечательным шансом. У него не было власти посылать куда-то людей без одобрения своих именитых советников. А созыв совета – дело канительное, чреватое чередой пустых пререканий. К тому времени, когда все придут к единому мнению, все будет кончено.
На рассвете Цезарь задействовал артиллерию. Один рьяный галл с большой точностью метал куски жира и смолы в огонь, пылающий у основания левой башни, придвинутой к крепости. Стрела, пущенная из катапульты, вошла ему в бок. Другой галл заменил убитого, но его поразила вторая стрела, а третьего – третья. Так продолжалось до тех пор, пока наконец огонь не был потушен, а галлы не отступили. Фактически катапульты решили исход схватки.
– Прекрасно, – сказал Цезарь своим легатам. – Совершенно ясно, что мы недостаточно используем артиллерию. – Он поежился и плотнее закутался в алый плащ командующего. – Будет затяжной дождь. По крайней мере, это предотвратит новые возгорания. Начинайте ремонт.
На двадцать пятый день строительство было закончено. Правую башню толчками придвинули к перемычке, она встала вровень с левой, а ледяной дождь все не стихал. Караульные битуригов, видя, что римляне копошатся в обычном режиме, ушли со стен, уверенные, что в такой ливень никто не станет ничего предпринимать. А в это время галереи и осадные башни заполнялись солдатами. Заскрипели лебедки, опустились широкие сходни, и римляне хлынули на стены. Они лезли и с перемычки – по лестницам и по веревкам, снабженным крюками.
Никто этого не ожидал. Галлов смели с собственных стен так быстро, что сопротивления почти не было. Придя в себя, защитники крепости клином построились на рыночной площади, решив дорого продать свои жизни.
Дождь продолжал лить как из ведра, становилось все холоднее. Ни один римлянин не спустился с крепостных валов Аварика. Легионеры просто смотрели на город. Началась паника. Вскоре галлы уже бежали в разные стороны – к малым воротам, к амбарам, к домам. И были истреблены. Из сорока тысяч мужчин, женщин и детей, находившихся в Аварике, только восемьсот человек пришли к Верцингеторигу. Остальные были убиты. После двадцатипятидневного недоедания и напряженного труда у солдат Цезаря не было настроения кого-либо щадить.
– Ну, ребята, – кричал им Цезарь, – теперь у нас вдоволь хлеба, бобов и бекона! Гороховой сытной похлебки! Увижу кого с куском старой говядины – оштрафую! Благодарю и приветствую каждого! Каждый из вас дорог мне!
Сначала Верцингеториг решил, что падение Аварика и появление в стане галлов жалкой горстки спасшихся бегством нанесут больший урон его репутации, чем претензии Гутруата на лидерство. Что подумает армия? Но он взял себя в руки и, разделив уцелевших на группы, тайно отослал их подальше от войска, а на следующее утро созвал военный совет.
– Мне надо было прислушаться к моей интуиции, – сказал он, в упор глядя на Битургона. – Нам не стоило делать ставку на Аварик. Он оказался уязвимым, он пал, а мы его не сожгли, и у Цезаря теперь есть пища, несмотря на перебои с поставками от эдуев. Сорок тысяч наших соотечественников мертвы. Воины. Дети, которые могли стать воинами. Их матери, их отцы, их дядья и братья. Аварик пал не по их вине. Просто у римлян есть опыт. Они понимают, как подобраться к тому, что нам кажется неприступным. Не потому, что мы слабы, а потому, что они сильнее нас. Мы потеряли четыре крепости, сдав три из них Цезарю за восемь дней, четвертую – после двадцати пяти дней таких невероятных усилий с его стороны, что у меня щемит сердце. Они пешие двигаются быстрее, чем мы на конях. Они строят осадные сооружения из окрестного леса. Они пронзают нас своими огромными стрелами – одного за другим. Они отличные воины. И у них есть Цезарь.
– А у нас есть ты, Верцингеториг. И нас очень много, – негромко сказал Катбад.
Он повернулся к притихшим вождям, сбросив покров отстраненности и смирения. Перед собравшимися стоял теперь верховный друид, носитель знаний, великий сказитель, связующее звено между Галлией и ее богами. Глава огромного братства, более сильного, чем любой другой клан жрецов.
