Требоний кивнул, а немного прихрамывающий Ватиний нахмурился. Его не было, когда Цезарь получил ответ сената на свою просьбу, чтобы к нему относились так же, как к Помпею.
– Я знаю, он сказочно богат, но это громадные суммы. Он может себе позволить такую щедрость, Требоний?
– Думаю, да. Только продажа рабов принесла ему двадцать тысяч талантов.
– Двадцать тысяч? Юпитер! Красс считался первым богачом Рима, а оставил только семь тысяч талантов!
– Марк Красс хвастал своим богатством, но ты когда-нибудь слышал, чтобы Помпей Магн говорил, сколько денег у него? Почему, ты думаешь, банкиры вьются вокруг Цезаря и преданно глядят ему в рот? Бальб первым примкнул к нему. Оппий – вторым. Это еще когда ты был юнцом. А такие воротилы, как Аттик, сделали выбор совсем недавно.
– Рабирий Постум обязан ему шансом начать новую жизнь, – напомнил Ватиний.
– Да, но это стало возможным, лишь когда Цезарь начал стремительно богатеть. Германские сокровища, осевшие у атуатуков, были воистину сказочными. Его доля в них тоже была баснословной. – Требоний усмехнулся. – А на случай нужды существуют сокровища Карнута. Это – его резерв. Цезарь отнюдь не дурак. Он знает, что следующий наместник Косматой Галлии попытается наложить на них лапу в первую очередь. Но готов спорить, там уже ничего не останется.
– Из Рима пишут, что его вскоре намерены лишить должности. О боги, куда уходит время? Мартовские календы стремительно приближаются! До них три месяца. И что будет тогда? Как только он лишится своего империя, его тут же привлекут к сотне судов. И с ним покончат, Требоний.
– Весьма вероятно, – спокойно отозвался Требоний.
Но Ватиний тоже был не дурак.
– Он ведь не допустит, чтобы это произошло?
– Нет, не допустит.
Наступило молчание. Ватиний внимательно всматривался в мрачное лицо собеседника, покусывая губу. Наконец их глаза встретились.
– Значит, я прав, – сказал Ватиний. – Он укрепляет свою связь с армией.
– Верное наблюдение.
– И пойдет на Рим.
– Только если его вынудят. По природе Цезарь не авантюрист. Он любит все делать in suo anno – в свое время, никаких специальных и чрезвычайных назначений, десять лет между консульствами, все законно. Если он вынужден будет идти на Рим, Ватиний, это убьет в нем что-то. Он это знает, и его это не прельщает. Ты думаешь, он боится сената? Или кого-то еще? Хваленого Помпея Магна, например? Нет! Они повалятся, как мишени на плацу перед германскими копьеносцами. Он знает это. Но вовсе к этому не стремится. Он хочет лишь того, что ему полагается, но – на законном основании. Марш на Рим – это крайняя мера, и он будет до последнего момента противиться этому. Его послужной список идеален. И он хочет, чтобы все так и оставалось.
– Он всегда стремился к идеалу, – печально промолвил Ватиний и содрогнулся. – Юпитер! Как он с ними поступит, если они его спровоцируют?
– Я даже думать о том не хочу.
– Не лучше ли нам принести жертву богам, чтобы те образумили boni?
– Я это делаю не первый месяц. Мне кажется, boni давно бы образумились, если бы не одно обстоятельство.
– Катон? – тут же воскликнул Ватиний.
Требоний отозвался эхом:
– Катон.
Опять помолчали. Ватиний вздохнул.
– Я – его человек. И в радости, и в беде, – сказал он.
– И я.
– А кто еще?
– Децим, Фабий, Секстий, Антоний, Ребил, Кален, Базил, Планк, Сульпиций, Луций Цезарь, – перечислил Требоний.
– А Лабиен?
Требоний покачал головой:
– Нет.
– Так решил Лабиен?
– Нет. Цезарь.
– Но он не говорит ничего плохого о Лабиене.
– Он и не скажет. Лабиен все еще надеется стать младшим консулом при Цезаре, хотя знает, что тот не одобряет его методов. Но в донесениях сенату личное не проскальзывает, как надеется Лабиен. Однако после принятия окончательного решения все изменится. Если Цезарь пойдет на Рим, он преподнесет boni подарок – Тита Лабиена.
– Ох, Требоний, только бы не дошло до гражданской войны!
Цезарь тоже молился об этом, даже когда придумывал способы, как справиться с boni, не выходя за рамки mos maiorum – неписаной конституции Рима. Консулами на следующий год были избраны: старшим – Луций Эмилий Лепид Павел, младшим – Гай Клавдий Марцелл, двоюродный брат теперешнего младшего консула Марка Марцелла. Он также был двоюродным братом еще одного Гая Марцелла, которого прочили провести в консулы через год. Чтобы их различать, первого обычно называли Гай Марцелл-старший, а второго – Гай Марцелл-младший. На Гая Марцелла-старшего, непримиримого противника Цезаря, надежды не было. Павел – другое дело. Сосланный за участие в мятеже своего отца Лепида, он, вернувшись в Рим, завоевал популярность, восстанавливая базилику Эмилия – одно из самых красивых на Римском форуме зданий. Когда тело Публия Клодия исчезло в пылающих недрах курии Гостилия, почти законченная базилика Эмилия тоже сгорела. У Павла не было денег, чтобы начать строительство снова.
