Он задумался, глядя перед собой, как в пустоту...
...Просыпаться не хотелось. Зачем это надо, ведь они уснули совсем недавно? Какой, к такой-то матери, может быть институт, если они всю ночь занимались любовью? Таня не открывала глаз, несмотря на все уговоры.
— Таня, вставай. Опоздаем.
Нежный шепот звучал над самым ухом. Теплые губы коснулись виска, закрытых глаз, добрались до ее рта. Спать ей расхотелось, но еще менее ее тянуло в институт. Что бы им не остаться в постели? Это так приятно...
Она старательно притворялась спящей. Сашка неожиданно откинулся на спину, потянул Таню на себя. Якобы недовольно она сказала:
— Сашка, я не в состоянии. Лучше поедем в институт.
— «Не в состоянии» бывает мужик. А женщина может быть не в настроении. Если не хочешь, так и скажи.
Говорить что-либо было поздно — Тане совсем немного надо было, чтобы разгореться, и, конечно, она не устояла.
Впрочем, эти игры были скоротечны, что неудивительно после такой ночи. Сашка ушел в ванную, а Таня лениво раскинулась на постели. Хорошая у него была тахта — низкая, широкая, занимала весь центр комнаты, изголовьем примыкая к стене и оставляя узкий проход у противоположной стены. С одной стороны стоял музыкальный центр, подставки для кассет и компакт-дисков, и там же, среди кассет, маленькая коробочка, в которой Сашка держал презервативы; с другой стороны — платяной шкаф. Толстый ковер на полу глушил все звуки, будто впитывая их; тяжелые портьеры на окнах почти всегда задернуты — Сашка любил полумрак. А Тане в его спальне больше всего нравились светильники. Два высоких бронзовых канделябра по обе стороны изголовья, по три «свечи» в каждом, причем лампы были красного витого стекла. Свет они давали слабый, окрашивая полумрак в багровый цвет. Занятия любовью при гаком освещении приобретали мистический опенок.
— Ты все лежишь? — Сашка вернулся из ванной. — Можешь не торопиться — на первую пару мы уже опоздали.
— Ты расстроился?
— Не особо. По-моему, никто не удивится, что мы вдвоем проспали. Нам даже объяснять ничего не придется.
Таня из-под полуприкрытых век наблюдала за ним. Он не спешил одеваться, стоял перед зеркалом, расчесывая волосы.
— Саш, у меня давно язык чешется спросить тебя кое о чем.
— Держу пари, тебя заинтриговала внезапная вспышка моего интереса к тебе. — Он обернулся, плутовато улыбнулся. — Да?
— Почти. Видишь ли, я хорошо помню, что ты сказал мне на первом курсе. А сейчас сам нарушаешь рамки, обрисованные тобой же.
— Тебе не нравится?
— Этого я не говорила. Мне просто интересно.
Он вздохнул.
— Тань, а что еще я мог сказать на первом курсе? Суди сама: мне было восемнадцать лет, материальное положение крайне шаткое, даже своим жильем не располагал. Имел ли я право связывать тебя какими бы то ни было обещаниями? Потом, я прекрасно знал о своих наклонностях плейбоя. Я не думаю, что моей жене пришлись бы по вкусу мои гулянки. Я же сбился со счету, сколько женщин побывало в моей постели. А сейчас я нагулялся, материальное положение у меня твердое, семью я обеспечить смогу независимо от того, как сложится моя судьба. Я стал постарше, пора остепениться, подумать о будущем. Я посмотрел — ты вроде бы относишься ко мне как прежде, я и... — Он сделал неопределенный жест рукой.
— Что, уже и жениться не прочь? — немного иронично спросила Таня.
Он молчал, и сердце Тани замерло. Внезапно ей стало страшно, что он может отшутиться или посмеяться. К тому моменту, как он заговорил, она уже проклинала себя за то, что начала этот разговор.
— Если ты не против самой идеи, то мы отложим это событие до августа. — Он сделал паузу, затем пояснил: — Я в сентябре уезжаю на стажировку в Германию, и мы могли бы совместить эту поездку со свадебным путешествием. Скажем, поехать на пару недель в Швейцарию, а оттуда — в Мюнхен. Если хочешь, можно будет и для тебя
Интересную работу подыскать, а немецкий ты за это время выучить успеешь. И, я думаю, это будет твое первое и последнее место работы, потому что я не хочу, чтобы моя жена интересовалась карьерой больше, чем мной. Впрочем, за несколько месяцев ты наработаешься вволю. Скучать дома тебе не придется — я человек общительный, мы постоянно будем на виду. К тому же я надеюсь, что ты примешь посильное участие в моих делах, а их у меня будет много. Дело в том, что после Германии — это уже точно извест-но—я войду в совет директоров концерна. Так что можешь себе представить, какое положение тебя ожидает.
Таня слушала его, закрыв глаза. О Господи, вот это поворот... Ей было все равно, кем он станет, хотя и эти его планы радовали. Все-таки он сделал ей предложение, все - таки не напрасно она терпела все годы. А она еще, дурочка, следила за ним, хотела вынудить его на такой шаг... Таня мысленно возблагодарила судьбу за то, что не было подходящего случая заговорить на эту тему. Зната бы раньше, не тратила бы силы и нервы на сбор компромата.
