К счастью, у них не ощущалось недостатка в съестных припасах; еще оставался небольшой запас консервов, который они, правда, рассчитывали пополнить в Ситке. К тому же окрестности изобиловали дикими животными. Главное — не пересекать границу, чтобы не подвергнуться штрафу в пользу царской казны и конфискации ружья.
Тем не менее тоска всерьез одолела господина Каскабеля и его домочадцев. Их настроение разделяли, казалось, даже животные. Жако болтал меньше обычного. Собаки, поджав хвосты, подолгу беспокойно скулили и беспричинно выли. Джон Булль особо не утруждал себя гримасами и ужимками. Только Вермута и Гладиатора как будто устраивал новый образ жизни, при котором ничего не оставалось, кроме как толстеть на сочной траве окрестных пастбищ.
— Нужно все-таки куда-нибудь подаваться! — повторял время от времени господин Каскабель, скрестив руки на груди.
Конечно, но куда? Куда? Вот что приводило в смущение почтенного артиста, так как, похоже, у него не осталось выбора: российская граница на замке, придется возвращаться. Конец столь решительно начатому западному пути! Неужели опять тащиться сквозь ненавистную Британскую Колумбию, затем через необозримые прерии Дальнего Запада, чтобы добраться до побережья Атлантики?! Ну а потом, что делать в Нью-Йорке? Рассчитывать на какие-нибудь милосердные души, которые помогут труппе вернуться на родину? Опуститься до подаяний — какое неслыханное унижение для славных артистов, всегда живших только своим собственным трудом, а не подачками! Ах! Если б не те мерзавцы, что ограбили честных артистов в ущельях Сьерра-Невады! Их повесят в Америке, удавят в Испании, гильотинируют во Франции или посадят на кол в Турции, то и дело повторял господин Каскабель, иначе нет в этом мире справедливости!
Наконец он принял решение.
— Завтра мы отправляемся в путь! — объявил он вечером четвертого июня. — Мы вернемся в Сакраменто, а затем…
Он не закончил фразу. В Сакраменто будет видно, что делать. Впрочем, все уже готовы к отъезду. Оставалось только запрячь лошадей и направить их на юг.
Последний вечер на границе вожделенной Аляски стал особенно грустным. Стихла обычная веселая болтовня, каждый замкнулся в себе. Наступила непроницаемо темная ночь. Жирные тучи застилали небо, словно нагромождение ледяных торосов, гонимое ветром к востоку. Взгляд не мог зацепиться ни за одну звезду, а месяц прятался позади высоких гор на горизонте.
Уже в девять часов вечера господин Каскабель дал отбой. На рассвете предстояло тронуться в путь по той же дороге, что «Прекрасная Колесница» уже прошла от Сакраменто, и теперь, пожалуй, нетрудно обойтись без проводников. Нужно дойти до Фрейзера, а там лишь спуститься по его долине до границ штата Вашингтон.
Клу хотел уже запереть наружную дверь фургона, не преминув пожелать спокойной ночи собачкам и лошадкам, как вдруг неподалеку раздался выстрел.
— Кажется, стреляют! — подскочил господин Каскабель.
— Да, кто-то выстрелил…— подтвердил Жан.
— Наверно, какой-нибудь охотник! — сказала Корнелия.
— Какой, к черту, охотник посреди ночи? — справедливо заметил Жан. — Это невозможно!
В этот момент прозвучал второй выстрел и послышались крики.
Глава XКАЙЕТТА
Господин Каскабель, Жан, Сандр и Клу мгновенно выскочили из фургона.
— Это оттуда. — Жан указывал на опушку леса вдоль границы.
— Тише, послушаем еще! — предложил господин Каскабель. Бесполезно. Ни звука, ни крика, ни выстрела.
— Кто-то случайно пальнул, что ли? — спросил Сандр.
— Нет, не случайно, — возразил Жан, — несомненно, то были крики отчаяния, там кто-то в опасности…
— Надо идти на помощь! — отозвалась добродетельная Корнелия.
— Да! Вперед, ребятишки, — приказал господин Каскабель. — Только вооружимся как следует!
Вряд ли это несчастный случай. Видимо, какой-то путешественник стал жертвой разбойного нападения. А потому стоило принять меры не только для помощи, но и для самозащиты.
В одно мгновение господин Каскабель и Жан подхватили ружья, а Сандр и Клу — револьверы, и все двинулись прочь от «Прекрасной Колесницы», оставив ее под охраной Корнелии и собак.
В течение пяти или шести минут они шли по опушке леса и время от времени останавливались, настороженно прислушиваясь; но ничто не нарушало более лесной тишины. Тем не менее никто не сомневался, что крик раздался отсюда, где-то совсем недалеко.
— Может быть, мы стали жертвами коллективной галлюцинации? — подумал вслух господин Каскабель.
— Нет, отец, — ответил Жан, — это невозможно… Вот! Слышишь?
Они четко различили вопль, но теперь уже не мужской голос, как в первый раз, а зов женщины или ребенка.
Сумерки сгустились как никогда, и в лесу уже в трех-четырех метрах не было видно ни зги. Клу хотел сбегать к фургону за фонарем; но господин Каскабель остановил его, сославшись на то, что тогда они превратятся в прекрасную мишень.
