приятностей с Ученым. А кое-кто испытал, как болезненно сжимается сердце при мысли, что среди них подрастает звереныш, и одному Богу известно, что он натворит в будущем...
В один вечер Ученый сдал большую часть своих зон, из крупных точек оставив только аэропорты — Внуково и Домодедово — и оба таксопарка. Гончар зарился на девятый парк — этот парк пользовался легендарной славой, — но успеха не добился. Стефан, лидер фрязинских, отхватил себе «Космос» и был страшно доволен этим. Филин из Загорска воцарился на «Трех вокзалах». Было оговорено множество ограничений, в частности, относительно жилых зон и зон отдыха. В жилых зонах каждой группировки члены других структур пользовались только правом транзитного проезда. К зонам отдыха был отнесен весь центр, все парки отдыха и лесопарки, ВВЦ в пределах ограды, зоопарк, ипподром, театры и концертные залы. Работать там можно было, но и остальные могли появляться — бандиты тоже люди, отдыхать и им надо, в том числе и с семьями. Под точки переговоров было отведено несколько мест, так называемых нейтральных зон. Зоны размещения легаль-ных предприятий — а у всех группировок были свои кооперативы — вызвали много споров. Ученый не волновался — его кооперативы находились на его земле, — а вот фирма Гончара оказалась в зоне Вахо. В конце концов решили, что в таких случаях хозяин кооператива будет платить хозяину зоны пять процентов — не дань, а арендная плата за землю и помещения. Ну, разумеется, и за ненападение.
Хотя не все прошло гладко, почин Ученого понравился всем. Это здорово — собрались, как главы государств и правительств, обсудили все вопросы цивилизованными методами... Конечно, будут еще драки за рабочие районы, но уже без прежнего беспредела, когда группировку во время вытеснения могли вырезать прямо по квартирам. Правда, для случаев объявленной войны все средства хороши, но такие войны случались гораздо реже, чем споры за районы. После аукциона перешли к обсуждению личных споров, в которых центральное место занимал Цезарь. Ох он разорялся! «Я беспредельщик?! Ничего подобного! Я просто работаю более жесткими, военными методами. Но у меня никогда не страдает «мирное население»! За мной нет смертей заложников — ни одной! Спросите у тех, кто ко мне попадал, — каково им было? Ударил их кто-нибудь? Нет! Мы держим их под замком, и все. И убивать будем только в случае невнесения выкупа. На счету моих людей нет ни одного изнасилования — мы не трогаем женщин. Мы не трогаем детей. В чем вы увидели беспредел? В том, что я воюю с мужиками?! Между прочим, у меня всегда есть объяснение моим действиям, хоть пустячный, но повод». Замечание относительно заложников и женщин было направлено в сторону мытищинских и чеченцев — эти сла-вились своим зверским обхождением со слабыми. И заме
Чание оказалось болезненным — каждый опасался за свои семьи, которые в любой момент могли оказаться на положении заложников. Естественно, выкуп вносили всегда, но мытищинские зачастую выдавали только трупы, а живых избивали до полусмерти; чеченцы же не пропускали ни одной женщины. Побывавшие у чеченцев девушки прохо-дили через руки всех — от лидеров до последних «быков». И на фоне таких воспоминаний вопрос о беспределе Цезаря был замят.
Когда все расходились, Вахо подошел к Ученому и как бы между прочим спросил о здоровье Слона. Оказалось, что жена Слона была родственницей Вахо и он когда-то бомбил со Слоном. Маронко показал на Александра и Михаила: «Видишь этих шутников-сказочников? Первым их учителем был Слон, и он считает их своими лучшими учениками». Конечно, как Вахо мог упустить такой повод для дружеского застолья?
Вахо очень хотел дружить не только со Слоном, но и с Ученым, и с Цезарем. В Москве он жил недавно, положеньице у него было шаткое, и крепкая дружба с сильной группировкой ему совсем бы не помешала. На аукционе он мало говорил и много слушал, пытаясь оценить истинный баланс сил. Он смотрел на Ученого, на Гончара, на лидеров несоюзных команд и в конце концов сделал вывод: старик и мальчик сдают территорию — явный признак слабости. Но все явно опасались им хамить. И даже безобразнику Цезарю только выговаривали за его нехорошее поведение, но никто не рискнул назначить время и место «стрелки». Если они настолько сильны в период упадка, то что же будет, когда они восстановят силы? Значит, это хороший старик и хороший мальчик. После недолгих колебаний Ученый со своей свитой и Вахо со своим советником отправились домой к Слону. Туда же вызвали Белого — мало ли, может, пойдет речь о заключении союзного договора, как же без Белого — Вахо щелкнул пальцами своему телохранителю...
— И что? — не удержался Валера.
— И началось самое интересное. Сначала просто поговорили, Слон с Вахо молодость бандитскую вспомнили, поздравили друг дружку с тем, что выбились в число крупнейших московских авторитетов. Потом приехали Белый и
Трое офицеров Вахо. Подумали, прикинули так и эдак, решили, что имеет смысл сотрудничать. Заключили союзный договор — второй за три дня, — все честь по чести. А потом раздался звонок в дверь, явилась толпа грузин, и все, кроме отца, Вахо и жены Слона, заработали жесточайшую головную боль.