Они поженятся, поедут за границу, потом она будет женой одного из тех, кто управляет О'МР. Это была новая фирма, существовала всего около года, но уже прославилась. 1ЛУ1Р занималась производством бытовой техники, промышленной электроники и еще многих вещей; Таня по отзывам знала, что технику они гонят качественную и недорогую. Вот, собственно, и все, что она знала об этой компании. И ее сейчас меньше всего волновала эта сторона вопроса.
Сашка ушел на кухню, поставил чайник. Потом вернулся, присел у кровати на корточки, глядя на Таню.
— Ты так и будешь голышом ходить? — улыбнулась она.
— Тебя это шокирует? Я считаю, что у меня красивое тело, поэтому не стесняюсь его. Хотя вообще-то по квартире я хожу хоть наполовину, но одетый.
— Наполовину — это как? Тапочки и кепка?
— Точно. Еще солнцезащитные очки и презерватив. — Он усмехнулся. — Нет, я имел в виду шорты. Да ну, Тань, одежда нужна, когда холодно, а у меня дома вечно Ташкент. Ты вставать думаешь или нет? Или так и будешь лежать? Тоже голышом, между прочим.
Таня пропустила вопрос мимо ушей. Она разглядывала
Его так, будто видела впервые. Этот человек станет ее мужем... Крепкая шея, широкие прямые плечи, на груди пробиваются черные курчавые волосы, тонкая талия... На том, что находилось ниже талии, она невольно задержала взгляд. В напряженном состоянии его «приспособление» было более чем внушительным, и ее счастье, что он умело с ним обращался. Иначе занятия сексом превратились бы в пытку — 24 сантиметра мужской плоти могут нанести серьезнейшие травмы. Таня не удержалась от шутки:
— Знаешь, на что похоже твое «хозяйство»?
Он немного удивленно посмотрел себе между Ног:
— По-моему, на половой член. У тебя есть другие версии?
— Ага. Это похоже на отвратительную харю, заросшую черной бородой. И эта харя с толстыми губами высунула длинный розовый язык.
Его глаза заискрились смехом.
— Ах вот как ты обо мне думаешь? Хорошо, пусть это будет харя с высунутым языком. А если взять два презерватива, надуть их, покрасить кончики в коричневый цвет, то получатся точь-в-точь твои груди.
Таня швырнула в него подушкой, он увернулся, спрятался за шкафом, смеясь:
— Тань, шутка за шутку! Я ведь не кидался в тебя ничем... Тань, прекрати буянить — мне одеться надо!
— Вот только вылези оттуда! — грозно сказала Таня.
— И что будет?
— Увидишь!
Но через минуту она сдалась. Да и вставать пора было. Нехотя она поднялась, заправила постель, пошла умываться. Сашка на кухне с кем-то разговаривал по телефону, и Таня не успела разобрать суть беседы — когда она вошла, он положил трубку.
— Танюш, у меня к тебе будет просьба, — сказал он за завтраком. — Я сегодня вечером уеду, запишешь мне лекции под копирку?
— Уедешь? — У нее упало сердце. — Надолго?
— Дня на три. Запишешь?
— О чем ты говоришь... — Она замялась, потом решилась: — Саш, ведь ты сейчас официально не работаешь, а командировки продолжаются.
— Ты ревнуешь? — удивился он. — Не ревнуй, это деловая поездка, не гулянка.
— Да нет, не в этом дело...
Он откинулся на спинку стула, пристально глядя ей в глаза. Взгляд его был серьезным, но не злым.
— Ладно. Таня, давай начистоту, если уж зашла речь об этом. Я вовсе не слепой, й я не один раз видел тебя в местах, где чье-либо присутствие было нежелательно. Понимаю, тебе интересно, чем я занимаюсь, но не думаю, что стоит продолжать эту практику. Есть вещи, которые нельзя знать даже тебе. Я видел тебя в лесу около Ленкиной дачи и обязан был застрелить тебя. Я не сделал этого — рука не поднялась, хотя рисковал очень сильно. Если бы ты сказала ментам хоть слово, я должен был бы пойти на суицид, чтобы оборвать цепочку следствия. Я связан со многими людьми, и если провалюсь, то пострадает огромное количество людей. Я не моху убить тебя, я не зверь, но если ты попадешься на глаза кому-то из моих людей, то ты погибнешь. Они сначала убьют, а потом будут разбираться, кого же они убили. Если будут разбираться. И я не смогу их наказать за это — есть правила работы, они выполняют их. Это я знаю, что ты умеешь держать язык за зубами, а они - то нет! Поверь, мне совсем не хочется присутствовать на твоих похоронах, поэтому давай мы с тобой договоримся, что больше ты рисковать не будешь. И если кто-то когда - то спросит, чем занимается твой муж, ты назовешь только легальный бизнес. Это распространяется и на те случаи, если я «завяжу» или умру.
— Умрешь? — испугалась Таня.
— С моей профессией это не исключено. И я забочусь не о себе — мне при таком раскладе будет все равно, — а о тебе. Я не хочу, чтобы ты умерла раньше времени, поэтому советую: никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не говори, что твой муж занимается или занимался криминалом. Если я погибну и ты через десять лет после моей смерти проболтаешься, тебя все равно убьют. Ч к 'Г. м ты невольно не выдала других. А кто, сама подумай, будет растить наших детей, если мы оба погибнем? А? А будет их у нас, м-м... Для начала остановимся на трех. Что ты скажешь?