— И чего ты топтался у двери, не понимаю, — с улыбкой сказал он Яковлеву. — Как будто не умеешь входить туда, куда тебя не пускают. Это Фатюшина?
— Нет, — ответил Валера.
На шум вышла Лена, зябко кутаясь в халатик.
— Что здесь происходит? Что... — Ее голос сорвался, когда она увидела Матвеева. — Сашка?...
Он бросил Нику, шагнул... Валера отвернулся, чтобы не быть свидетелем душераздирающей сцены. Невозмутимо закрыл дверь, сказал перепуганной Нике:
— Не обращай на него внимания. Он у нас бешеный.
Ника никак не могла прийти в себя, ошалело глядя на
Подругу, разрыдавшуюся на Сашкиной груди.
— Это кто такой? Парень ее?
— Брат.
— Ага, брат... А дверь зачем вышибать? Так нельзя сказать?
— Ника, я же говорю — он бешеный.
Лена, вернее, Наташа ушла в комнату. Ника с нескрываемым ужасом смотрела на Сашку, а тот с издевкой стал извиняться:
— Простите, девушка, ошибочка вышла. Но я не люблю, когда меня маринуют под дверью, а потом еще и крик поднимают.
— А-а, понятно... — Растерянная Ника на всякий случай отошла от него подальше. — Значит, ты — ее брат. Не тот, которого за изнасилование на семь лет посадили?
Сашка удивился.
— Насколько мне известно, я — ее единственный брат. Но никогда не сидел. Тем более — по 117-й.
— Ну, как же... Мы же ездили к вашим родным на «Домодедовскую», к отчиму и дяде... Отчим весь из себя набалатыканный, фу-ты-ну-ты-пальцы-гнуты, весь татуированный, крутой — куда деваться. И он сказал, что работал баландером, так, кажется, и видел тебя в Бутырке. Такие гадости рассказывал!
— И давно это было? — насторожился Сашка.
— Перед Новым годом. Знаешь, мы еле унесли ноги оттуда.
Саша переглянулся с Валерой:
— По моим расчетам, ему еще сидеть и сидеть. С чего бы это его раньше выпустили? Ладно, потом разберемся.
— Так ты не сидел? — не отставала Ника.
— Если только на лекциях в институте.
— А где ж ты был все это время?
— Дома, естественно. Я давным-давно живу в другом месте.
Из комнаты выглянула уже одетая Наташа.
— Саша, ты еще четверть часа подождешь?
— Можешь не особо торопиться. Институт я в крайнем случае прогуляю, а на работу мне только вечером.
— Да, но ей-то на работу с утра! — возмутилась Ника.
— На какую? — удивился Сашка. — Какая может быть работа, если мы друг друга четыре с половиной года не видели?
— Но ее же уволят за прогул...
— Значит, не будет работать, вот и все. И хватит с нее этого безобразия — какая-то работа, наемная квартира... Я своей сестре не позволю вести такой образ жизни.
В предвкушении расставания с подругой Ника заметно погрустнела и наверняка жалела, что у нее нет такого брата. И даже постоянного приятеля нет. Она с надеждой взглянула на Валеру:
— Забираете ее? А меня хоть изредка навещать будете?
— За себя не отвечаю, — пожал плечами Валера. — У меня времени нет.
Ника все поняла и ушла помогать Наташе собираться. Валера скривился — он терпеть не мог, когда женщина натягивает на себя самую жалкую из всех имеющихся в ее распоряжении личин.
Сашка прислонился к стене, закрыл глаза.
— Яковлев, — негромко позвал он. — Я тебе медаль выдам. Золотую. Большую, чтобы ты ее только волоком таскать мог. Я ж Наташку пять лет мертвой считал, даже урну с пеплом в Москву перевез... — он засмеялся. — Господи, я не верю ни своим глазам, ни своим ушам... Валер, я не сплю?
— Не знаю. Я не сплю точно, потому что спать мне очень хочется.
— Да? — Сашка прошелся по коридору. — Нет, но бывает же такое! Пять лет я думал, что ее больше нет, пять лет почти каждую ночь видел ее в кошмарных снах... Все, самое главное — она жива и здорова. Но тебе, Яковлев, я этого не забуду. Я в долгу перед тобой.
— Спасибо. Позволь тебе напомнить: кто-то когда-то поступил вопреки установленным им же законам, послушавшись интуиции и оставив мне жизнь. Будем считать, что я вернул долг за Воронеж.
Сашка смотрел на него с изумлением:
— Ну, Яковлев, ты даешь... Более странных людей я еще не видел.
— Саш! — позвала Наташа из комнаты, и голос ее был растерянным. — Слушай, эти сборы — дело долгое. Тут и зимние вещи, и все такое... У меня просто все валится из рук. Может, я потом их соберу?
— Наташа, я же тебе сказал: бери только то, что тебе дорого. Что тебе нужно как память, просто любимые вещи. Игрушки, безделушки, фотографии — то, что для тебя представляет ценность и с чем ты не хочешь расставаться. Все остальное купим.
- Тогда я готова.
Она на прощание расцеловалась с Никой. Ника подставила Валере заплаканное лицо — чтобы поцеловал на прощание; Валера чмокнул ее в щеку и быстро отвернулся, чтобы не видеть умоляющих глупых глаз... Пожалуй, эта сторона его работы была одной из самых неприятных. Спустившись на первый этаж, он вздохнул с нескрываемым облегчением. А Сашка в эгоизме счастливца ничего не заметил. Одной рукой он обнял сестру за плечи, в другой нес ее сумку; Валере показалось, что тот сегодня не пойдет ни в институт, ни на работу. Наверное, Сашка в эту минуту даже был рад, что его команду законсервировали и нет риска в любую минуту получить срочное задание.
