«Мы тоже с каравана, — сказал Рейт, — однако мы в состоянии платить».
Теперь трактирщик проявил сдержанный оптимизм: «Найду комнату на троих, ничего лучше не могу предложить.
Один совет, — он бросил быстрый взгляд через плечо, — будьте осторожны. В Пере наступили перемены».
Им показали небольшое помещение, достаточно чистое, принесли три койки с тюфяками. В гостинице не было другой одежды. Так и не просохнув до конца, Рейт и его спутники сошли вниз, в трактирный зал, где обнаружили дирдирмена Аначо, прибывшего часом раньше. В стороне, у камина, задумчиво уставившись в огонь, сидел Баоджиан.
На ужин подали глубокие миски с тушеным мясом и овощами, сухие хлебцы. Пока путешественники ели, в зал вошли семеро мужчин. Шестеро встали у входа, нагло озираясь по сторонам — ширококостные, мясистые, даже чуть полноватые, с лицами, румяными от здоровой, легкой жизни. На них были длинные темно-бордовые рубахи навыпуск, изящные туфли из черной кожи, фески с подвесками. «Спиногрызы», — догадался Рейт. Седьмой, в расшитой кружевами мантии, был, по-видимому, Нага Гохо: высокий худой человек с несоразмерно большой головой и лукавой физиономией. Он обратился к затихшим постояльцам: «Добро пожаловать! Мы рады приветствовать всех гостей Перы! Вы заметите, что в нашем счастливом городе царит порядок. Соблюдение законов обеспечивается со всей строгостью. В частности, за временное пребывание в городе взимается пошлина. Те, у кого нет требуемой суммы, обязаны внести соответствующий вклад, потрудившись на общее благо. Это все — есть вопросы, жалобы?» Нага Гохо обвел взглядом собравшихся — никто не вызвался. Гнаштеры обошли зал, собирая монеты. Рейт нехотя отсчитал девять цехинов — за себя, Траза и Розу Катта. Казалось, никто из присутствующих не находил такой побор чрезмерным. Рейт решил, что в условиях подавления всякого организованного сопротивления инопланетянами хищническое использование преимуществ людьми тоже считалось естественным.
Нага Гохо заметил Розу Катта, заметно выпрямился и, поглаживая усы, подал знак хозяину гостиницы, поспешившему подойти. Двое обменялись короткими фразами вполголоса. Гохо не сводил глаз с Йилин-Йилан.
Трактирщик направился к Рейту, пробормотал ему на ухо: «Нага Гохо обратил внимание на эту женщину, — он указал на Розу Катта. — Он хотел бы знать, кто она — ваша рабыня, дочь, жена?»
Рейт покосился на Йилин-Йилан, пытаясь подыскать подходящий ответ. Девушка начала внутренне сжиматься. Объявить ее свободной, независимой персоной значило бы отдать ее на расправу Гохо. Заявив, что девушка ему принадлежит, он несомненно вызвал бы немедленный возмущенный протест с ее стороны.
Рейт сказал: «Я ее сопровождаю. Она под моей охраной».
Трактирщик поджал губы, повел плечами и вернулся с докладом к Гохо. Тот отреагировал кратким резким жестом и занялся другими делами. Скоро он удалился.
Вернувшись в тесную комнату, Рейт оказался в неудобном положении: его волновала близость девушки, безутешно сидевшей на койке, обняв колени руками. «Не унывай, — сказал Рейт, — дела идут не так уж плохо».
Она скорбно мотала головой: «Я потерялась среди варваров — как галька с берега моря, играючи брошенная в пучину Тембары, всеми забытая».
«Чепуха! — усмехнулся Рейт. — Ты уедешь домой с первым караваном из Перы в Коад».
Йилин-Йилан не внимала увещаниям: «Другую назовут Розой Катта, другой отдадут мой цветок на банкете сезона! Принцесса обратится к девушкам, уговаривая их открыть имена, а меня там не будет! Никто меня не спросит, никто не узнает моих имен».
«Назови мне свои имена, — предложил Рейт, — я не прочь послушать».
Девушка живо повернулась к нему: «Правда? Ты не шутишь? Ты хочешь узнать имена?»
Рейт, не ожидавший столь напряженной реакции, ответил: «Конечно!»
Йилин-Йилан бросила быстрый взгляд на Траза, подчеркнуто поглощенного организацией своей постели. «Выйдем», — шепнула она на ухо Рейту, вскочив на ноги.
