Он прижал ее к задней стенке кабины, навалившись всем телом. Аня отбивалась с утроенной силой, брыкалась, царапалась и кусалась, но он не замечал этого, как и ее криков. Ременная петля змеей обвила тонкую шею, один рывок, хруст косточек...
...Не было ни предсмертных хрипов, ни мучительной агонии. Ватера дождался, пока на изможденное личико набежала восковая тень смерти, пухлые детские губы побелели, и лишь тогда снял ремень со сломанной шейки. Закрыл остекленевшие закатившиеся глаза, на ресницах которых еще висели слезы — последние слезы в се короткой и бестолковой жизни. Положил ее руки вдоль тела, выпрямил ноги, с головой накрыл одеялом, под которым она, наверно, спала этой ночью. И сны видела. Интересно, какие?
Он перебрался на пассажирское сиденье, пустыми главами уставился прямо перед собой. Славка что-то сказал, Валера не ответил. Он не мог посмотреть в глаза даже ему. Детоубийца...
Он не боялся крови. Сначала Афган, где и в него стреляли, и он не проповедовал пацифистских постулатов. Это была война, где люди, выступавшие за любую из сражав-шихся сторон, гибли ни за что ни про что. Там Валера здо
Рово ожесточился. Потом таксопарк, страшные бесконечные драки... Попытка ограбления, когда он спасся чудом. Все было. К тому моменту, когда он пришел к Цезарю, он считал себя окончательно очерствевшим.
Валера не испытывал угрызений совести, стоя в квартире Пеликана над двумя трупами. Убийство это было совершено не по приказу, а по собственному хотению. Но Пеликан был взрослым мужчиной, способным оказать сопротивление. И ни разу после этого Валера ни на секунду не заколебался. Убивать так убивать. Игра была честная — или он, или его. Тогда же он придумал оправдание своему кровавому бизнесу: лучше рисковать жизнью ради денег для себя, чем из-за чьих-то непомерных амбиций, да еще и бесплатно. За что он воевал в Афгане? Какие такие принципы защищал? Мир устанавливал? Они бы еще ядерную бомбу туда сбросили, совсем хорошо бы было. Зато сразу воцарились бы мир и спокойствие, потому что воевать стало бы некому... А какая, спрашивается, ему самому была выгода вмешиваться в афганские дела? Что он, как и его сверстники, забыл в Афганистане? Его призвали выполнить интернациональный долг... Перед кем? Не сме-шите... Русским почему-то никто не спешит на помощь, а они — рады стараться.
У Цезаря претензий не меньше, чем у Гитлера, с этим согласны все, в том числе и сам Александр. Зато все ясно и понятно. Ясно, за что рискуешь, понятно, чем. Если уж го-сударство заботиться о нем не считает нужным, он сам о себе подумает — не на пользу государству. В принципе он продолжал заниматься тем же самым, чем и на государст-венной службе, с одной лишь разницей — за хорошие деньги. С пользой для самого себя, и с большой пользой.
Он знал, на что идет. Знал, что станет настоящим подонком, законченным бандитом— людская кровь не водица. Знал, что будет вечно отверженным, что навсегда обречен на моральное одиночество, что примет уклад «двойной» жизни до гроб* Он был готов к этому, его это устраивало. Одного не предвидел: что придется убивать детей...
До этих пор Валера не чувствовал себя выродком. Драка за жизнь, выживает сильнейший — он так это себе представлял. Но сейчас он презирал себя и ненавидел своего босса Он проклинал ту минуту, когда ему в голову
Пришла мысль предложить Цезарю свои услуги. Шут с ним, с таксопарком, совсем худо пришлось — уволился бы, вот и все. Что он, без работы остался бы? Ничего, жил бы, как все. Так нет — Яковлев захотел жить на широкую ноту. А вот она — истинная цена деньгам. Кровь ребенка...
...«Газик» цвета хаки с красным крестом на боку уверенно продвигался к югу по Симферопольскому шоссе, все глубже внедряясь в Курскую область. Причин для волнения не было: номера курские, на переднем сиденье рядом с водителем трясется на ухабах человек в белом халате. В области, где порой до больницы приходится добираться целый день, а до ближайшего телефона иногда бывает и десять километров по бездорожью, ни у одного гаишника рука не поднимется совершить кощунство — остановить, задержать «Скорую». А вдруг они летят по вызову к умирающему? Но на тот случай, если такое все-таки произойдет, у них имелись документы, в которых черным по белому было написано, что они везут в морг трупы погибших в результате автомобильной аварии.
Никто из троих — ни Сергей, ни Глеб, ни Дмитрий — не задумывался над тем, какой страшный груз лежит за их спинами. Они вели себя так, словно там по-прежнему на-ходились шестеро грубоватых веселых десантников во главе с ВДВ и Яковлевым.
Свернув с основной магистрали, «уазик» принялся плутать проселками. Леса, глушь, в редких деревнях три четверти домов заколочены, а в оставшихся покосившихся избушках доживают свой век полуслепые и полуглухие деды и бабки. Молодежи здесь нет — она подалась в города, в крупные села, туда, где интереснее жить, где есть перспектива.
