Недели за полторы до этого к Саше по поводу работы обратился человек, которого он для себя отверг по двум причинам: во-первых, судимый, во-вторых, старик — ему уже исполнилось тридцать четыре года. Но что-то помешало тогда сразу ему отказать, и Саша похвалил себя за дальновидность. Сейчас этот человек будет нужен позарез. Дело в том, что тот был офицером и служил до суда в чине капитана в дивизии имени Дзержинского. После суда его, разумеется, уволили из армии, и, отбыв срок, парень остался не у дел. Инструктор-то из него вышел бы классный, еще и ВДВ есть чему у него поучиться. А судимость не играет никакой роли, если он займется только обучением и не будет выезжать ни на какие дела. И Геннадию — этому
Капитану — проще будет, он на обучении новобранцев собаку съел. Самое главное, что работа для него найдется всегда — новые ребята приходить же будут.
И насчет болтовни — замечательное решение. На взгляд Саши, вопрос о длинных языках давно надо было поднять. Верить можно только близким людям, и то — с большой оглядкой. А большинство московских рэкетиров — иногородних Саша плохо знал — запросто могли перед первым встречным-поперечным похвастаться своей крутизной, не говоря уже о том, что все их подружки осведомлены об их бизнесе и треплются об этом на всех углах. А разглагольствовать по пьяни о своих подвигах — такое случалось сплошь и рядом. Иногда они выбалтывали столько, что приходилось убирать чересчур осведомленных людей. И такую кровь Саша считал глупой.
Все люди имеют глаза и уши, и все в известной мере любопытны. Не хочешь, чтобы твои тайны были известны всей Москве, — не выставляй напоказ. Избегая опасности, надо начинать с себя, надо прежде всего научиться молчать самому, тогда и не будет слишком много знающих людей. Конечно, всякие случайности бывают, но это уже отдельный разговор.
В кабинет вернулся отец, удивился:
— Ты чего торчишь на подоконнике? Да еще с ногами?
— Удобно.
Маронко пожал плечами — причуд у Саши хватало.
— Смотри, там сквозняк. Без почек останешься.
— Ерунда. Ничего мне не будет.
Маронко уселся за свой стол, некоторое время молчал, потом спросил:
— Что ты думаешь о реконструкции?
— Давно пора. Надо мной все смеются, у меня нет опыта, у меня один молодняк в отряде, а порядок такой, какого в КГБ нет.
— Да-а, твои орлята через три-четыре года станут золотой бригадой. Для того чтобы привлечь тебя к участию в каком-либо проекте, люди будут в очередь записываться. Я вот о чем думаю: придется перераспределять базовые районы, и Внуково тебе одному я не оставлю. — Он хитро прищурился: — Хочешь выбор? В первом случае ты делишь
2<ЙГ
Аэропорт с заместителем Алексея, во втором у тебя остается только Ясенево, но ты получаешь автономию.
— То есть? — не понял Саша.
— Видишь ли, когда зашла речь о защите базовых районов, я сказал, что у меня другой план. В двух словах: их будем прикрывать не мы, а союзная нам группировка, о которой никто ничего сказать не сможет, кроме того, что она вполне боеспособна и лояльна мне. Ты можешь возразить, что мы ни с кем не заключали союзов и в данной ситуации это рискованно — я согласен. Мы и не будем вести таких переговоров. Я не случайно упомянул, что в Москве неизвестно, какое ты имеешь отношение к Организации. Мы попросту объявим тебя лидером союзной нам ясеневской группировки, и на то время, пока будем вынуждены уйти на дно, вперед выйдешь ты. При необходимости вести какие-то военные действия ты по-прежнему можешь пользоваться всеми силами Организации, хотя я думаю, что тебе хватит твоих ребят и «гвардии». И все переговоры будешь вести тоже ты — на правах моего союзника.
— Понятно. Я должен сыграть роль...
— Нет. Ты ничего не должен играть. Что такое автономия, знаешь?
— Самоуправление в составе союза.
— Ты не сыграешь, ты действительно станешь моим союзником, лидером вполне самостоятельной ясснсвской группировки. Обсудим условия нашего союзного договора, и ты волен без моего ведома принимать любые решения, если они не требуют согласования со мной по договору.
Саша не поверил своим ушам.
— Ты хочешь сказать, что я буду не твоим бригадиром, а твоим партнером? И что, если мне захочется, к примеру, ограбить банк, то я могу даже не ставить тебя в известность?
— Да. Ты можешь делать все, что не вредит моим интересам. Но и отвечать за свои выходки тоже будешь сам. Что скажешь?
— Туг даже думать нечего. Конечно, автономия. - Помолчав, Саша добавил мечтательным тоном: — Хромой дерьмом изойдет, когда узнает.
Маронко расхохотался.
— По-моему, я слишком поторопился с таким предложением. Ты гораздо больше мальчишка, чем хочешь показаться, у тебя одна мечта — утереть нос Хромому.
Саша сорвался с подоконника, прошелся по кабинету на руках, с грохотом упал, потом сказал:
— А мне двадцать два только в мае будет. Я еще могу позволить себе подурачиться, и мои развлечения еще ни о чем не говорят. Нет, это серьезно — насчет автономии? У меня в голове не укладывается.
— Абсолютно. И Борис, когда узнает, действительно будет рвать и метать, но узнает он об этом не сейчас, а тогда, когда я посчитаю нужным. Постарайся, чтобы это не произошло раньше.
— Почему?
