Еще один месяц ушел на то, чтобы достичь границы Киликии возле Лаодикеи. Чудное место, с поразительными террасами, спускающимися с утесов! Теплые чистые озерца на уступах местные жители превратили в роскошные маленькие мраморные бассейны, настоящий подарок для таких путников, как Марк и я, измученных жарой и пылью. Мы с наслаждением провели там несколько дней, отмокая в воде (кажется, она укрепляет кости) и резвясь, словно рыбки.
Но потом, продолжив путь, мы пришли в ужас от состояния, в какое привели некогда процветающую Киликию Лентул Спинтер, а за ним Аппий Клавдий. «Руины, опустошение!» – вскричал патетически брат. В том не было преувеличения. Провинцию ограбили, изнасиловали. Все и вся реквизировано под видом сбора налогов. В том числе и сынком твоей дорогой подруги Сервилии. Извини, что говорю тебе это, но Брут, кажется, прекрасно спелся со своим тестем в части деяний, попирающих все понятия о законности. Хоть мой брат и не любит задевать важных людей, он в письме Аттику заявил, что считает поведение Аппия Клавдия недостойным. И что ему теперь ясно, почему тот его избегал.
Мы пробыли в Тарсе всего несколько дней. Марк стремился воспользоваться сезоном кампаний, как и Помптин. Парфяне совершали набеги вдоль Евфрата, а царь Каппадокии Ариобарзан не имел возможности дать им отпор. В Киликии мы нашли остатки армии, состоящей всего из двух легионов. Почему настолько малочисленную? Из-за отсутствия средств. Нетрудно понять, по чьей вине. Аппий Клавдий присвоил львиную долю армейского жалованья, поскольку платил легионам вполовину меньше того, что записано в книгах, не восполняя личный состав. А у царя Ариобарзана теперь нет средств, чтобы содержать приличное войско, из-за того что молодой Брут, этот столп римской порядочности, одолжил ему денег под астрономические проценты. Мой брат вознегодовал.
Как бы то ни было, все следующие три месяца мы проводили кампанию в Каппадокии. И продолжаем ее проводить. Нудное занятие, доложу я тебе. Помптин дурак! Он тратит многие дни, чтобы взять кое-как укрепленное поселение, которое ты бы взял самое большее часа за три. Но брат не знает, как ведутся войны, поэтому он удовлетворен.
Бибул, направляясь в Сирию, явно не торопился. Это значит, что мы все еще ожидаем, пока он приведет себя в порядок, чтобы развернуть совместные действия с обеих сторон горного хребта Аман. Прибыв в Антиохию в квинтилии, он очень холодно обошелся с Гаем Кассием, сразу же отослав его в Рим. Конечно, при нем два его сына: Марк Бибул, лет двадцати с небольшим, и Гней Бибул – ему девятнадцать. Вся эта тройка Бибулов разинула рот, узнав, что Кассий весьма искусно справлялся с парфянами. Например, его победа в низовьях реки Оронт заставила Пакора и его армию спешно вернуться домой.
Такой воинственный пыл Бибулу, похоже, не по нутру. Он справляется с парфянами по-другому. Чем разрабатывать и осуществлять какие-то никому не нужные операции, он нанял парфянина по имени Орнадапат, чтобы тот нашептывал царю Ороду, что его любимый сын Пакор спит и видит, как бы занять трон папаши. Умно, но не восхищает, не так ли?
Цезарь, я очень скучаю по Косматой Галлии. По той войне, которую мы вели. Такой стремительной, настоящей, без козней и интриг. А здесь, мне кажется, я трачу больше времени на препирательства с дурнем Помптином, чем на что-нибудь более полезное. Пожалуйста, напиши мне. Мне так нужна поддержка.
Бедный Квинт Цицерон! Прошло некоторое время, прежде чем Цезарь смог сесть и ответить на его печальное послание. Это так типично для Цицерона – предпочесть подлизу-ничтожество, каковым является Гай Помптин, своему брату. Ибо Квинт Цицерон совершенно прав. Он намного более способный военачальник, чем Помптин.
РимЯнварь – декабрь 50 г. до Р. Х.
Гай Скрибоний Курион
Когда Гай Кассий Лонгин возвратился домой, в тридцать один год сложив с себя полномочия наместника самой большой римской провинции, он обнаружил, что стал предметом всеобщего восхищения. Проявив дальновидность, он отказался просить у сената триумф, хотя солдаты провозгласили его императором на поле боя – после разгрома армии галилеян у Генисаретского озера.
– Я думаю, народу это понравилось не меньше, чем все, что ты сделал в Сирии, – сказал ему Брут.
– Зачем привлекать к себе внимание способом, который старики-сенаторы посчитают предосудительным? – сказал Кассий, пожимая плечами. – Все равно я не получил бы триумфа. А теперь те же люди, что осудили бы мою дерзость, вынуждены восхвалять мою скромность.
– Тебе там понравилось, да?
– В Сирии? Да, понравилось. Но не с Марком Крассом, а после Карр.
– А что сталось с золотом и сокровищами, которые Красс забрал из сирийских храмов? Ведь в походе на Месопотамию все это было при нем?
Кассий удивился вопросу, но потом понял, что Брут, будучи лишь на четыре месяца моложе его, хорошо разбирается в финансах, однако мало знает об управлении провинциями.
