– Я не буду царем Галлии, – прошептал он.
Дрожащей рукой Сур провел по глазам:
– И Гутруат не будет. Он скоро умрет. Но Катбад не сказал, что ты тоже умрешь.
– Сур, я понял, что будет с Цезарем. Ни один мускул жертвы не дрогнул. Это значит, что он победит. Ничто в Галлии не изменится. Катбад тоже понял это, но сказать Гутруату не смог, чтобы не распускать воинов, явившихся на сбор.
– Но почему тогда Верцингеториг проживет еще шесть лет?
– Я не знаю! – воскликнул Литавик. – Если Цезарь возьмет верх, Верцингеториг будет пленен. И его задушат во время триумфального шествия. – Комок подступил к горлу, но Литавик справился с ним. – Я не хочу в это верить, но все же верю. Рим победит, а я никогда не стану правителем Галлии.
Они шли вдоль ручья, вытекавшего из пруда Дагды, пробираясь между деревянными статуями, установленными на его берегу. Лучи заходящего солнца пронизывали пространство между стволами старых деревьев, делая зелень ярче и превращая коричневое в золотое.
– Что ты будешь делать? – спросил Сур, когда они вышли из леса к лагерю, где всюду, куда ни падал взгляд, теснились люди и лошади.
– Уеду куда-нибудь, – сказал Литавик, вытирая слезы.
– Я поеду с тобой.
– Я не прошу этого, Сур. Спасайся сам и спасай что можешь. Цезарю понадобятся эдуи, чтобы перевязывать раны Галлии. Мы не настолько перед ним виноваты, как белги или кельты-арморики.
– Нет, пусть этим занимается Конвиктолав! Думаю, я поеду к треверам.
– Что ж, это направление не хуже любого другого, если у тебя хороший попутчик.
Треверы поначалу приняли их за посланцев общего сбора.
– Этот Лабиен перебил столько наших воинов, что нам некого послать на помощь Алезии, – сказал их вождь Цингеториг.
– Алезию спасти не удастся, – веско произнес Сур.
– Я и сам так думаю. Вся эта болтовня о единой Галлии – чушь! Словно мы все заодно. А мы вовсе не заодно. Кем Верцингеториг мнит себя? Он серьезно верит, что арверн может сделаться царем белгов и что мы, белги, будем считаться с мнением кельта? Мы, треверы, будем голосовать за Амбиорига.
– Не за Коммия?
– Он продался Риму. Его привели на нашу сторону личные счеты, а не положение белгов, – с презрением объяснил Цингеториг.
О состоянии племени можно было судить по Тревиру, где следы деятельности Лабиена были хорошо там видны. Обыкновенно сами галльские оппиды для жилья не предназначались, но вокруг них всегда разрастались слободки. Такая слободка некогда окружала и Тревир. И процветала долгое время, но теперь в ней не осталось почти никого. Те силы, которые Цингеториг смог собрать, охраняли главное достояние треверов – лошадей, за которыми нагло охотились убии, приходящие из-за Рейна.
С тех пор как Цезарь стал пересаживать германцев на хороших коней, аппетиты убиев к таким грабежам возросли многократно. Арминий, вождь убиев, вдруг увидел новую перспективу для процветания своего народа. Когда Цезарь прогнал от себя эдуйскую кавалерию, Арминий не замедлил послать к нему тысячу шестьсот воинов, способных драться верхом, и намеревался и дальше посылать, сколько нужно. Скотоводам на скудных угодьях разбогатеть трудновато, но в конных битвах Арминий знал толк. Если все пойдет хорошо, то римские военачальники вскоре совсем отринут галльскую кавалерию. Им достаточно будет германцев.
Таким образом, серый массив Арденнского леса, пригодный разве что для пастбищ и выращивания злаков в долинах, огласился шумом битвы между треверами и убиями.
– Я ненавижу это место, – сказал Литавик спустя несколько дней.
– А я тут, похоже, прижился, – ответствовал Сур.
– Желаю удачи.
– И тебе тоже. Куда ты поедешь?
– В Галатию.
Сур ахнул:
– В Галатию? Да ведь это на другом конце света!
– Именно. Но галаты – галлы, и у них хорошие скакуны. Дейотару нужны знающие командиры.
– Литавик, этот царь – клиент Рима.
– Да, но я уже не буду Литавиком. Я буду Кабахием из вольков-тектосагов. Я поеду в Галатию повидаться с родней и влюблюсь в те края.
– А где ты найдешь подходящую накидку?
– Сур, в Толозе уже очень давно не носят накидок. Я оденусь как проживающий в Провинции галл.
Сначала он вознамерился посетить свои владения в окрестностях Матискона. Все галльские земли считались общей собственностью племени, на них обитавшего, но фактически они были поделены между аристократами этих племен, а Литавик принадлежал к их числу.
Он ехал вдоль Мозеллы, притока Рейна, через земли секванов, ушедших в Карнут. Поскольку оставшиеся дома секваны подтянулись поближе к Рейну на случай, если свевы вдруг решат похозяйничать в их владениях, ему никто не препятствовал и не задавал дурацких вопросов, зачем, мол, одинокий эдуй проезжает по землям недавних врагов с единственной вьючной лошадью в поводу.
И все-таки новость дошла до него. Когда Литавик огибал крепость Везонтион, он услышал, как через поле кричали, что Цезарь возле Алезии победил и что Верцингеториг ему сдался.