— Видишь ли, предоставление тебе самостоятельности может выглядеть как попытка раскола Организации и, как следствие, ослабления ее в кризисный момент. Как любой лидер, я гораздо более бесправен, чем рядовой боевик. Я связан многими обязательствами, и такой мой жест, как превращение цельной группировки в союзную структуру, не может быть расценен однозначно. Шура, например, может подумать, что мой поступок был продиктован желанием уберечь тебя от возможного ареста — чтобы тебя не загребли вместе с остальными лидерами Организации, если дела пойдут совсем худо. А вот Борис совершенно точно решит, что последние годы Организация была нужна мне исключительно как лестница для тебя и теперь, когда ты вырос, я пытаюсь расколоть группировку. Распавшаяся группировка станет легкой добычей для конкурентов, а их, ос-лабленных после войны с нами, добьешь ты. Таким образом, получится, что я положу Организацию, чтобы расчистить тебе дорогу. Не сомневаюсь, что Борис напомнит мне о «законе», который он сам основательно подзабыл, найдет сторонников своей версии и устроит кучу неприятностей. В то же время, если правильно угадать момент, такое решение будет воспринято как достаточно остроумный политический прием.
— А какие причины на самом деле?
— Как тебе сказать... Я далеко не молод, я болен, я могу умереть в любой момент, и я просто обязан думать, на кого я оставлю Организацию. Первоначально я планировал своим преемником сделать Бориса — при всех его недостатках он умный человек, сильный лидер и хороший делец, и он лучше остальных подходил для этой роли. Наверное, так бы все и произошло, если бы мои планы не спутали двое мальчишек. Не надо смущенно улыбаться и скромно опускать глазки. Вы с Мишей вдвоем отнимаете у меня столько же сил и нервов, сколько все остальные, вместе взятые.
— Разве?
— А ты как думал? Так вот, я подумал, что Борис будет не самой лучшей моей сменой. В конце концов, он тоже немолод и через десять лет состарится, ему все труднее и труднее приспосабливаться к веяниям времени. И автономия, предоставляемая тебе, дается с троякой целью. Во - первых, ты действительно сыграешь роль ширмы, нужной нам для восстановления сил. Во-вторых, сразу станет видно, насколько ты способен к лидерству, насколько разумны твои самостоятельные шаги. Я хочу посмотреть, справишься ли ты с Организацией. И, в-третьих, ты очень молод, фактически ты еще мальчишка, но это обстоятельство не играет особой роли. Главное — авторитет. Не имея веса в криминальном мире, ты не сможешь ничего сделать, будь ты хоть трижды гением — тебя никто не признает. Автономия поможет тебе заработать авторитет, свой — не сына Ученого. И дальше все будет зависеть только от тебя. Если я умру раньше, чем ты успеешь набрать силу, — ты будешь свободным, и тебе не придется подчиняться Хромому, чего ты в глубине души боишься. Ты можешь вообще прекратить всякие отношения с ним. Кстати, будет лучше, если ты хоть изредка станешь советоваться со мной, принимая самостоятельные решения, — я подскажу тебе, каких ошибок стоит избегать. Сам я узнал это по собственному немалому опыту.
— Все ясно, — кивнул Саша. — Я должен прикрыть тебя от конкурентов, создать собственную группировку и вывести ее в число сильных команд. И все это — как можно быстрее.
— Именно так. На какие принципы ты будешь опираться, строя группировку?
— На государственные. У меня будет прежде всего государство со всеми его признаками. Государственный строй — военная диктатура. Столица — Ясенево. Будет армия, отдел
«иностранных» дел, разведка, отдел промышленности, банковская служба, отдел образования и так далее. Меня интересует весь спектр» экономики, я намерен делать деньги всеми известными и доступными мне способами. Ну и, конечно, будет что-то типа свода законов. Несколько простых заповедей, не более.
— Мафия — это не самое простейшее государственное образование. Простые законы свойственны примитивным структурам.
— Не всегда. Я предпочитаю диктатуру, и основной ее закон звучит примерно так: как скажу, так и будет.
— Неограниченная власть? — весело спросил Маронко.
— Ага. Это моя жизненная цель.
— Ты не думал, что с такой властью связана неограниченная ответственность?
— Естественно. Ничего, выдержу. Нет, я, конечно, шучу насчет законов. Мишке скажу, он разработает правовую систему, он же юрист, в конце концов.
— А ты не хочешь взять за основу криминальный «закон»?
— Нет. Он неудобен и ставит слишком много ограничений. И, по-хорошему, он устарел. Если следовать ему, то я не имею права даже учиться в институте, а ты — отмывать деньги, потому что это влечет за собой сотрудничество с государственными службами. Я уж не говорю о том, что нам строжайше запрещено всякое общение с милицией, а мы с ментами сплошь и рядом договариваемся. Половина, если не больше, всех дел в Москве с точки зрения этого «закона» является чистой воды беспределом. Тот закон, который был силой еще десять лет назад, сейчас даже в зоне зачастую толкуют прямо противоположным образом. Он не может являться основой ни для чего — жизнь стала другой. К тому же он изначально не предусматривал существования именно такой структуры, какая нужна мне. Мафия в современном понимании — это же экономический институт, а не криминальный. От обычной фирмы мафия отличается только нелюбовью к власти государственной да способами зарабатывания денег. То есть я живу по правилам «цель оправдывает средства» и «деньги не пахнут». И при необходимости я просто перешагиваю через законы, мораль и прочую чепуху.