— Ты бы хоть изредка убирался. Живешь, как в свинарнике. Самому не противно?
— Я сам себе опротивел, — вяло ответил Валера.
— Заметно, — Цезарь глазами показал на петлю.
В принципе, Валере было начхать, что о нем подумает Цезарь, — он еще не протрезвел со вчерашнего, и, соответственно, все моря и океаны плескались где-то на уровне его колен.
— И долго ты пить собираешься?
— Пока все не выпью.
— И дальше?
Валера ничего не ответил. Разговор явно был бессмысленным.
— Так вот. Водки я тебе оставил, только чтобы опохмелиться. Хватит. В восемь вечера зайдешь ко мне. Трезвый и в человеческом виде.
— Я могу узнать, чем вызван проблеск интереса к моей персоне?
— Можешь. Поедешь с нами на пару недель.
Яковлев покачал головой, кисло усмехнулся:
— Лучше сразу застрели, пока я еще одно дело не провалил.
— Как хочешь. — Он остался совершенно бесстрастным. — В таком случае с завтрашнего утра будешь выходить на работу в гараж. Оттуда тебя тоже не увольняли.
Он поднялся, перешагивая через мусор на полу, вышел в прихожую. Валера слышал, как тот возился, одеваясь, затем хлопнула входная дверь.
Впервые за все время после возвращения из Воронежа Валера занялся уборкой. Выгреб весь сор, почистил ковер, вымыл пол и разогнал тараканов. Вернулся в комнату — надо было повесить люстру на место — и остановился, глядя на веревку, свисавшую с потолка. Вчера это зрелище казалось ему уместным и наиболее естественным. Но сегодня... Странно, но после визита Цезаря принятое решение уже не казалось ему единственно правильным.
А зачем он вообще в петлю полез? Между прочим, Шведов был абсолютно прав. Во-первых, та девчонка — создание никчемное, без цели и желаний, даже самых простень-
Ких, во-вторых, она ребенок только по возрасту. Никчемная потому, что для того, чтобы стать плечевой, особого ума не требуется, вернее, требуется полное его отсутствие. Это же не женщина, это просто дырка, открытая для всех желающих за гроши, а иногда и даром. И добро бы ей действительно нравилось заниматься сексом — так ведь она не сумела придумать другого способа заработать на кусок хлеба без масла... И если уж она сама сознательно выбрала такой путь... Да и о ее детском возрасте тоже можно поспорить. В пятнадцать лет женщины в Афганистане детей растят. '|сму научила бы она своих детей? Шляться по стране, трахаться на стоянках, чуть ли не на виду у всех, служить подстилкой, об которую при желании можно ноги вытереть? Тьфу. И отпускать се нельзя было ни в коем случае: она пересела бы в любую встречную машину и на радостях, что спаслась, тут же выболтала бы все. Что такое профессиональная солидарность и как водители относятся к нападениям на своих коллег, Валера знал по собственному опыту — сам был таксистом. Их взяли бы на подходах к Воронежу, и все дальнобойщики с ближней стоянки помогали бы ментам, поставив кордоны на дороге. А там — взяли с поличным... Следствие было бы очень коротким, и от смертного приговора Господь Бог не спас бы. Стоила ли одна пустая голова десятка других?
Кое-кто в ее возрасте и за оружие берется. Эту картину Яковлев запомнил на всю жизнь. Раскаленное белое солнце, раскаченная белая пыль висит в раскаленном белом воздухе. Безмолвный и безлюдный, будто вымерший, белый кишлак, ручеек алой крови бежит по каменистой почве... Их было всего двое москвичей в части — Яковлев и Лешка Куликов по прозвищу Бонзай. Лешка был лучшим другом Яковлева... Бонзая застрелили наповал первым же выстрелом, и душману мало было одной жизни.
Думали, там нормальный «дух», а стрельбу вел сопливый мальчишка лет тринадцати. Уже раненный, отстреливался до последнего патрона. Злобный, как шакал, зубами бы русских на куски драл, дай ему волю. Только когда у него патроны кончились, взяли его живьем. И были в шоке — с его головы свалилась чалма, а из-под нее — косы до коленок. Девчонка. «Сука», — сказат тогда ВДВ. И за
Стрелил ее... Никто ему слова не сказал — пожалей ее, сделай ей скидку на возраст, она продолжала бы убивать...
И Цезарь прав. Когда Валера с Серегой грохнули Пеликана, никаких сомнений в правильности своих действий у них не возникло. А ведь ситуация была сходная — Пеликан застукал их на месте преступления, только в случае неудачи сдал бы их не ментам, а своим бандитам. Но результат оказался бы таким же, даже еще хуже. И Цезарь в той си-туации на дороге вряд ли помнил о том, что перед ним ребенок. Для него девчонка была существом без пола и возраста с табличкой «свидетель». То есть именно тот человек, который мог всерьез навредить ему и его людям. И думал Цезарь лишь о том, что ему необходимо уберечь своих людей от угрозы провала, а вовсе не о том, что он бесчеловеч-ный маньяк. С точки зрения дела он был однозначно прав. А с точки зрения гуманности... Какая, к... матери, может идти речь о гуманности, если он бандит?! Если он убийство и грабеж сделал своей профессией?
Валера разложил все по местам, приготовил поесть и только тогда полез в холодильник за водкой. Действительно, водки в бутылке осталось ровно стакан, ни капли сверх этой нормы в квартире больше не было. Вот загадка: Цезарь на глаз объем определяет или мензурку с собой носит?
