«Прошу прощения, — сказал Рейт. — Мы хотели бы переночевать у вас в поселке. Это возможно?»
Рыбак разглядывал Рейта и его лодку с недоброжелательным любопытством: «Что вы тут делаете, куда плывете?»
«Мы ездили к Первому морю с юга Кислована, теперь возвращаемся».
«Немалый путь для такой утлой посудины», — заметил другой рыбак слегка скептическим тоном.
«Она удивительно напоминает лодки хоров», — не преминул добавить третий.
«Верно, — согласился Рейт, — налицо несомненное сходство. Пустяки в сторону, однако — как насчет ночевки?»
«Для тех, у кого есть цехины, открыты все двери».
«Мы можем внести умеренную плату».
Старший из рыбаков не спеша поднялся на ноги: «Чего-чего, а умеренности нам не занимать». Знаком пригласив Рейта приблизиться, он ловко спрыгнул в лодку, как только та воткнулась носом в тростники: «Значит, по-вашему получается, что вы — хоры?»
«Напротив, мы утверждаем, что мы не хоры!»
«Как же быть с лодкой?»
Рейт уклончиво махнул рукой: «Лодка как лодка — бывают лучше, бывают хуже. Сюда она нас довезла, а дальше посмотрим».
Рыбак холодно усмехнулся: «Гребите вдоль протоки в тростниках. Держитесь правой стороны».
Полчаса Рейт налегал на весла, поворачивая то направо, то налево по речному лабиринту между островками черного тростника. Лиловая роща уингов то появлялась в просветах, то исчезала, но не приближалась. В конце концов Рейт понял, что цзафатриец либо издевается, либо решил его надуть. Сложив весла, Рейт заявил: «Я устал. Остаток пути придется грести вам».
«Нет, зачем же! — возмутился старик. — Мы уже почти приплыли! Сверните налево, и прямо по каналу к уингам».
«Странно! — сказал Рейт. — Мы здесь проплывали раз десять то в одну, то в другую сторону».
«Ай, одну протоку не отличишь от другой! Мы уже дома».
Лодка выскользнула из тростников и оказалась посреди большой безмятежной запруды, окруженной хижинами на сваях с тростниковыми крышами в тени лиловой листвы. На дальнем конце запруды возвышалось более солидное сооружение усложненной конструкции с частыми бревенчатыми столбами из обтесанных багрово-фиолетовых стволов уингов и кровлей, узорчато сплетенной из черных, бежевых и серых волокон.
«Наш общинный гостеприимный дом, — объяснил цзафатриец. — Мы живем не в такой глуши, как может показаться. К нам приезжают танги с цирковыми труппами на повозках, коробейники-бихасу, даже знаменитости, путешествующие инкогнито — вроде вас. Все отдыхают и развлекаются в гостеприимном доме».
«Танги? Значит, мыс Брейз уже недалеко?»
«Почти пятьсот километров — по-вашему, недалеко? Танги всюду суют нос, как песчаные блохи, только на них и натыкаешься — по правде сказать, просто проходу нет! Город тангов гораздо ближе — «великий город», они его зовут, Урманк... Не могу уразуметь, какого вы племени — да и подруга ваша тоже... На ум приходит одно предположение, настолько нелепое, что даже высказывать его как-то неприлично, а может, и опасно. Лучше промолчу».
«Мы приехали издалека, — объяснил Рейт. — Вы о наших краях даже не слышали».
Старик показал жестом, что ему все равно: «Кто бы вы ни были, соблюдайте наши обычаи и платите за обслуживание — больше ничего не требуется».
Рейт сразу поинтересовался: «Два вопроса: в чем заключаются «обычаи» и сколько с нас возьмут за ночлег?»
«Обычаи наши просты, — успокоил его цзафатриец, — можно сказать, не более чем обмен любезностями. За ночлег возьмут что-то вроде четырех или пяти цехинов. Будьте добры, взойдите на пристань. Лодку вашу придется спрятать, чтобы не было лишних разговоров — неровен час, заглянет какой-нибудь танг или бихасу».
Рейт решил не возражать и подвел лодку вплотную к пристани на толстых сваях из стволов уингов, с плотным настилом из прутьев, лозы и тростника. Цзафатриец выскочил из лодки и галантно помог Зап-Сеитикс подняться, при этом внимательно изучая ее внешность.
Рейт вспрыгнул на пристань, прихватив конец швартова, и передал его старику. Тот, в свою очередь, перепоручил лодку вышедшему навстречу пареньку, пробормотав неразборчивые инструкции, после чего провел Рейта и Зап-Сеитикс через ажурную белую беседку в большой гостеприимный дом: «Добро пожаловать — отдыхайте, устраивайтесь поудобнее! Одна из спален — вот эта — к вашим услугам. Скоро подадут еду и вино».
«Мы хотели бы вымыться, — сказал Рейт, — и нам не помешало бы во что-нибудь переодеться».
«Купальня в пристройке. Новую одежду цзафатрийского покроя можно купить».
«Сколько это будет стоить?»
«Обычная смена одежды из волокна серого утесника, подходящая для пахоты, сбора лозы и другой повседневной работы, обойдется в десять цехинов. Ваше платье превратилось в грязные лохмотья — рекомендую не поскупиться».
«Смена одежды включает белье?»
«Белье предоставляется дополнительно за два цехина. Если вы пожелаете приобрести новые сандалии, они продаются по пять цехинов пара».