В машине Наташа сказала:
— Нику жалко. Она теперь одна останется.
— А меня тебе не жалко? — возмутился Сашка. — Я пять лет терзаюсь! А я, между прочим, твой единственный родной брат.
— Я помню об этом. Естественно, между подругой и тобой я выберу тебя. Мне просто жаль ее.
— Ты лучше скажи, как могло так получиться? Мы же тебя по всей стране искали! Откуда взялось это свидетельство о смерти?
— Саша, это ужасное недоразумение. Я еще в Москве познакомилась с девчонкой, у нее были очень серьезные неприятности с милицией, а меня... — Она запнулась, бросив взгляд в сторону Валеры, но потом продолжала: — Меня армяне, друзья Рамова, запугали до предела. И мы с Ленкой решили уехать из Москвы куда глаза глядят. Устроились в колхоз по моему свидетельству о рождении, паспорт
Я там получала, все нормально было. Потом Ленка заболела. А там колонии вокруг, и ее врач не хотел в больницу без документов брать. Я в суматохе сунула свой паспорт, чтобы у нее не было неприятностей и милиция на нее не вышла бы. Я не думала, что она умрет... Когда я выбралась в областной центр, в больницу, то уже было поздно. Мне так жалко ее, она такая хорошая девчонка была...
— Не горюй, Наталья, - ободрил ее Сашка. — Зато у тебя неприятностей больше не будет. Восстановим тебе все документы... Редкую проблему я не могу решить.
— Ты у нас волшебником стал? — шутливо спросила она.
— Ага. Сказочником, — с неожиданным сарказмом отозван с я Сашка.
— Саш, а ты тоже журналист?
— Что значит — тоже?
— Ну, Валера фоторепортер, ты говоришь, что сказочник — что-то пишешь...
— Я не в том смысле сказал. А Валерку слушай больше, он наврет с три короба и не поморщится. Он, скажем так, кто-то вроде частного детектива.
— Ты серьезно? — ахнула Наталья. — Здорово как... Знаешь, Сашка, я только сейчас понимаю, насколько ты изменился. И вырос, возмужал, и даже манера говорить у тебя другая.
— Ты тоже мало похожа на себя. Особенно с этим цветом волос. Ничего более ужасного ты с собой сделать не могла, — он засмеялся, ткнулся лбом в ее плечо. — Ладно,
Наташ, вот теперь точно все будет в порядке..
* * *
От густого запаха цветущей сирени кружилась голова. Наверное, зря они устроились в этом цветнике. А с другой стороны, более удобного места для наблюдения, чем заросли сирени, в округе не нашлось. Саша нетерпеливо посмотрел на часы — что-то запаздывает Рамов. Снежана — девушка из Ватеркиного разведблока — тоже начала нервничать. Неужели не придет?
Пять лет назад он поклялся отомстить двум братьям. Старший, Анатолий, был его отчимом и убил его мать. Младший, Алексей, издевался над Наташей. Оба были обречены. Пять лет назад Саша, где, как и когда это произойдет. Знал только, что рано или поздно убьет обоих. И, только увидев Наталью, понял, что час пробил.
Трудно сказать, можно ли назвать счастьем то состояние, в котором он пребывал, встретив почти через пять лет свою сестру. По крайней мере, это было что-то близкое к счастью. Конечно, никуда не денешься от того, что два подряд несчастья произошли по его оплошности, но теперь он мог утешиться сознанием, что последствия одной из его ошибок не такие тяжелые, как ему казалось.
И тем сильнее было его желание отомстить. Теперь, когда он ежедневно видел сестру, то первым делом вспоминал, что где-то живут два мерзавца. Убив его мать, выбросив на улицу двух беспомощных детей, они запустили бумеранг. Они, и никто другой, разбудили дремавший в безобидном парне дух Кровавого Цезаря, «генетического гангстера». И нет такого бумеранга, который не возвращался бы; должен был вернуться и этот, готовясь поразить выпустившую его руку.
Его команда была законсервирована, ему самому запрещено даже думать о криминале. Тем не менее Маронко скрепя сердце дал согласие на «финальный» выход Цезаря на сцену. Да, это было опасно, но он имел право на месть. Сын должен мстить за смерть матери, и брат должен мстить за надругательство над сестрой. Саша никому не уступил бы это право.
Он ни слова не сказал Наташе о своих планах — быстро выяснил, что она унаследовала кроткий характер смиренницы-матери, и не стал путать ее. Он вообще не говорил ей правды о себе, вскользь заметив, что сделал состояние на крупных мошеннических аферах. Это было нормально, никто в Организации не откровенничал со своей семьей. Правду, и то — изредка, знали жены и взрослые сыновья, принимавшие участие в бизнесе отцов. Для своей сестры Саша сделал все, что должен был сделать брат с его положением. Он добился восстановления ее документов. Он представил ее отцу и всем авторитетам беляевского союза; он показал ее Гончару и намекнул, что эту девушку нельзя трогать. Он открыл на ее имя счет в банке. Наконец, он убедил ее изменить прическу и обновить весь гардероб. Вновь став брюнеткой, Наталья подстриглась под «каре» — что выгодно подчеркивало ее стройную шею — и стала похожа