Крик повторился достаточно ясно, чтобы придерживаться нужного направления. Скорее всего он доносился не из глубины леса.
В самом деле, пять минут спустя господин Каскабель, Жан, Сандр и Клу подошли к опушке небольшой поляны… Двое мужчин лежали на земле. Женщина, стоявшая на коленях, поддерживала руками голову одного из них.
Именно ее вопли разносились по округе. Господин Каскабель, уже несколько поднаторевший в шинукском наречии, разобрал наконец, что она кричала:
— Сюда! Сюда! Уби-или!
Жан подошел к растерянной женщине, обагренной кровью из пробитой груди несчастного. Она судорожно пыталась вернуть его к жизни.
— Этот еще дышит! — сказал Жан.
— А другой? — поинтересовался господин Каскабель.
— Другой… Не знаю… — ответил Сандр.
Господин Каскабель приложил ухо к груди и руку к губам второго бедняги, но сердце не билось, а легкие уже покинул последний вздох.
— Он явно мертв!
Да, несчастный был сражен наповал пулей в висок.
Но кто же эта незнакомка, говорившая на индейском наречии? В темноте и под капюшоном, ниспадавшим на лоб, невозможно разглядеть, какого она возраста. Позднее они все узнают; она расскажет, как попала сюда, а также как произошло двойное убийство. А сейчас необходимо немедля отнести раненого на стоянку «Прекрасной Колесницы» и оказать возможную помощь. Что касается тела второго несчастного, то назавтра они вернутся и похоронят его.
Господин Каскабель и Жан взяли раненого под руки, а Сандр и Клу — под ноги.
— Идите за нами! — обернулись они к женщине.
Она без возражений пошла рядом, прикладывая какую-то тряпицу к кровоточившей груди раненого.
Пришлось двигаться медленно и осторожно. Бедняга весил немало, и следовало оберегать его от толчков. Господин Каскабель хотел принести раненого в свой лагерь живым, а не мертвым.
Наконец через двадцать минут все благополучно прибыли на место, никого больше не повстречав.
Корнелия и малышка Наполеона, беспокоясь, что тоже могут стать жертвами нападения, ожидали их в великом нетерпении.
— Быстрей, Корнелия, — крикнул господин Каскабель, — воду, чистое белье и все, что нужно, чтобы остановить кровотечение, не то этот бедолага отдаст концы!
— Хорошо, хорошо! — ответила Корнелия. — Ты же знаешь, я все сумею, Цезарь! Поменьше разговоров, я займусь больным!
В самом деле она кое-что смыслила в медицине, ибо выходила не одного раненого за годы странствий в стране ковбоев и индейцев.
Клу расстелил матрас для пострадавшего в первом отсеке, слегка приподнял голову подушкой. Теперь при свете лампы они разглядели лицо, побледневшее в предсмертной тоске, а также индианку, вставшую на колени у его изголовья.
Девушка оказалась совсем юной, на вид ей не больше пятнадцати — шестнадцати лет.
— Откуда ты, дитя? — спросила Корнелия.
— Это ее крики мы слышали, — пояснил Жан, — она находилась рядом с раненым.
Последний был человеком примерно сорока пяти лет, с поседевшей бородой и шевелюрой, крепко сложенный, роста выше среднего, с симпатичным лицом, волевой характер которого обнаруживался, несмотря на мертвенную бледность и прикрытые веками глаза. Время от времени с его уст срывался стон; но он не мог, конечно, произнести и слова, что позволило бы определить его национальность.
Когда незнакомца раздели до пояса, Корнелия увидела, что его грудь пробита ударом кинжала между третьим и четвертым ребрами. Смертельна ли такая рана? Это мог определить только врач. Но, без сомнений, положение очень серьезно.
Поскольку в данный момент консультации врача не предвиделось, приходилось надеяться на опыт Корнелии и на лекарства из походной аптечки.
Необходимо срочно остановить кровотечение, которое грозило повлечь скорую смерть. Время покажет, можно ли перевезти раненого в ближайшее селение. И на этот раз господину Каскабелю абсолютно безразлично, англосаксонским оно окажется или нет.
Тщательно промыв рану чистой водой, Корнелия приложила компресс, пропитанный арникой[94]. Она надеялась такой перевязкой остановить кровь, раненый и так слишком много ее потерял.
— Ну что, Корнелия, — спросил господин Каскабель, — чем еще ему помочь?
— Надо положить горемыку на нашу кровать, а я буду присматривать за ним и менять компрессы по мере надобности.
— Мы будем дежурить по очереди! — предложил Жан. — К тому же надо быть настороже! Разве можно спать спокойно, если где-то рядом бродят убийцы?
Господин Каскабель, Жан и Клу перенесли человека в последний отсек.
Корнелия осталась у изголовья, тщетно пытаясь уловить хоть слово, а господин Каскабель переводил с шинукского языка историю, рассказанную индианкой.
Она была коренной жительницей Аляски. В этой стране к северу и югу от великой реки Юкон, прорезающей Аляску с запада на восток, живет множество кочевых и оседлых племен: коюколи, основная и, наверное, самая дикая народность, затем ньюикаргуты, танана, каучадины, а также, ближе к устью реки, пастодики, хейваки, примски, меломуты и индгелеты