Гай Марцелл глубоко вздохнул, покачал головой:
– Я не утверждаю, что Гай Цезарь осознанно намеревается сделаться вторым Суллой. Не утверждаю я и того, что члены древних патрицианских родов обязательно придерживаются такого же образа мыслей. Но все они одинаковы. Они считают себя чуть ниже богов и верят, что все им разрешено и все им под силу.
Он глубоко вздохнул и в упор посмотрел на самого молодого дядю Цезаря, Луция Аврелия Котту, который во все годы проконсульства Цезаря сохранял невозмутимую беспристрастность.
– Вы все знаете, что Гай Цезарь намерен второй раз баллотироваться на консульскую должность. Вы также знаете, что сенат отказался разрешить Гаю Цезарю зарегистрировать свою кандидатуру in absentia. Для регистрации он должен пересечь померий и войти в город, что тут же лишит его полномочий наместника. После чего многие из присутствующих, и я в том числе, незамедлительно обвинят его в массе преступных деяний. Деяний предательских, почтенные отцы! Таких, как незаконный набор легионов для вторжения в земли не воюющих с нами племен. Образование колоний из людей, не имеющих права быть римскими гражданами. Убийство послов, пришедших к нему с доброй волей. Это измена! Цезарю предъявят множество обвинений, и он будет осужден. И это будет особый суд, а на Форум явятся больше солдат, чем собрались по приказанию Гнея Помпея в день суда над Милоном. Он не избежит наказания. Оно будет справедливым. Но начать вершить эту справедливость мы можем прямо сейчас. Я вношу предложение лишить Гая Юлия Цезаря его проконсульских и наместнических полномочий, как и права командовать армией, сегодня, в Мартовские календы, в год консульства Луция Эмилия Лепида Павла и Гая Клавдия Марцелла.
Курион не двинулся, не выпрямился, не изменил положения ног. Он лишь сказал:
– Я налагаю вето на твое предложение, Гай Марцелл.
Коллективный вздох четырехсот пар легких был подобен порыву ветра, за которым последовали шорохи, бормотание, скрип стульев, несколько хлопков.
Помпей вытаращил глаза, у Агенобарба вырвался продолжительный стон, а Катон словно бы онемел. Первым опомнился Гай Марцелл-старший:
– Я предлагаю лишить Гая Юлия Цезаря его полномочий, его провинций и армии.
– Я налагаю вето на твое предложение, младший консул, – повторил Курион.
Наступила удивительная тишина, никто не шелохнулся, не сказал ни слова. Все глаза устремились на Куриона.
Катон вскочил.
– Изменник! – заорал он. – Изменник, изменник, изменник! Немедленно арестуйте его!
– Чушь! – выкрикнул Курион. Он поднялся со скамьи и вышел на середину пурпурно-белой площадки, где и встал, широко расставив ноги и высоко вскинув голову. – Чушь, Катон, и ты это сам знаешь! Ты и твои лизоблюды провели декрет, не имеющий даже отдаленного отношения к законности! Ни один декрет, принятый не в период военного положения, не может лишить законно избранного плебейского трибуна его права на вето! Я налагаю вето на предложение младшего консула! Это мое законное право! И не пытайся внушить мне, что меня ждет скорый суд за измену и падение с Тарпейской скалы! Плебс никогда этого не допустит! Кем ты себя возомнил, патрицианский подпевала? Для человека, вечно твердящего о высокомерии патрициев, Катон, ты сам ведешь себя как настоящий патриций! А потому сядь и заткнись. Я налагаю вето на предложение младшего консула!
– Замечательно, – послышалось от дверей. – Курион, я восхищаюсь тобой! Я преклоняюсь перед тобой! Замечательно! Превосходно!
В дверном проеме стояла Фульвия, освещенная солнцем. Живот ее под оранжевым шифоновым платьем заметно круглился, щеки пылали, глаза сияли.
Гай Марцелл-старший затрясся, теряя терпение.
– Ликторы, уберите эту женщину! – закричал он. – Выкиньте ее на улицу, там ей место!
– Не смейте трогать ее! – прорычал Курион. – Где это сказано, что римлянин любого пола не может полюбопытствовать, что творится в сенате при открытых дверях? Только дотронься до внучки Гая Семпрония Гракха, и тебя разорвут на куски те люди, которых ты считаешь презренной, необразованной чернью, Марцелл!
Ликторы колебались. Курион воспользовался моментом. Он прошел к двери, взял жену за плечи и пылко поцеловал:
– Ступай домой, Фульвия, ты молодец.
И Фульвия, чуть улыбаясь, ушла, а Курион вернулся в центр курии и насмешливо посмотрел на Марцелла.
– Ликторы, арестуйте этого человека! – дрожа от гнева, выкрикнул тот. Пена скопилась в уголках его рта. – Арестуйте его! Я обвиняю его в измене! Бросьте его в Лаутумию!
– Ликторы, стойте там, где стоите! – безапелляционно повелел Курион. – Я – плебейский трибун, которому препятствуют выполнять мои прямые обязанности. Я воспользовался моим правом вето на законном собрании сената, и на данный момент не действует ни один декрет о защите Республики, который бы мне это запрещал! Я приказываю вам арестовать младшего консула за попытку воспрепятствовать народному трибуну исполнить свой долг! Делайте же, что вам говорят! Арестуйте Гая Марцелла!
До сих пор сидевший в оцепенении Павел с трудом поднялся на ноги и жестом приказал старшему ликтору постучать фасциями по полу.
– Тихо! Тихо! – закричал он. – Я требую тишины! Успокойтесь!