А может, все-таки вернуться? Конечно, истерику ему не простят, и ребята коситься будут, и на прежнее доверие нечего и рассчитывать. Но все-таки — может, попробовать? Ведь здорово же было поначалу. Другой мир, другая мораль, другие законы... И вроде бы на своем месте находился. Может, получится начать заново? Цезарь не зря приходил, если бы он полагал, что от Яковлева толку уже не будет, он бы в лучшем случае забыл про него. А пришел. Значит, надобность в нем еще не отпала, значит, еще можно попробовать исправить положение...
Точность — вежливость королей. Ровно без пяти восемь Валера подходил к Сашкиному подъезду, совершенно протрезвевший и готовый к любым неожиданностям. Тот еще не появился, но напротив подъезда стояла его «девятка», рядом — машина Соколова, а около них прямо на снегу кучкой были сложены вместительные сумки. Тут же слонялись две фигуры. В той, что повыше, Валера издалека признал ВДВ.
И остановился, не зная, как вести себя: ВДВ видел, как он распсиховался, и смотреть ему в глаза было, мягко говоря, стыдно. Вторая фигура оказалась смешливым Толиком Чикаревым.
Они прекратили топтаться, заслышав скрип снега. Толик неуверенно сказал:
— Никак Валерка. По-моему, даже трезвый. Ну вот, а ты не верил, что он поедет.
ВДВ нехорошо обрадовался:
— А-а, Яковлев! Иди-ка сюда, иди, иди. — Он воровато оглянулся, сказал: — Толик, свистнешь, как начальство появится. — И поманил пальцем Валеру: — Иди, дружок, побеседуем.
Они отошли к соседнему подъезду, ВДВ еще раз оглянулся и неожиданно засветил Валере по уху с такой силой, что тот отлетел к стене дома и упал.
— ВДВ, ты рехнулся? Соображай, с какой силой лупишь!
— Ничего, — ласково сказал ВДВ. — Тебе полезно. У тебя уши в детстве не болели? Знаешь, да, что это за кайф? Так вот, пока ты пил, с такой же силой трещали черепа у всех нас, начиная с Сашки и меня и заканчивая Серегой. — Он выругался. — Первый раз в жизни вижу, чтобы взрослый парень, бывший десантник, закатил истерику. Ничего, милейший Дон-Кихот, теперь у тебя башка поболит — запомнишь на будущее. Ты чего расселся там? — ВДВ протянул руку Валере, помогая подняться.
Толик негромко свистнул, предупреждая, что соизволило явиться начальство, которое, естественно, вломит обоим за разборки перед делом. Валера мгновенно оказался на ногах, отряхнулся от снега. Беседуя с ВДВ на самые левые темы и имея совершенно невинные физиономии, они подошли к подъезду, из которого уже вышли Александр с Михаилом. Саша критически оглядел подошедших, затем сказал:
— Миш, держу пари, что они в один голос будут утверждать, будто ходили к соседнему подъезду малую нужду справлять. Дома у них времени не хватило.
— Не совсем, — с готовностью отозвался ВДВ. — Ви
Дите ли, господа, мы тут с Валерой не сошлись во мнениях по поводу одного чисто богословского вопроса и решили пройтись, поскольку на ходу дискутировать легче.
— Ага, причем дискутировали с таким жаром, что у Яковлева одно ухо — почему-то только одно — стало малинового цвета, — ехидно заметил Соколов. — Или ты его ему снегом натер, чтобы он лучше тебя слышал? Андрей, никак нельзя было отложить выяснение отношений до возвращения в Москву?
— Никак. На деле мы должны быть уверены друг в друге. А какая уверенность может быть, если мы не знаем, чего ожидать друг от друга? Мы изложили друг другу наши точки зрения по поводу маленького происшествия двухнедельной давности, пришли к консенсусу и на данный момент готовы отправляться в путь!
Саша фыркнул.
— И где ж ты научился так витиевато излагать свои измышления? Мужики, кто-нибудь догадался шампанское взять? Новый год-то мы на выезде справлять будем.
— И не только шампанское, но и кое-что к нему, — плутовато ухмыльнулся Толик. — Отличное средство для поднятия настроения. Привозное — из Афгана.
Валера слегка обалдел: до этого еще надо было додуматься — взять с собой «траву» и ляпнуть об этом Цезарю. Вообще-то «афганцы» продолжали ею баловаться время от времени, собирались вшестером и покуривали, но — втихаря. А тут...
— Анашу, что ли? — спросил Михаил. — Там без нее весело будет.
— Значит, еще больше повеселимся. Новый год — законный выходной, так? — настаивал Толик. — Имеем право оттянуться, как хотим. И вас совратим еще.
— Думаешь? — Саша усмехнулся. — Толик, это я тебя совратить могу, а не ты меня. Миш, скажи им, ты анашу курил когда-нибудь?
— Я курил все, — флегматично ответил Михаил. — Даже на «косяке» сидел. Где Глеба носит? Я ж ему звонил перед выходом. Опять, наверное, тачку поймать не может. Послушайте, никто квартиру на примете не имеет? Под обмен, не внаем. Что ж такое, все живут в Ясеневе, один Глеб, как дурак, торчит в Бескудникове. А-а, ну наконец-то!
Подошел убийственно спокойный Глеб, заявил, что опоздание на десять минут находится в пределах норм вежливости. Саша бросил Валере ключи от «девятки» — это означало, что первую часть пути машину будет гнать Яковлев и весь путь проделает с Цезарем.