– Нет, все оставалось в Антиохии. А я, уезжая, забрал сокровища и деньги с собой. – Кассий кисло улыбнулся. – Вот почему Бибул теперь так зол на меня. Он требовал передать все ему, но я не поддался. Если бы я уступил, Риму досталась бы меньшая часть этих средств. Я видел, как подергиваются его липкие пальцы. Он уже мысленно погружал их в сундуки.
Брут крайне удивился:
– Кассий! Марк Бибул безупречен! Чтобы зять Катона решился на воровство у Рима и римлян? Такого себе и представить нельзя!
– Чушь, – презрительно усмехнулся Кассий. – Как ты наивен, Брут! На это способен любой, даже при меньших возможностях. Я не сделал этого лишь потому, что молод и моя карьера началась так великолепно. После того как я закончу свой срок в качестве консула, я опять буду наместником в Сирии, ведь я теперь слыву знатоком. Если бы я оттрубил там простым квестором, кто бы об этом помнил? Никто. Но простой квестор стал наместником – и Рим это запомнил. Простой квестор осадил парфян и навел там порядок. Рим запомнил и это. Так почему бы пресловутому квестору в довершение не вернуть Риму богатства Красса? Я сделал это. Легально. А Бибул оплошал. Он мог бы поторопиться, но добирался до Сирии с такой скоростью, что я успел все упаковать и погрузить на специально зафрахтованные корабли. Как он горевал, когда я отплывал! Желаю ему всего хорошего. Ему и его двум испорченным, ни на что не годным сынкам.
Брут помолчал. Ему не хотелось и далее говорить о Бибуле. Гай Кассий – хороший парень, военная жилка и все прочее, но не ему судить boni, которые известны тем, что не хотят брать на себя бремя управления провинциями, сопряженное с необходимостью ведения войн и другими опасностями. Он, разумеется, по рождению имеет право на консульство, но политик из него никудышный. В нем нет проницательности, нет такта. Фактически его внешность соответствует содержанию. Крепкий, короткостриженый, энергичный, решительный, у такого не хватит терпения на интриги.
– Я, конечно, рад тебя видеть, – сказал Брут. – Но не пойму, почему ты решил навестить первым делом меня?
Уголки рта Кассия забавно приподнялись, его карие глаза прищурились так, что от них остались лишь щелочки. О бедный Брут! Он действительно очень наивен! Неужели нет никакого способа вылечить эту отвратительную угреватую кожу? И заодно умерить его жажду наживы, не подобающую сенатору?
– Я пришел сюда, чтобы приветствовать главу уважаемой мною семьи.
– Мою мать? Почему же ты тогда не пошел прямо к ней?
Вздохнув, Кассий покачал головой:
– Брут, это ты глава семьи, а не Сервилия. Я пришел к тебе.
– А! О да. Конечно, я глава семьи. Но, вообще-то, у нас мама всем заправляет. Мама так хорошо во всем разбирается, к тому же она очень давно овдовела. Не думаю, что буду ей достойной заменой.
– И не будешь, пока не решишься.
– Мне и без того хорошо. Так о чем идет речь?
– Я хочу жениться на Юнии Терции – на Тертулле. Мы с ней обручены уже несколько лет, и я не молодею. Пора мне подумать о браке. Теперь я сенатор и крепко стою на ногах.
– Но ей только шестнадцать, – нахмурился Брут.
– Я знаю это! – резко оборвал его Кассий. – И еще я знаю, чья она дочь в действительности. Как, собственно, и весь Рим. Но поскольку род Юлиев подревней рода Юниев, я ничего не теряю, а только выигрываю. Хотя я не испытываю особой любви к Цезарю, на данный момент он доказал, что Юлии еще не выродились.
– Во мне течет кровь Юниев, – резко сказал Брут.
– Но ветви Брутов, а не Силанов. Есть разница.
– А по материнской линии и Тертулла, и я из рода патрициев Сервилиев! – продолжил Брут, наливаясь краской.
– Хорошо-хорошо, – поспешно согласился Кассий. – Так могу я надеяться?
– Я должен спросить мать.
– О Брут, когда ты научишься принимать решения сам?
– Какие решения? – спросила Сервилия, без стука входя в кабинет.
Взгляд больших темных глаз остановился на Кассии. На сына Сервилия предпочитала вообще не смотреть. Сияя, она подошла к гостю, взяла в ладони энергичное загорелое мужское лицо.
– Как я рада, что ты опять в Риме! – сказала она, целуя Кассия в губы.
Ей всегда нравился Кассий, приятельствовавший с ее сыном с подростковых времен. Воин, человек действия. Настоящий мужчина, способный самостоятельно сделать себе имя.
– Какие решения? – повторила она, садясь в кресло.
– Я хочу жениться на Тертулле, – ответил Кассий. – И как можно скорее.
– Тогда давай спросим, что она думает об этом сама, – спокойно сказала Сервилия, не поинтересовавшись мнением Брута.
Она хлопнула в ладоши, призывая управляющего.
– Попроси госпожу Тертуллу прийти в кабинет, – сказала она ему, затем опять обратилась к Кассию: – Почему так спешно?
– Сервилия, мне без малого тридцать три. Пора заводить семью. Я понимаю, что Тертулла еще совсем девочка, но мы ведь обручены, и она меня знает.
– Она уже вполне созрела, – последовало спокойное уточнение.