Павел мало что значил, и Цезарь знал это. Но тем не менее он его купил. Стоило иметь своего старшего консула. В декабре Павел получил через Бальба от Цезаря тысячу шестьсот талантов. Базилику Эмилия принялись восстанавливать в еще большем блеске. Более перспективным приобретением был Курион, хотя он и обошелся всего в пятьсот талантов. Он сделал все, что от него требовалось, и выставил свою кандидатуру на выборах в самый последний момент, что не помешало ему занять первую строку в списке избранных плебейских трибунов.
Делалось и еще кое-что. Все главные города Италийской Галлии, Ближней Галлии и Италии получили большие суммы денег на строительство общественных зданий или перестройку рыночных площадей. Этим Цезарь упрочил в них свою и без того немалую популярность. Он подумывал провести подобные акции в обеих Испаниях, в Греции и в провинции Азия, но потом решил, что овчинка не стоит выделки. Помпей, имевший там намного больше влияния, все равно не разрешил бы своим клиентам его поддержать.
На все эти затраты Цезарь шел, вовсе не имея в виду перспективу гражданской войны. Наоборот, таким образом он надеялся свести эту угрозу на нет, полагая, что в решительный час симпатизирующие ему местные плутократы дадут знать boni, что им не понравится, если с Цезарем плохо обойдутся. Гражданская война была крайней мерой, и Цезарь искренне считал, что эта мера до того отвратительная, даже для boni, что до нее дело не дойдет. Победить можно было, сделав для boni невозможным идти против желания большинства жителей Рима, Италии, Иллирии, а также Италийской и Ближней Галлии.
Цезарь понимал весь идиотизм положения, но даже в самом пессимистическом состоянии духа не мог поверить, что небольшая группа сенаторов скорее предпочтет развязать братоубийственную войну, чем принять неизбежное и дать Цезарю то, что ему полагается по праву. Второе консульство, свободное от преследований, звание Первого Человека в Риме и первую строчку в исторических книгах. Это его долг перед семьей, своим dignitas и потомками. Он не оставит сына, но это не обязательно, если сын не сможет подняться выше отца. А подобного никогда не случалось с сыновьями великих людей. Все знают это. Сыновья великих не достигают величия. Тому подтверждение – Марий-младший и Фавст Сулла.
А между тем надо было подумать о новой римской провинции. О Косматой Галлии. Осесть в каком-нибудь месте, просеять местных жителей в поисках лучших из них. И разумно решить некоторые проблемы. Например, избавиться от двух тысяч галлов, которые, по мнению Цезаря, будут верны Риму не дольше, чем продлится его наместничество. Одну тысячу составляли рабы, которых он не мог продать из боязни вызвать кровавую бойню в тех местах, куда они попадут, а то и нешуточное восстание, вроде восстания Спартака. Вторую – свободные галлы, в большинстве своем вожди, на которых не произвел впечатления даже вид безруких жертв Укселлодуна.
Дело кончилось тем, что он отвел их в Массилию и погрузил под охраной на корабли. Тысячу рабов послали в Галатию – к царю Дейотару, галлу, всегда нуждавшемуся в хороших кавалеристах (без сомнения, Дейотар даст им свободу с условием поступления в его конницу). Тысячу свободных галлов Цезарь направил каппадокийскому царю Ариобарзану. Оба отряда были подарками. И небольшим приношением на алтарь Фортуны. Удача, конечно, есть знак благоволения высших сил, но всегда приятно сознавать, что и сам ты не промах. Банально объяснять успех только счастливым стечением обстоятельств. Никто лучше Цезаря не знал, что за удачей лежит море раздумий и кропотливого титанического труда. Но если войска гордятся его удачливостью, то пускай, он не возражает. Пока они думают, что их полководцу сопутствует удача, они не ведают страха. Он с ними, и, значит, им нечего опасаться. Как только солдаты решили, что удача покинула бедного Марка Красса, дни его были сочтены. Никто не свободен от предрассудков, но люди необразованные суеверны вдвойне. И Цезарь играл на этом, ничуть не смущаясь. Ибо если удача даруется богами, то и в отмеченном ею человеке многим начинает видеться нечто божественное. Пусть солдаты считают, что их командующий лишь немного уступает богам.
А в конце года пришла весточка от Квинта Цицерона, старшего легата в штате своего великого брата, наместника Киликии.
Цезарь, не надо мне было столь спешно тебя покидать. Ибо я наказан за то, что привык к твоим молниеносным перемещениям. Я полагал, что мой дорогой братец Марк помчится в Киликию. Но ошибся. Он выехал из Рима в начале мая и за два месяца сумел добраться лишь до Афин. Почему он так лебезит перед Магном? Я знаю, что это как-то связано с его юностью, точнее, со службой в армии Помпея Страбона, но думаю, что долг его перед сыном Страбона не может быть столь велик. Представь, что я вынес в Таренте, в доме Помпея Магна, где мы останавливались на два дня. Нет, при всем желании я не смогу полюбить этого человека.
В Афинах, где мы ждали Гая Помптина (знаешь, я мог бы командовать много лучше, чем он, но брат мне не доверяет), нас догнала весть, что Марк Марцелл выпорол жителя твоей колонии Новый Ком. О Цезарь, это позор! Мой брат тоже пришел в ярость, хотя больше был озабочен парфянской угрозой и потому до приезда Помптина отказывался выезжать из Афин.