Издав неопределенное восклицание, Валера скосил глаза на Сашу. Тот сидел со странно-страдальческой миной.
— То есть... Наехали на вас, что ли?
Не выдержав, Саша расхохотался:
— Да нет, не ту головную боль — настоящую! От которой цитрамон помогает или стакан водки, а не автомат Калашникова! Они с собой приволокли литров пятьдесят на-стоящего грузинского вина. Представляешь?!
Нуда, это Валера хорошо себе представлял. Как-то еще до армии он был на грузинской свадьбе и знал, что такое застолье по-кавказски. Русскому человеку, особенно непьющему, такое выдержать трудно. Давясь от смеха, Саша рассказывал:
— Я смотрю, у Мишки глаза круглыми становятся, он с такой надеждой у меня спрашивает: «Саш, мы ведь непьющие, да? У нас «сухой закон», правда?» Хромой побледнел и шепотом говорит: «Нам столько не выпить...» У отца лицо вытянулось — наверное, он представил себе, что будет, если мы перепьемся. Слон ржет: «На меня завтра соседи участковому жаловаться будут — за гулянку и шум до утра». Мишка тут же отправил телохранителя Белого к себе домой за гитарой. Надеялся, глупенький, что это будет повод сачковать. Лсрочка моментально сообразила закуску — стол аж ломился, и откуда что взялось! И поехали. Вахо отца уговорил выпить — за мужскую дружбу, как лидер с лидером, сюда же меня за уши притянули — а как же, я ведь тоже в лидеры записался. Отец один фужер выпил — и все. Я тоже решил, что больше пить не буду, и сду-ру ляпнул, что трезвенник! Ну и достукался, что со мной хотели выпить вообще все присутствовавшие грузины. Им во мне нравилось решительно все — и то, что я похож на кавказца, и то, что я дурил чеченцев — у них вражда, оказывается. По-моему, даже моя репутация приводила их в восхищение. Потом отец жару поддал, сообщив о моих
Царственных предках. Ну кто ж откажется выпить с принцем? После пятого фужера я понял, что терять мне уже нечего. Мишка схватился за гитару, а грузины — народ музы-кальный, и они пришли в такой восторг, что, едва он отпелся, его быстренько довели до моей кондиции. А Хро - .мой! — воскликнул Саша. — Слушай, я его всегда терпеть не мог за его зоновские замашки, но за последние дни я увидел в нем человека. На той пьянке не было авторитетов, вернее, ими были все, поэтому Хромой забыл о своей солидности.
— Подожди, а куда Слон своих мальчишек дел?
— К бабушке. Он же свою мать недавно из Новгорода выписал. Мы и спать у Слона завалились. Штабелями. Не знаю, как остальные, а я все норовил в коридоре углы по-считать, об паркет спотыкался и при падении самостоятельно подняться не мог. Никакой был. Вот, Валер, веришь первый раз в жизни так напился! А с утра меня Вахо а успокаивает»: «Ничего, приедешь летом ко мне на Кавказ, поедем в горы, я из тебя настоящего мужчину сделаю». Я только глаза закатил — мне столько не выпить, это точно, — смеялся Саша.
— И поедешь?
— Пачиму нет, дарагой? — Саша сымитировал акцент. - Мы теперь будем по-другому работать, территории занимать не станем вообще, и я постараюсь сделать так, чтобы летом нас ничего в Москве не держало. А летом всей бригадой поедем. Как почетные гости и лучшие друзья Вахо. Мужиками станем, о-ох... — Он потянулся. — Отдохнем, побомбим с местными. Пол-Кавказа потом друзей будет, а у них дружба значит больше, чем у нас родство. Пригодится...
Валера слушал его и тихо радовался. Ему казалось, будто он проснулся или очнулся после тяжелой болезни и потихоньку возвращается к жизни. Он и не думал, что всего за полтора года так привык к этой среде, стал ее частью, слит. т с ней. Все-таки в прежнем существовании он :/ыл немного чужаком, а здесь - стал самим собой. И весело было, что ему по-прежнему близки события мира мафии, что он по-прежнему все понимает и принимает. Этот мир не отверг его, как мир обывателей, он не завис в неопределенности, у него есть пристанище, убежище. Мафия...
— Саш, ответь мне на один вопрос. Я все понял, кроме одного — почему же ты меня не убил?
— А ты что, недоволен? — Саша удивленно покосился на него. — Если честно, то в этом просто не было необходимости. По идее, тебя надо было выдрать, как Сидорову козу, за твои высказывания, но и этого я не сделаю — зачем? Ты и так поймешь, что был не прав. Законы — штука достаточно гибкая для того, кто их устанавливает, и я сам могу решить, когда наказание необходимо, а когда нет. Авторитет? Я вовсе не стремлюсь запугивать своих людей. Наоборот, ребята поняли, что если я могу такое простить, то я настолько силен, что не обращаю на это внимания. А убить... Да зачем? Дело ты мне не сорвал, хоть и хотел. Если бы ты эту девчонку отпустил, я бы убил не только тебя, но и Шведова — всех, кого она разглядела и могла бы опознать. А поскольку такая угроза отпала, то вместе с ней отпала необходимость и в дополнительных смертях. Вопреки твоим утверждениям, я убиваю только тогда, когда без этого просто не обойтись.