«Если бы мне не посчастливилось подслушать Катбада и Гутруата, я был бы там и тоже попал бы в плен к римлянам. Меня тоже послали бы в Рим ждать триумфа Цезаря. Как тогда царь Галлии собирается прожить еще шесть лет? Он ведь наверняка умрет во время триумфального шествия, даже если кого-то другого пощадят. Означает ли это, что Цезарь будет наместником Галлии третий пятилетний срок и таким образом не сможет отметить свой триумф еще шесть лет? Но зачем? Он покончит с нами уже в будущем году. Те, кто сейчас спасся, будут сокрушены. Никто не сможет помешать полной победе Цезаря. Тем не менее я верю, что Катбад истолковал знаки правильно. Еще шесть лет. Почему?!»
Поскольку его земли лежали к востоку и югу от Матискона, Литавик обогнул и эту крепость, хотя она принадлежала эдуям и, что еще важнее, там он оставил жену и детей на время войны. Лучше не видеть их. Они выживут. Главная забота сейчас – собственная судьба.
Его большой и удобный двухэтажный дом с шиферной крышей был построен на римский манер – вокруг огромного перистиля. Рабы обрадовались, увидев хозяина, и поклялись никому не говорить о его приезде. Сначала он думал задержаться в поместье только на срок, достаточный, чтобы опустошить секретный сундук, но лето на берегах спокойной, лениво текущей реки Арар стояло прекрасное, а Цезарь был далеко. Зачем же куда-то спешить? Что ему Цезарь? Арар течет медленно, словно бы вспять. И здесь его дом, а рабы ему преданы. Говорят, в Галатии тоже красивые земли, холмистые и привольные, пригодные для разведения лошадей. Но там он будет не дома. Галаты говорят на греческом, фракийском и диалекте галльского, на котором уже лет двести не говорят в Галлии. А он, Литавик, говорит лишь на греческом, да и то не так гладко, как хотелось бы.
Затем, в начале осени, когда он уже подумывал двинуться дальше, а рабы собрали неплохой урожай, приехал Валетиак с сотней всадников.
Братья тепло встретились, не в силах оторвать глаз друг от друга.
– Я не могу остаться, – сказал Валетиак. – Удивительно, что ты оказался здесь! Я приехал, только чтобы убедиться, что твои люди собрали урожай.
– Какова судьба аллоброгов? – спросил Литавик, наливая вино.
– Не блестящая, – ответил Валетиак, сделав гримасу. – Они дрались, по словам Цезаря, старательно, но неэффективно.
– А где сам Цезарь?
– В Бибракте.
– Он знает, что я здесь?
– Никто не знает, где ты.
– Как Цезарь поступит с эдуями?
– Мы, похоже, отделаемся довольно легко, как и арверны. Нам с ними надлежит стать ядром новой, исключительно проримской Галлии. Нас даже не лишат статуса друзей и союзников Рима. Конечно, при условии, что мы подпишем новый, очень пространный договор с Римом и введем в состав будущего правительства немало ставленников Цезаря. Виридомар прощен, но ты – нет. Фактически за твою голову назначили цену, из чего я заключаю, что тебе, если тебя схватят, уготована судьба Верцингеторига и Котия. Битургон и Эпоредориг тоже пройдут по Риму за Цезарем, но потом их отпустят домой.
– А что будет с тобой, Валетиак?
– Мне позволено сохранить за собой свои земли без права когда-либо возглавлять совет и сделаться вергобретом, – с горечью отозвался Валетиак.
Братья переглянулись, оба рослые, красивые, золотоволосые, голубоглазые. Мускулы на голых смуглых предплечьях Литавика напряглись так, что золотые браслеты врезались в кожу.
– Клянусь Дагдой и Дану, я бы им отомстил, будь у меня хоть какая-нибудь возможность! – воскликнул он, скрипнув зубами.
– Кажется, возможность имеется, – чуть улыбнувшись, сказал Валетиак.
– Какая? Какая?!
– Неподалеку отсюда я встретил группу путников, направлявшихся к Цезарю. Три телеги, удобная повозка, женщина на белом коне. В повозке нянька с мальчиком, очень похожим на Цезаря. Тебе нужны другие подсказки?
Литавик медленно покачал головой.
– Нет, – сказал он, со свистом выдохнув воздух. – Это женщина Цезаря! Раньше она была женщиной Думнорига.
– Как он ее называет? – спросил Валетиак.
– Рианнон. Она рыжая.
– Правильно. Рыжая. Двоюродная сестра Верцингеторига. Рианнон, что значит «обиженная жена». Думнориг был плохим мужем.
– И что ты сделал, Валетиак?
– Я захватил ее. – Валетиак пожал плечами. – А почему бы и нет? Что мне терять? Я никогда больше не займу подобающего мне положения.
– Ты можешь потерять все, – решительно сказал Литавик. Он встал и обнял брата за плечи. – Я вынужден буду бежать. Меня ищут. Но ты должен остаться! Будь терпелив, затаись, возьми к себе моих близких. Цезарь уйдет, придут другие. Ты опять войдешь в совет племени. Уезжай, но оставь женщину Цезаря здесь.
– А ребенка?
Литавик сжал кулаки и весело потряс ими:
– Он будет жить. Найди на каком-нибудь дальнем хуторе верных людей и отдай им мальчишку. Пусть болтает, кто он и что он, кто ему поверит? Сын Цезаря будет расти как эдуй, обреченный на рабство.
Они прошли к двери, поцеловались. Во дворе жались друг к другу пленные с круглыми от испуга глазами. Всех трясло. Всех, кроме рыжей. Той связали за спиной руки, но стояла она в гордой позе, на удивление прямо. Мальчик лет пяти, хлюпая носом, прятался за юбку няньки. Когда Валетиак сел в седло, Литавик подхватил малыша и передал брату, который посадил его на холку коня. Сбитый с толку ребенок слишком устал, чтобы протестовать. Голова его тут же откинулась на грудь всадника, он закрыл глаза и моментально уснул.