Погибли сорок шесть центурионов (в большинстве своем из восьмого легиона) и около семисот рядовых. Цезарь заплакал. Среди погибших центурионов были его друзья Луций Фабий и Марк Петроний. Оба умерли, спасая своих людей.
– Хорошо, но недостаточно хорошо для вас, – сказал он легионерам. – Местность была непригодной для боя, и все вы знали о том. Вы – солдаты Цезаря, а это значит, что от вас требуется не только отвага. О, это замечательно – рваться вперед, не обращая внимания ни на высоту стен вражеской цитадели, ни на предательские изломы ландшафта. Но я посылаю вас в бой не затем, чтобы гибли ценные солдаты и еще более ценные центурионы, доказывая всему миру, что моя армия состоит из героев! Мертвые герои бесполезны. Мертвых героев сжигают. Им отдают почести и забывают о них. Доблесть и боевой пыл достойны похвалы, но в жизни солдата это не все. Осмотрительность и самоконтроль в армии Цезаря ценятся ничуть не ниже. Мои солдаты должны уметь думать. Мои солдаты должны иметь холодные головы, какие бы страсти ни гнали их на врага. Ибо ясность мысли выигрывает больше сражений, чем храбрость. Не заставляйте меня горевать! Не давайте Цезарю повода плакать!
Ряды молчали. Цезарь плакал.
Потом он вытер рукой глаза, покачал головой:
– Это была не ваша вина, ребята, и я на вас не сержусь. Просто я огорчен. Я люблю видеть одни и те же лица, когда прохожу мимо строя, и я не хочу искать знакомые лица и не находить их. Вы мои ребята. Мне тяжело терять каждого из вас. Лучше проиграть бой. Но вчерашний бой не проигран, как и эта война. Вчера мы чего-то добились. Вчера и Верцингеториг чего-то добился. Мы разгромили его лагеря. Он отбросил нас от стен Герговии. Вовсе не особая храбрость галлов внесла хаос в наши ряды. Это сделали горная местность и эхо. Но результат боя не был для меня неожиданным. И он ничего не меняет, кроме того, что многие ушли от нас навсегда. Так что, когда вы будете думать о вчерашнем дне, вините в случившемся эхо. А когда будете думать о завтрашнем дне, помните вчерашний урок.
После этого легионы покинули лагерь и в боевом порядке построились на равнине. Но Верцингеториг отказался спуститься со скал и принять бой. Верные германцы с улюлюканьем, вызывавшим у галлов мурашки, спровоцировали столкновение с вражеской конницей и заслужили похвалу.
– Он не решается драться с нами даже на земле своих предков, – сказал Цезарь. – Завтра мы вновь здесь построимся и уйдем. И чтобы показать нашу сплоченность, эдуи будут замыкать колонну.
Новиодун Невирн стоял на левом берегу реки Лигер, в непосредственной близости от места ее слияния с рекой Элавер. Через четыре дня после ухода от Герговии Цезарь прибыл туда и обнаружил, что мосты через Лигер разрушены бунтующими эдуями. Они вошли в Новиодун Невирн и сожгли его, чтобы лишить Цезаря провианта, после чего побросали в воду все, что не спалил огонь. Римские граждане, жившие на землях эдуев, были убиты. Эдуев, симпатизировавших им, тоже убили.
Эпоредориг и Виридомар, нашедшие Цезаря, не улучшили ему настроения.
– Литавик держит все под контролем, Котий опять в фаворе, а Конвиктолав делает все, что ему велят, – с грустью сообщил Эпоредориг. – Нас с Виридомаром лишили имущества и изгнали. Верцингеториг собирается организовать в Бибракте всегалльское совещание, после чего проведет общий сбор.
Цезарь внимательно слушал.
– Изгнали вас или нет, я хочу, чтобы вы вернулись к своему народу, – сказал он, когда Эпоредориг умолк. – Я хочу, чтобы вы напомнили соплеменникам, кто я и что я. Если они попытаются встать у меня на пути, я раздавлю их с той же невозмутимостью, с какой вол давит жука. Эдуи пока еще имеют статус друзей и союзников Рима. Но если безумие не окончится, они потеряют его. А теперь ступайте и делайте, что вам сказано.
– Я не понимаю! – вскричал Квинт Цицерон. – Эдуи уже сто лет с нами. Они помогали Агенобарбу разгромить арвернов. Они настолько романизированы, что говорят на латыни! В чем же причина такой перемены?
– В Верцингеториге, – коротко объяснил Цезарь. – И не будем забывать о друидах, а также об амбициозном Литавике.
– И о реке Лигер, – сказал Фабий. – Эдуи уничтожили на ней все мосты. Мои разведчики проверили это на расстоянии в несколько миль. Все уверяют меня, что весной перейти Лигер вброд невозможно. – Он улыбнулся. – Но я нашел одно место.
– Молодец!
Последнее, что Цезарь потребовал от эдуйской конницы, – это войти в реку и встать против течения. Тысяча всадников образовала буфер между бурным потоком и легионерами, которые легко переправились на тот берег, хотя и брели к нему по пояс в воде.
– Теперь, – сказал, дрожа всем телом, Мутил, центурион тринадцатого легиона, – среди нас не осталось ни одного настоящего mentula!
– Ерунда, Мутил! – весело сказал Цезарь. – Вы все mentula! Разве это не правда, ребята? – спросил он у посиневших от холода легионеров.
– Правда, командир!
– Хм! – хохотнул Цезарь и ускакал.
