– Так.
– Значит, Курион – человек Цезаря.
– Я в этом сомневаюсь.
– Он вдруг уплатил все свои долги.
Понтий Аквила засмеялся, откинув голову. Нет, он просто великолепен.
– Он еще женился на Фульвии. И своевременно, если верить молве. Для новобрачной ее талия чересчур округлилась.
– Бедная старая Семпрония! Дочь, переходящая от одного демагога к другому.
– Пока нет свидетельств, что Курион – демагог.
– Будут, – загадочно прозвучало в ответ.
Около двух лет сенат был лишен своего исконного помещения для собраний. Курия Гостилия сгорела, и никто не выражал желания ее восстановить. Государственная казна едва справлялась с оплатой текущих счетов. По традиции за это дело должен был взяться какой-нибудь большой человек, но ни один такой человек инициативы не проявлял. Включая Помпея Великого, которого, казалось, совершенно не волновало бедственное положение почтенных отцов. «Вы всегда можете воспользоваться курией Помпея», – сказал он.
– Как это на него похоже! – взорвался Гай Марцелл-старший, ковыляя к Марсову полю и каменному театру Помпея в первый день марта. – Он заставляет сенат проводить все свои многолюдные заседания в здании, которое возвел, когда в этом не было нужды. В этом он весь!
– Еще одно специальное назначение в своем роде, – сказал Катон, мчавшийся вперед с такой скоростью, что Гай Марцелл-старший с трудом поспевал за ним.
– Куда мы так торопимся, Катон? В марте фасции у Павла, а он совсем не склонен спешить.
– Потому что он болван.
Комплекс, который Помпей построил пять лет назад на зеленом Марсовом поле неподалеку от цирка Фламиния, поражал своими размерами. Просторный каменный театр, который вмещал пять тысяч зрителей, высился над древними строениями, возведенными здесь без всякого плана. Храм Венеры Победительницы, венчающий кавею, свидетельствовал о предусмотрительности Помпея. Лицедейство, по мнению множества моралистов, дурно влияло на римлян и их нравы, и потому еще пять лет назад все театральные представления во время игр и празднеств проводились во временных деревянных сооружениях. Но храм Венеры превращал нечто сомнительное в целиком отвечающее mos maiorum.
К театру примыкал большой перистиль, окруженный сотней колонн с каннелюрами и вычурными коринфскими капителями, наподобие тех, которые привез из Греции Сулла. За синими с густой позолотой колоннами красные стены были сплошь покрыты великолепными фресками. Но кровавые сюжеты несколько портили общее впечатление. Денег у Помпея явно было больше, чем вкуса, что он и продемонстрировал своей колоннадой и садом, изобиловавшим фонтанами, рыбами, чудищами и всякими излишествами.
Но Помпей на том не остановился. В дальнем конце перистиля он воздвиг курию и освятил ее, чтобы там мог собираться сенат. Курия была очень удобна и в плане напоминала сгоревшую. Та курия представляла собой прямоугольное помещение, обнесенное по трем сторонам ярусами, сбегавшими к возвышению, где восседали курульные магистраты. Верхний ярус занимали заднескамеечники, сенаторы, не имевшие права участвовать в прениях, ибо они еще не получили магистратур и не удостоились травяного или гражданского венка за храбрость. Два средних яруса вмещали сенаторов, уже успевших занять хоть и не очень высокие, но ответственные посты. Это были плебейские трибуны, квесторы, эдилы, сенаторы, отмеченные военными наградами. Два нижних яруса предназначались для бывших курульных эдилов, преторов, консулов, цензоров, имевших гораздо больше пространства, чтобы распушить перья, чем их коллеги, сидевшие выше.
Старая курия Гостилия внутри была мрачной. Ярусы из необработанного туфа, стены, покрытые орнаментом в виде красных завитков и линий. Курульное возвышение устилал тот же туф. Центральное пространство между двумя скамьями ярусов покрыто мрамором в черно-белую клетку, таким старым, что он стал тусклым и совершенно потерял вид. В отличие от этой античной простоты курия Помпея была целиком выполнена из цветного мрамора. Стены пурпурные, между позолоченными пилястрами выложен причудливый узор из плиток розового мрамора. Верхний ярус облицован коричневым мрамором, средние – желтым, нижние – кремовым, а курульное возвышение – нумидийским, мерцающим голубым. Проходы вымощены мозаикой в виде пурпурных и белых кругов. Все это залито светом, поступающим через высокие окна, забранные золочеными решетками.
Многие, входя в помещение, фыркали при виде этой помпезности, но на самом деле оскорбительной была вовсе не пышность. А статуя, стоявшая позади курульного возвышения. Сделанная в натуральную (чтобы не гневить богов) величину, она изображала Помпея в дни его первого консульства. Стройного, крепкого, тридцатишестилетнего, с копной золотистых волос и с ясными голубыми глазами на простом, круглом и явно не римском лице. Скульптор был выбран лучший, как и художник, искусно раскрасивший статую. Кожа, глаза, волосы имели естественный вид, настоящими казались и темно-бордовые сенаторские кальцеи с консульскими серповидными пряжками. Только тога и видимая часть туники были выполнены в новой манере из полированного белого мрамора с пурпурным вкраплением на месте latus clavus. Поскольку статую водрузили на постамент высотой в четыре фута, Помпей Великий довлел над всеми. Самодовольный! Невыносимо высокомерный!