Добрались до цели — заранее облюбованной брошенной деревеньки, где уцелело пять домов, да и те готовы в любой момент рухнуть. Около одного строения «уазик» ос-тановился; парни осторожно внесли пять мертвых тел в дом, сложили возле прогнившего люка в подпол. Они осторожничали исключительно потому, что был риск при неверном шаге провалиться в погреб и отделаться как минимум сломанной конечностью, если посчастливится не свернуть шею.
Сергей снял халат, аккуратно свернул его, достал респираторы, фартуки, перчатки. Им предстояло выполнить самую отвратительную часть плана Цезаря — обезобразить трупы, сделать их непригодными для визуального опознания. Дима и Глеб, выполнявшие роль ассистентов Сереги, принесли «инструментарий» — ножи, два топорика, заготовки для факелов.
— Респираторы надевайте, — посоветовал Серега. — Вонища будет будь здоров.
Он быстро, умело и вполне равнодушно — сказалась работа в морге — разоблачал окоченевшие трупы. Его ассистентам вряд ли было по вкусу это занятие, но они молчали. Надо, значит, надо. Серега зажег факел, пошел вдоль разложенных тел. Палил волосы на теле, голове, прижимал чадящий факел к мертвой коже в местах «особых примет» и просто где придется, чтобы не возникало подозрений, будто убийца намеренно уничтожал шрамы и татуировки у жертв. Обжигание было мерой предосторожности на тог случай, если останки обнаружат в течение ближайших дней. Но, вообще-то, они надеялись, что в подвале этого дома крысы со всей округи устроят пиршество, и через неделю от пяти человек останется только груда костей.
От копоти резало глаза, даже в респираторе стало трудно дышать. Глеба скрутило приступом рвоты, он пулей вылетел на воздух. Впрочем, его примеру быстренько после-довали остальные. Единственное, чего реально опасался Серега, — что от пламени факела может вспыхнуть деревянный дом и пожар привлечет внимание посторонних.
Сменяя друг друга, они завершили опаливание уже в сумерках. Факел пришлось оставить в качестве осветительного прибора; до глубокой ночи они рубили на куски пять тел, сбрасывали останки в подвал, где уже громко пищали крысы — их союзники. Всем пятерым размозжили черепа, куски тел перемешали так, чтобы из осколков костей собрать целый скелет было проблематично.
Одежду жертв свернули в тючок. Туда же пошла большая часть содержимого карманов погибших — кроме денег. Добавили еще кое-что, подлежащее уничтожению, и сожгли в ближайшем леске. Серега недовольно морщился: ночью в голом зимнем лесу огонь виден издалека. Но по - другому никак сделать нельзя было.
Дождавшись, пока вещи догорят, они забросали пепелище снегом, сучьями, разным хламом. Все, они свое дело сделали. Теперь в Москву...
...Не доезжая Воронежа, караван разделился. «Волга» рванула вперед, готовить базу для ускоренной разгрузки. Заказчиком был директор какого-то склада, так что условия для приема и хранения крупногабаритного груза наличествовали. А тягачи въехали в город позже.
Погода была на редкость скверной — на руку Цезарю. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь стоял на трассс и глазел на проезжающие машины: в «совке» не так много «Шкод», эту машину могли заметить и запомнить. В накладных значилось: «скоропортящиеся продукты», и все надеялись, что машины — даже если остановят — не будут слишком придирчиво досматривать.
Им невероятно повезло. Ни один человек не решился в пургу покинуть теплый и уютный «аквариум» поста ГАИ, когда машины пролетели мимо, въехав в город. Кратчай-шими путями они добрались до склада; ворота были открыты, им не пришлось даже останавливаться. Черной «Волги» видно не было; Матвеев и Соколов уехали в гости-' ницу, где заказчик забронировал три двухместных номера на вымышленные фамилии. На базе осталась только дежурная двойка — Антон и Жорка. В их служебные обязанности входило наблюдение за разгрузкой, осмотр кабин на предмет чего-либо ценного и охрана машин от вороватых складских деятелей. Мало ли, залезет воришка, обнаружит два трупа — и хана прогрессу.
На негнущихся от усталости ногах Валера добрался до гостиницы. Утром ему предстояло гнать «Шкоду» до карьера и сбрасывать ее в воду, в семь часов он уже должен быть за рулем. Тем не менее, вместо того, чтобы лечь спать, он пошел к мужикам на автостоянку. Таксист быстро находит общий язык с кем угодно, и Валера без проблем получил желаемое — литр дрянной водки местного розлива в зеленых пивных бутылках.
Славка вытаращил глаза, когда Яковлев поставил одну бутылку на стол, другую на подоконник — на холод.
— Что это с тобой?
— Да как тебе сказать, — криво усмехнулся Валера. — Семь душ сегодня загубили. Давай хоть помянем — кроме нас, это очень долго сделать будет некому.
— И как ты потом поедешь? Тебе машину сбрасывать.
— Ничего. Я профессионал, а мастерство не пропьешь. Да и протрезветь успею к тому моменту. Ты на вторую не поглядывай — я ее на «пожарный» случай взял.
Они уселись друг против друга за убогий стол в обшарпанном гостиничном номере. Не чокаясь, выпили, зажевали черным хлебом с салом (еще в Москве бутербродами запаслись, чтобы не голодать в ночном Воронеже). Не поднимая глаз на товарища, Валера плеснул по стаканам следующую порцию.