– Нам повезло, – сказал Секстий, выехавший его встретить. – Эдуи сожгли Новиодун Невирн, но у них не хватило духу сжечь свои амбары. В сельской местности полно провизии. Следующие несколько дней мы будем сыты.
– Хорошо, тогда организуй продовольственные отряды. И если встретишь эдуев, убей их.
– В присутствии твоей кавалерии? – удивился Секстий.
– О нет. С меня хватит эдуев, и к их коннице это тоже относится. Если пойдешь со мной, то увидишь, как я ее распущу.
– Но ты же не можешь обойтись без кавалерии!
– Без кавалерии, которая целится в спины моих солдат, я как-нибудь обойдусь! Но не беспокойся, кавалерия у нас будет. Я уже послал за ней к ремам и к убиям. Дориг и Арминий мне не откажут. Отныне я стану использовать галльскую конницу только по мере необходимости. А германцам отдам самых лучших коней.
Ночью в лагере состоялся военный совет.
– С поддержкой эдуев Верцингеториг полностью уверится в своей скорой победе. Фабий, как ты считаешь, чего он ждет от меня?
– Что ты отступишь в Провинцию, – не задумываясь, ответил Фабий.
– Да, вероятно. – Цезарь пожал плечами. – В конце концов, это разумная альтернатива. Мы бежим, – по крайней мере, он так считает. Мы вынуждены отступить, не взяв Герговии. Эдуям нельзя доверять. Как мы можем продолжать существовать в совершенно враждебной стране, где все против нас? И где мы постоянно без еды, что самое важное. Без продовольственной помощи эдуев мы не можем здесь находиться. Поэтому – Провинция.
– Где тоже раздор, – вдруг произнес кто-то.
Фабий, Квинт Цицерон и Секстий вздрогнули и повернулись к входу в палатку, который заполнила собой чья-то атлетическая фигура с непропорционально маленькой головой.
– Ну и ну! – весело воскликнул Цезарь. – Марк Антоний, наконец-то ты здесь! Когда закончился суд над Милоном? В начале апреля? А сейчас у нас что? Середина квинтилия? И как же ты ехал, Антоний? Через Сирию, а?
Антоний аккуратно закрыл вход пологом и сбросил сагум. Ироничное приветствие никак не подействовало на него. Идеальные мелкие белые зубы сверкнули в широкой улыбке. Он пригладил рукой курчавые рыжеватые волосы и без тени смущения посмотрел на кузена.
– Нет, не через Сирию, – ответил он и огляделся. – Я знаю, время обеда прошло, но нельзя ли чем-нибудь подкрепиться?
– А почему я должен тебя кормить, Антоний?
– Потому что меня распирает от новостей.
– Есть хлеб, оливки и сыр.
– Лучше бы жареный бык, но я буду рад и хлебу с оливками и сыром. – Антоний сел на свободный стул. – Привет, Фабий, Секстий! Как поживаете? О, да тут и сам Квинт Цицерон! У тебя странная компания, Цезарь!
Квинт Цицерон возмущенно всхрапнул, но колкость сопровождалась обезоруживающей улыбкой, и он принужденно улыбнулся в ответ.
Принесли еду, и Антоний принялся с аппетитом ее уминать. Он глотнул из бокала, который поставил перед ним слуга, сильно удивился и оскорбленно отставил бокал.
– Это вода! – воскликнул он. – Я хочу вина!
– Не сомневаюсь, – сказал Цезарь. – Но в моих лагерях ты его не получишь. Мы воюем на трезвую голову. И если мои легаты довольствуются водой, то почему бы скромному квестору не последовать их примеру? Кроме того, если ты начинаешь, тебе трудно остановиться. Явный признак нездорового пристрастия к вредному напитку. Так что служба при мне пойдет тебе только на пользу. Вскоре ты обнаружишь, что голова, которая не болит, способна здраво мыслить.
Антоний открыл рот, чтобы возразить, но Цезарь его опередил:
– И не вздумай плести чепуху о том, как ты жил при Габинии! Он не мог тебя контролировать. Я смогу.
Антоний закрыл рот, прищурился. Он походил на Этну, готовую извергнуть лаву, но внезапно рассмеялся.
– О, да ты ничуть не изменился с того дня, когда дал мне под зад. Я неделю потом не мог сесть! – сказал он, отсмеявшись. – Этот человек, – объявил он присутствующим, – бич всей нашей семьи. Он ужасен. Но когда он говорит, даже моя глупая мать перестает выть и визжать.
– Если ты сделался разговорчивым, Антоний, я бы предпочел услышать что-нибудь посущественнее, – серьезно сказал Цезарь. – Что происходит на юге?
– Я был в Нарбоне, виделся с дядюшкой Луцием. Нет, я не сам к нему завернул, просто в Арелате меня ожидало его приглашение. Он передал мне письмо для тебя. Объемом в четыре фундаментальных трактата.
Антоний сунул руку в переметную суму, стоявшую у ног, и вынул из нее толстый свиток:
– Я могу вкратце пересказать его, если хочешь.
– Хочу. Начинай.
– Все завертелось в начале весны. Луктерий послал габалов, а вслед за ними и южных арвернов на гельвиев. Кончилось это плохо, – мрачно сказал Антоний. – Гельвии вдруг решили, что одолеют габалов числом. Но они не учли, что с габалами будут арверны, и жестоко поплатились. Доннотавр был убит. Но Кабур и его младшие сыновья уцелели. Потом ситуация улучшилась. Гельвии заперлись в своих городах и пока отбиваются от наскоков.
– Кабур потерял старшего сына? – переспросил Цезарь. – Это большой удар для него. Ты имеешь представление, о чем думают аллоброги?