Почти все четыреста сенаторов, присутствовавших в Риме, пришли в курию Помпея на это долгожданное заседание в Мартовские календы. Отчасти Гай Марцелл-старший был прав, считая, что Помпей хотел принудить сенат собраться в его курии, потому что сенаторы игнорировали ее существование, пока их любимое помещение не сгорело. Но Марцелл-старший не захотел пойти в своих рассуждениях немного дальше и признать тот факт, что в эти дни сенату просто негде было бы собраться в полном составе, кроме как здесь, вне священных границ Рима. А это означало, что заседания мог посещать и Помпей, не теряя своего империя наместника обеих Испаний. Этими провинциями управляли верные ему люди, а сам он, будучи также куратором по снабжению Рима зерном, имел возможность жить возле города и свободно передвигаться по всей Италии, что обычно запрещалось наместникам провинций.
Рассвет только-только начинал заниматься над Эсквилином, однако сенаторов в саду перистиля уже было полно. В ожидании появления созвавшего сенат магистрата Луция Эмилия Лепида Павла они собирались в небольшие группы, объединенные политическими взглядами, и оживленно переговаривались, несмотря на столь ранний час. Заседание обещало стать памятным, и все сгорали от нетерпения. Всегда приятно посмотреть на падения кумира, а в том, что сегодня Цезарь, народный кумир, будет повержен, почти никто не сомневался.
Лидеры boni стояли у дверей курии: Катон, Агенобарб, Метелл Сципион, Марк Марцелл (младший консул прошлого года), Аппий Клавдий, Лентул Спинтер, Гай Марцелл-старший (младший консул этого года), Гай Марцелл-младший (предполагаемый консул будущего года), Фавст Сулла, Брут и два плебейских трибуна.
– Великий, великий день! – хрипло пролаял Катон.
– Цезарю конец! – улыбнулся Луций Домиций Агенобарб.
– Его будут поддерживать, – неуверенно осмелился вставить Брут. – Я вижу Луция Пизона, Филиппа, Лепида, Ватию Исаврийского, Мессалу Руфа и Рабирия Постума. У них уверенный вид.
– Лузга! Отребье! – презрительно изрек Марк Марцелл.
– Но кто знает, как заднескамеечники поведут себя, когда дело дойдет до голосования? – с некоторым напряжением произнес Аппий Клавдий.
Он находился под следствием за вымогательство, и ему было не по себе.
– Большинство из них будут голосовать за нас, а не за Цезаря, – надменно процедил Метелл Сципион.
В этот момент появились ликторы, за ними шествовал старший консул Павел. Он вошел в курию, сенаторы устремились следом в сопровождении слуг, несших складные стулья, а также писцов, нанятых теми, кто пожелал иметь дословную запись хода этого исторического собрания.
Произнесли молитвы, принесли жертвы, знаки сочли благоприятными. Сенаторы сели на свои стулья, курульные магистраты опустились в свои кресла из слоновой кости на бело-голубом мраморном возвышении под сенью статуи Помпея Великого.
Сам Помпей сидел на нижнем ярусе слева от возвышения, одетый в тогу с пурпурной полосой, и со слабой улыбкой смотрел прямо в лицо своей статуе, наслаждаясь тонкой иронией происходящего. Какой это будет восхитительный день! Наконец-то из-под ног единственного человека, способного его затмить, будет выбита почва. И это притом, что сам он, Помпей Магн, не ударил для этого пальцем о палец. Никто не сможет обвинить его в сговоре с целью расправиться с Цезарем. Все произойдет без него, ему ничего не придется делать, только молча присутствовать на заседании. Естественно, он будет голосовать за лишение Цезаря полномочий наместника, но точно так же проголосуют почти все. Выступать он не станет, даже если его попросят. Boni сами найдут что сказать.
Павел, у которого были фасции на март, сидел в своем курульном кресле чуть впереди Гая Марцелла. За ними устроились восемь преторов и два курульных эдила.
А внизу, прямо под курульным возвышением, стояла очень длинная, прочная, хорошо отполированная скамья. Там помещались десять плебейских трибунов, избранных плебеями для защиты своих интересов, а главное, для того, чтобы ставить на место патрициев. По крайней мере, так было на заре Республики, когда патриции целиком контролировали сенат, а также суды, центуриатное собрание и вообще все сферы общественной жизни. Но это продолжалось недолго, после того как Рим избавился от царей. Плебс стал стремительно возвышаться, богатеть и потянулся к власти. Поединок умов длился сто лет. Патрициат боролся, но исход был предопределен. В результате плебеи получили право на один консульский пост, на половину мест в коллегии понтификов, на официальное причисление к нобилитету семей, один из членов которых достиг преторской должности, и на организацию коллегии плебейских трибунов, дававших клятву защищать интересы плебса даже ценой собственной жизни.