– Когда человек берет на себя обязанности вождя в большом деле, он становится уязвимым для молний. Все в нем начинает подвергаться сомнению: его мудрость, его храбрость, его упорство. В прежние дни такой вождь объявлялся царем. Он представал перед богами как человек, готовый пожертвовать всем для процветания своего народа, как человек, который принимает близко к сердцу нужды и чаяния каждого мужчины и каждой женщины из тех, что вверились его защите. Но вы, вожди Галлии, не дали Верцингеторигу полной власти. Вы пожалели ее для него. И сами прочите себя в цари, когда он потерпел неудачу. Признайтесь, все вы тут тайно желали, чтобы он ее потерпел, ибо в душе не хотите объединения. Вы хотите поставить себя над всеми. Себя и свой собственный род.
Никто не промолвил ни слова. Гутруат постарался спрятаться в тень, Битургон закрыл глаза, Драпп дернул себя за ус.
– Может быть, в эту минуту многим действительно кажется, что Верцингеториг потерпел поражение, – продолжил Катбад звучным бархатным голосом. – Но это лишь начало. Он еще только учится побеждать. Вы должны понять, что именно боги вознесли его из ничего и из ниоткуда. Кто знал Верцингеторига до Самаробривы? Никто. – Голос друида стал жестче. – Вожди Галлии, у нас только один шанс освободиться от Рима и от Цезаря. Этот шанс появился сейчас. Пришло время. Если мы потерпим поражение, пусть это выйдет не потому, что мы не сумели сплотиться. Может статься, что потом царь нам будет не нужен. Но сейчас он нам необходим. Верцингеторига избрали боги, а вовсе не люди и даже не друиды. Вожди Галлии, если вы боитесь, любите и почитаете своих богов, склонитесь перед тем, кто избран их волей. И открыто признайте его единовластным галльским царем.
Один за другим знатные вожди племен вставали со своих мест и опускались на левое колено перед Верцингеторигом. Он стоял, простирая над ними правую длань и выставив вперед правую ногу. На запястьях, локтях и шее переливались драгоценные камни, сверкало золото, жесткие бесцветные волосы венчали голову словно лучи, чисто выбритое лицо сияло.
Одна минута. Всего одна, но, когда она пробежала, все изменилось. Он стал царем и обратился к ним как царь единой Галлии.
– Пора, – сказал он. – Пора созывать общий сбор. Пусть он состоится в месяце, который римляне называют секстилием, когда весна почти закончится и начнется сезон, пригодный для решительных действий. Я тщательно отберу доверенных лиц, они будут обходить племена и объяснять, что в сплочении наш единственный шанс избавиться от гнета Рима. Чем могущественнее враг, тем блистательнее наш успех. Если наши чаяния велики, то боги воздвигают и великие препятствия на нашем пути. И если мы потерпим поражение, нам будет не стыдно. Мы всегда сможем сказать, что наш противник был величайшим из всех, каких знал мир.
– Но этот противник – всего лишь человек, – громко сказал Катбад. – И он почитает ложных богов. А наши боги – истинные, превосходящие римских в величии. Наше дело правое. Мы обязательно победим! И мы все станем зваться галлами!
В начале июня Гай Требоний и Тит Лабиен прибыли в Аварик и увидели, что лагерь Цезаря почти разобран. С полян на болотах согнали всех вьючных животных, которых нашли, чтобы забрать с собой трофейное продовольствие.
– Верцингеториг перенял тактику Фабия. Сам он сражения не начнет, поэтому мы должны вынудить его сделать это. Я решил двинуться на Герговию. Это его город, и он будет его защищать. Если Герговия падет, арверны крепко задумаются.
– Есть трудности, – печально сказал Требоний.
– Трудности?
– Литавик сказал, что у эдуев разлад. Котий узурпировал права старшего вергобрета Конвиктолава и понуждает эдуев взять сторону Верцингеторига.
– Черт побери этих эдуев! – воскликнул Цезарь, сжав кулаки. – Мне не нужен мятеж за спиной, мне не нужна задержка. Но меня хотят задержать, это ясно. А-а-а! Требоний, доставь всю провизию в Новиодун Невирн. Что случилось с эдуями? Разве я не вернул им все их земли, когда-то отобранные сенонами?