Какие у нее бьши пальцы — тонкие, кожа бледная, полупрозрачная... Саша посмотрел ей в лицо. Да, изменилась она очень сильно — осунулась, под глазами залегли черные тени, уголки губ скорбно опущены. Увядший бутон. Призрачную, синеватую ее бледность еще более подчеркивала траурная одежда.
Звякнул телефон. Подходить или нет? Саша бросил косой взгляд в сторону табло АОНа — Валерка. Придется ответить. - Да?
— Привет.
— Здорово.
— Саш, мои панки одного нашли.
Ну вот, теперь Белому будет заботы охранять не одну, а две игрушки. Глядишь, через недельку всех шестерых соберут.
— Где?
— В Люберцах. Спрятался у бывшего сокамерника, алкаша. Там же ошивается парень, который ударился в бега после изнасилования. Девчонка на него заяву кинула, вот он и сховался.
— Замечательно. Целый зоопарк. Они в курсе, что приютили поставленного вне закона?
— В курсе. Они уже обращались к местным крутым, какая-то мелкая команда, те не стали рисковать — так самим вне закона можно оказаться. Не угомонились. Алкаш связался еще с одной командой, те ему популярно объяснили, что помощи им не окажет никто, и рассказали, что его ждет, если он не сдаст своего «подопечного». Прошло три дня — он не чухается.
Саша задумался. По идее, надо было позвонить Слону и сообщить адрес, но делать этого не хотелось. В конце концов, его команда обозлена не менее остальных, и если не «спустить пары», то эта злоба может выплеснуться в иное, менее желательное, русло. Если иметь повод вольничать, то Слону можно было бы и не сообщать ничего. А таким поводом можно посчитать спешку.
— А есть риск, что они могут сломиться оттуда?
Яковлев молчал. Скорее всего он обдумывал совсем не
То, что Саша спросил. Искусством чтения между слов владели почти в равной степени все ребята его команды, и Валерка наверняка пытался понят ь, что на самом деле стоит за заданным ему вопросом.
— Знаешь, могут. Они же предупреждены. Нам, впрочем, выловить их будет проще пареной репы — там Витька дежурит, — а Слону будет труднее. Ему ведь придется по-стоянно координировать свои действия с нами, поскольку слежка наша, а люди — его. Неудобно.
— Ладно. ВДВ дома?
— Ага. Дрыхнет без задних ног.
— Придется обломать ему этот кайф. Ты никуда не уходи, поедешь вместе с ним. Ватер, и привезете их — всех троих — не к Белому, а на ту хату, где мы зимой воронеж
Скую семейку держали. Ничего страшного, если Белый их завтра или послезавтра получит.
— Саш, а что мы с ними будем делать? Если уж на то пошло, мы их даже опустить не сможем. Я вообще не знаю, как к такому делу подойти. По-моему, ни у кого из наших просто не встанет.
— Яковлев, тебе не стыдно? А фантазия тебе на что дана? Ус11, объясняю популярно, как это делается. — Он на мгновение прикрыл микрофон трубки ладонью, повернулся к девушке. — Рая, заткни уши, а то они высохнут от моих советов.
— Не волнуйся, мне Володя уже расписал во всех подробностях, что вы намерены делать. По-братски секретом поделился, — обронила она невыразительным голосом.
— Вот оно — тлетворное влияние Хромого. Три четверти наших планов для женских ушей явно не предназначены. Мог бы и опустить детали... Яковлев, ты меня слушаешь?
— Все внимание.
— Снимаете с клиента штаны — или пусть сам снимет, если вам лень. Ставите его раком и держите, чтоб не дергался. А затем берется обычная швабра и ручкой засовывается в задний проход на глубину двадцати сантиметров.
— До этого я и сам додуматься мог.
— Тогда какого черта задаешь дурацкие вопросы? Что делать, что делать... Тоже мне, Чернышевский. Короче, вата задача — с дать их в более-менее приличном состоянии, чтобы основные функции организма сохранились, а воля была бы сломлена. Делайте, что хотите, но к Белому вы должны привезти не людей, а покорных животных.
— Ясненько. — Яковлев оживился. — То есть сутки или двое мы можем повеселиться. Ты с нами поедешь?
— Нет... — Саша поморщился. — Я на первого насмотрелся, когда забирал его у Гончара. У меня другое занятие есть.
— А-а... — Яковлев был немного разочарован. — Тогда я жду ВДВ.
Он отключился, а Саша быстро набрал номер Воронина. Один длинный гудок, второй, третий... Может, он уже слинял куда-то? Может, когда Яковлев ему звонил, он и
Спал, а потом проснулся и сразу ушел... Наконец щелчок, и сонный хриплый голос:
— Да, слушаю.
— Хватит спать, - сказал Саша. — Подъем.
— Я уже встал.
— Тогда одевайся. В Люберцах троица клиентов, их надо привезти к нам. С тобой поедет Яковлев, подробности тебе расскажет.
ВДВ уже нормальным голосом сообщил, что через двадцать минут будет у Яковлева и все сделает в лучшем виде.
Саша вернулся к девушке. Нет, все-таки она была сонная, и даже кофе ее не взбодрил. Она явно из последних сил старалась держаться.
— Рая, может, лебе лечь поспать?
Она вздрогнула, как от звонка будильника.
— Ты прав, я сейчас поеду.