«Что же, — вздохнул Рейт, — пусть все это принесут. Позволим себе такую роскошь, пока не кончились цехины».
6
В простой цзафатрийской одежде — серой блузе и брюках — Зап-Сеитикс выглядела не столь эксцентрично и даже не привлекала особого внимания. Ее черные локоны начинали виться, кожа загорела под ветром и солнцем. Теперь ее отличали только идеально правильные черты лица и отрешенное выражение, вызванное постоянными тайными опасениями, невысказанными умозаключениями. Рейт сомневался, сможет ли посторонний человек увидеть в ней что-нибудь необычнее застенчивости.
Тем не менее Кауч, старик-цзафатриец, увидел. Отведя Рейта в сторону, он осведомился заговорщическим полушепотом: «Ваша подруга, наверное, нездорова? Если понадобятся травы, потогонные ванны или гомеопатическое лечение, только скажите — все это недорого».
«В Цзафатре на все сходная цена, — сказал Рейт. — Если я не начну экономить, уезжая, мы будем должны больше, чем сможем заплатить. Что вы тогда скажете?»
«Отвечу печальной покорностью судьбе, не более того. Мы — проклятая раса, вся наша жизнь — сплошная череда разочарований. Надеюсь, однако, у вас хватит денег расплатиться?»
«Не хватит, если мы станем злоупотреблять вашим гостеприимством дольше, чем я рассчитывал».
«Не сомневаюсь, что вы ведете тщательный учет расходов! Но опять же, не следует ли позаботиться о состоянии вашей спутницы?» Старик смерил Зап-Сеитикс критическим взглядом: «У меня есть некоторый опыт в таких вещах. Налицо болезненная вялость, апатия, истощение. И что-то еще... признаюсь, я в замешательстве».
«Непостижимая личность», — с готовностью согласился Рейт.
«Осмелюсь заметить, что это определение в равной мере относится к вам обоим, — произнес Кауч, уставившись на Рейта притворно-глуповатыми глазами. — Ну ладно, ваша подруга — вам и судить, что у нее не в порядке... В беседке подают легкий ужин. Приглашаю вас воспользоваться этим обстоятельством».
«За небольшую плату, надо полагать?»
«Как может быть иначе? В этом суровом мире ничего не стоит только воздух, которым мы дышим, да и то как сказать... Вы же не скряга, готовый голодать, чтобы не расстаться с парой грошей? Конечно нет! Пойдемте!» — подгоняя Рейта и Зап-Сеитикс к беседке, Кауч усадил их в плетеных креслах за плетеным столом, после чего отправился давать указания служанкам, подносившим блюда из стоявшего неподалеку буфета.
К закуске — пряным печеньям и хрустящим стеблям красных речных водорослей — подали прохладный чай. После невзгод и злоключений, продолжавшихся несколько недель, приятный ужин и удобное кресло казались игрой воображения. Рейт то и дело нервно озирался по сторонам, и только усилием воли заставил себя приступить к еде. Все в ажурной беседке навевало идиллический покой. От спускавшихся плакучих ветвей уингов с перистой лиловой листвой исходил ненавязчивый аромат. Темно-золотые искры заходящего солнца танцевали по едва подернутой рябью запруде. Откуда-то из-за гостеприимного дома слышался тихий плывущий перезвон водяных колоколов. Зап-Сеитикс неподвижно глядела вдаль, отщипывая микроскопические кусочки печенья так, будто они были лишены всякого вкуса. Внезапно заметив внимание Рейта, она чопорно выпрямилась в кресле.
«Еще немного чаю?» — спросил Рейт.
«Пожалуйста».
Рейт наклонил стеклянный кувшин с разнокалиберными пузырьками воздуха в толстых стенках: «Ты, по-моему, не слишком голодна».
«Наверное, нет. Может быть, у них есть дикко?»
«Совершенно уверен, что дикко здесь не едят».
Зап-Сеитикс капризно подернула пальцами.
Рейт спросил: «Тебе здесь нравится?»
«Здесь лучше, чем в беспредельном море».
Некоторое время Рейт прихлебывал чай в молчании. Стол освободили, принесли новые блюда — фрикадельки в кисло-сладком желе, поджаристые палочки из белой сердцевины какого-то растения, маленькие шишковатые котлетки из серого фарша явно морского происхождения. Зап-Сеитикс, как и прежде, не проявляла особого интереса к еде. Рейт вежливо обратился к девушке: «Ты провела на поверхности уже несколько дней. Насколько подлунный мир соответствует твоим ожиданиям?»
Поколебавшись, его спутница ответила вполголоса, будто говорила сама с собой: «Никогда не думала, что мне приведется увидеть столько женщин-матерей».
«Женщин-матерей? Ты имеешь в виду женщин с детьми?»
Зап-Сеитикс покраснела: «Вообще женщин-матерей, с выпяченными грудями и вспухшими бедрами — их так много! Некоторые совсем молодые, еще девочки».
«Это в порядке вещей, — ответил Рейт. — По мере того, как девушки взрослеют, у них развиваются груди и бедра».
«Но я не ребенок! — выпалила Зап-Сеитикс необычно высокомерным тоном. — И мне...» — тут она запнулась и промолчала.
Рейт налил себе еще кружку чаю и откинулся на спинку кресла. «Настало время, — сказал он, — объяснить тебе некоторые вещи. Полагаю, мне следовало это сделать раньше. Все женщины — женщины-матери».
Зап-Сеитикс бросила на него опасливо-недоверчивый взгляд: «Совсем не так!»