– Это я созвал сенат, а не ты! – завопил Марцелл-старший. – Павел, не суйся не в свое дело!
– Я – консул с фасциями! – прогремел обычно апатичный Павел. – А значит, я веду это заседание, младший консул! Сядь! Все сядьте! Я требую тишины, иначе прикажу ликторам всех разогнать! Катон, закрой рот! Агенобарб, даже не думай что-нибудь вякнуть! Я требую тишины! – Он сердито уставился на Куриона, похожего на строптивую и беспечную собачонку, ничуть не страшащуюся волчьей стаи, готовой наброситься на нее. – Гай Скрибоний Курион, я уважаю твое право на вето, и я согласен, что препятствовать тебе противозаконно. Но я думаю, сенат должен знать, какие у тебя для этого основания. Говори.
Курион кивнул, пригладил волосы, облизнул губы. Хорошо бы глоток воды! Попросить? Но это примут за слабость.
– Благодарю, старший консул. Не было нужды распространяться о том, что именно многие из собравшихся планируют предпринять против проконсула Гая Юлия Цезаря. Это несущественно и неуместно. Ему стоило ограничиться лишь изложением причин, по каким он предлагает лишить Гая Цезаря проконсульства и провинций.
Курион пересек площадку и встал спиной к дверям, теперь закрытым. С этой точки он мог видеть всех, включая статую и тех, кто сидел перед ней.
– Младший консул заявил, что Гай Цезарь напал на мирную территорию, не принадлежавшую Риму, чтобы снискать себе еще большую славу. Однако на деле это не так. Царь свевов-германцев Ариовист заключил соглашение с кельтскими секванами, позволяющее его народу осесть на одной трети принадлежащих секванам земель. И чтобы установить дружеские отношения с германцами, Гай Цезарь нарек царя Ариовиста другом и союзником Рима. Точнее, он дал ему этот статус, скрепив его договором. Но царь Ариовист нарушил договор, переправив через Рейн значительно большее количество свевов и тесня секванов. Те, в свою очередь, потеснили эдуев, давно находящихся с нами в союзе. Гай Цезарь выступил в защиту эдуев, ибо обязан был им помочь. Затем, лично оценив мощь германцев, Гай Цезарь решил заручиться поддержкой кельтов и белгов Косматой Галлии и лишь потому пошел в их земли, а вовсе не с целью развязать неправедную войну.
– Курион! – крикнул Марк Марцелл. – Вот уж не думал, что сын такого отца станет подлизывать чье-то дерьмо! Ерунда! Человек, желающий заключить договор, не берет с собой войско!
– Тихо! – громыхнул Павел.
Курион покачал головой, словно бы сожалея о глупости замечания.
– Он пошел туда с войском, потому что является осмотрительным человеком, Марк Марцелл, а не таким идиотом, как ты. Ни одно римское копье не было брошено с захватническими целями, ни одно племя не было разорено. Цезарь заключил там множество договоров о дружбе. Законные и реальные, все они висят в храме Юпитера Победоносного. Пойди и взгляни на них, если не веришь! И только когда эти договоры были нарушены галлами, римские копья нашли свои цели, а мечи покинули ножны. Прочти «Записки» Гая Цезаря, ты можешь купить их в любой книжной лавке! А то мне сдается, что ты с ними незнаком. Ты что, клевал носом, когда его отчеты зачитывались в сенате?
– Ты не достоин называть себя Скрибонием Курионом! – с горечью сказал Катон. – Изменник!
– Это спорный вопрос, Марк Катон! – заметил Курион, хмурясь. – По мне, так изменником являешься ты. А я использовал свое право вето исключительно потому, что мне стало ясно, что и младший консул, и остальные boni намерены ущемить права человека, которого нет сейчас среди нас. Мне это не по нраву. Здесь не судилище, но и в судах обвиняемым дается возможность себя защитить. И я, как плебейский трибун, всего лишь ратую за справедливость. Я повторяю, Гай Цезарь не был захватчиком в Косматой Галлии. А на заявление, что он набирал легионы без соответствующих полномочий, я хотел бы ответить, что вы сами санкционировали это и согласились платить дополнительно набранной армии, поскольку ситуация в Косматой Галлии ухудшалась.
– Это было уже после противоправного набора! – крикнул Агенобарб. – После! Мы лишь приняли свершившееся!
– Позволь не согласиться, Луций Домиций. Разве сенат не выносил благодарностей Цезарю? И разве казна когда-нибудь заявляла, что не имеет права принимать деньги, которые присылал Цезарь? Правители всегда нуждаются в деньгах, ибо сами их не зарабатывают. Они лишь горазды их тратить.
Курион резко обернулся, чтобы посмотреть на Брута, который на глазах сжался.
– Отчего-то boni не считают действия своих сторонников достойными порицания. А потому задаю вам вопрос. Что предпочло бы большинство сенаторов? Жесткие, прямые, но вполне правомерные репрессалии Гая Цезаря в Галлии или тайные, жестокие и совсем неправомерные репрессалии Марка Брута, совершенные им по отношению к старейшинам кипрского города Саламин, когда они не смогли уплатить его миньонам сорок восемь процентов накрутки на их общий долг? Я слышал, что Гай Цезарь судил некоторых галльских вождей и казнил их. Я слышал, что Гай Цезарь убил много галльских вождей на поле сражения. Я слышал, что он отрубил руки четырем тысячам галлов, которые ополчились на Рим. Но нигде я не слышал, что Гай Цезарь одолжил кому-то деньги, а потом посадил своих должников под замок и держал их там, пока они не умерли с голоду! Именно это проделал Марк Брут, этот выдающийся представитель римской сенаторской молодежи!