— Ты не поняла меня. Ты можешь устроиться у меня в маленькой комнате. Никаких шумных сборищ у меня сегодня не намечается, так что ты прекрасно выспишься. Что ты будешь изматывать себя транспортом?
Она отнекивалась, говорила, что не хочет его стеснять, но как-то слишком неуверенно. Саша почуял, что дело совсем не в скромности.
— Рая, давай начистоту: ты спала эту ночь?
Она отрицательно покачала головой.
— У тебя дома что-то не в порядке?
— Все нормально.
— Ты лжешь. Что случилось?
Она замялась, потом подняла глаза, взгляд ее был умоляющим.
— Саш, только Володьке ничего не говори, ладно?
— Ладно, — пожал он плечами.
— Я вчера с матерью поругалась. И с отцом. Я же ничего им про Аргура не говорила, совсем ничего. С самого начала врала. Сказала только, что встречаюсь, а чем он занимается, не говорила. И Володя тоже. А когда после похорон об этом в газетах написали, я все эти статьи попрятала. Матери кто-то на работе рассказал, что вот, были похороны на Хованке, она нашла газеты, а я в черном хожу, она и догадалась, в газетах имя-то названо было, и она поняла, что
Это и есть мой Артур. Она такая правильная и никак не могла понять, что я любила Артура, хоть он и бандит. Я ее спросила, почему она за отца замуж вышла: потому, что он в Генштабе работал, или потому, что она его любила. Она раскричалась, влепила мне пощечину, сказала, что, если я не выкину дурь из головы, она на меня заяву накатает. В том смысле, что если мне дорог уголовник, то мне самое место в тюрьме. Потом с работы пришел отец, заявил, что ту, которая связалась с бандитами, он не желает называть своей дочерью, и мне не место в его доме. Я и ушла. До утра на лестнице посидела, а утром — к тебе.
Знакомая ситуация. До боли. Саша никому не пожелал бы оказаться в таком положении.
— Надо было сразу ко мне ехать, хоть ночью. И куда ты в таком случае сейчас собралась?
— Не знаю. Может, у кого-нибудь из подруг переночую.
— Отменяется. Подруг, которые живут с родителями, ты стеснить не боишься, а я живу один в трехкомнатной квартире, и ты мне помешаешь?
— Но, Саша, я и так у тебя столько времени отнимаю...
— Замяли этот вопрос. Считай, что я заставил тебя остаться. Силой. Я не выпущу тебя из квартиры, а если будешь возмущаться, то запру в комнате. А почему ты просила не говорить Володьке?
— Он так ожесточился за последние полгода... Я боюсь говорить ему о неприятностях, потому что он сразу лезет разбираться. Будь это посторонние люди, мне было бы все равно, но ведь это родители.
— Исключено. С родителями он разбираться не будет, это табу. С отцом — еще туда-сюда, но мать он не посмеет не то что ударить — даже словом обидеть. Это святое. Если он подерется с отцом, это ерунда. Отец — мужик, и сын — мужик, так что ничего страшного, хотя факт неуважения многим не понравится. Но если он поднимет руку на мать, Хромой лично выдерет его, как Сидорову козу. Что ты! Мать может со своим сыном делать все, что ей нравится, — если она с ним плохо обращается, значит, он того заслужил, значит, он дурной сын. Но сын не имеет права ничем задевать ее достоинство. А сказать надо.
— Саша, я же просила!
— Рая, а как ты намерена мириться с родителями? Я бы поговорил с ними, но не могу вмешиваться в ваши семейные дела! Не волнуйся, я правильно поговорю с Володей, все в порядке будет. А сейчас ты пойдешь спать.
Почти силой он отвел ее в маленькую комнату. На его взгляд, там было вполне удобно и уютно. Помог ей разложить диванчик, кинул одеяло, подушки, постельное белье. И ушел на кухню.
Когда он через полчаса тихонько приоткрыл дверь, она спала. Повернулась спиной к двери, свернулась клубочком, до ушей закуталась в одеяло. И почему-то Саше показалось, что не одну ночь она проведет в его квартире, хотя он не имел ни малейшего представления о том, как сложатся их отношения в дальнейшем.
* * *
В десять часов угра центральные улицы Москвы обычно уже запружены народом. Все спешат, никому нет дела до окружающих. Улица Петровка не отличается безлюдьем, но здесь прохожие позволяют себе проявить любопытство. Они с интересом поглядывали на окна знаменитого здания с табличкой «38», будто пытаясь угадать, раскрытием каких чудовищных преступлений заняты люди, работающие в этом здании.
Солнце, такое редкое в конце октября, радовало своим блеском, но уже не давало тепла. И ничто не предвещало очередной зверской выходки бандитов...
Две машины — «рафик» маршрутного такси и «ПАЗ» с областными номерами — двигались от ЦУМа параллельно друг другу. Подъезжая к известному всей стране зданию, они внезапно начали оглушительно сигналить, а затем блокировали движение на своей полосе проезжей части, встав поперек дороги в тридцати метрах друг от друга. Это про-изошло буквально напротив проходной, на глазах дежурных...
Двое людей в масках в течение долей секунды вытряхнули на мостовую содержимое трех пластиковых мешков, привезенных в микроавтобусе. Кровь, кости, и, самое страшное, — во все стороны раскатились человеческие головы... Из открытых дверей «ПАЗа» с визгом и лаем вылетела целая стая тощих бродячих псов. И никто не обратил