Рейт последовал за ней на балкон. Облокотившись бок о бок на перила, какое-то время они смотрели на разрушенный город. Аз плыл высоко среди разорванных облаков, внизу горели редкие унылые фонари. Откуда-то доносилось монотонное дрожащее пение, звенели отголоски щипкового инструмента. «Мой цветок — Йилин-Йилан, ты знаешь цветочное имя. Им пользуются только на смотринах и во время торжественных процессий», — она смотрела на него, не дыша, пригнувшись так близко, что Рейт улавливал ее свежий, ягодносладковатый запах.
Рейт принужденно спросил: «У тебя есть еще имена?»
«Да, — вздохнув, она придвинулась к Рейту, начинавшему терять самообладание. — Почему ты не спрашивал раньше? Ты же знал, что я тебе скажу».
«Ну, так какие же у тебя имена?» — уклонился Рейт.
Она сказала с серьезной скромностью: «Придворное имя — Шар-Зарин». Стеснительно помолчав, она положив голову Рейту на плечо (он уже обнял ее за талию) и продолжила: «Мое детское имя было Зози, но так меня зовет только отец».
«Цветочное имя, придворное, детское... какие еще есть имена?»
«Дружеское, тайное и — еще одно. Мое дружеское имя... ты хочешь его знать? Если я тебе скажу, мы должны стать друзьями, и ты тоже должен назвать свое дружеское имя».
«Да-да, — хрипло отозвался Рейт, — само собой».
«Дэрль».
Рейт поцеловал ее обращенное вверх лицо: «Мое первое имя — Адам».
«Это дружеское имя?»
«Да... можно сказать и так».
«А тайное имя у тебя есть?»
«Нет. То есть, не знаю».
Она вздрогнула с коротким нервным смешком: «Может быть, так даже к лучшему. Потому что, если б я тебя спросила, и ты бы мне сказал, то мне открылся бы секрет твоей души, а тогда... — затаив дыхание, она смотрела Рейту в глаза. — У тебя должно быть тайное имя, известное только тебе и мне. У меня оно есть».
Опьяневший Рейт послал к черту осторожность: «Как оно звучит?»
Она поднесла губы к его уху: «Ллаэ — это нимфа, она живет в облаках над горой Дарамтиссой и влюблена в звездного бога Ктана». Девушка подняла на Рейта ожидающий взгляд, таяла в руках; он лихорадочно целовал ее. Она вздохнула: «Когда мы одни, ты должен звать меня Ллаэ, а я буду звать тебя Ктан — чтобы у тебя тоже было тайное имя».
Рейт смеялся: «Как хочешь!»
«Мы дождемся каравана, поедем обратно через степь в Коад, переплывем Драшад на лодке с рыбаками, и скоро будем в Верводеле, на берегу Катта».
Рейт закрыл ей рот ладонью: «Я должен побывать в Татише».
«В Татише? В городе синих часчей? Тебя не оставляет эта мысль. Почему?»
Рейт поднял глаза к ночному небу, будто надеялся, что зрелище звезд придаст ему уверенность, хотя ни одно из видимых светил не могло быть Солнцем... Что он мог сказать? Скажи он правду, девушка сочтет его сумасшедшим, даже если ее предки и передали когда-то сигналы на Землю.
Он колебался, испытывая отвращение к собственной нерешительности. Роза Катта — или, в зависимости от обстоятельств обращения, Йилин-Йилан, Шар-Зарин, Зози, Дэрль, Ллаэ — положила руки ему на плечи, заглянула в лицо: «Я знаю, что ты Ктан, ты знаешь, что я Ллаэ. Значит, я думаю все, что ты думаешь, чувствую все, что ты чувствуешь — что тебя влечет в Татише?»
Рейт глубоко вздохнул: «Я потерпел аварию в космическом боте, в центральном Котане. Синие часчи едва не убили меня и отвезли мой бот в Татише — по крайней мере, так я предполагаю. Я обязан добыть свой бот».
Роза Катта, ошеломленная, пыталась разобраться: «Где ты научился летать на космическом корабле? Ты не дирдирмен, не ванхмен... Или все-таки...»
«Нет, конечно нет. Не больше, чем ты. Меня научили».
«Все это так таинственно, — ее руки вздрогнули у него на плечах. — Когда... когда ты добудешь свой космический бот, что ты сделаешь?»
«Первым делом доставлю тебя в Катт».
Пальцы крепче сжали его плечи, глаза сквозь темноту искали в его глазах: «И что потом? Ты вернешься в свою страну?»
«Да».
«У тебя есть женщина — жена?»
«Нет, уже нет. То есть, определенно нет».
«Кто-нибудь еще знает твое тайное имя?»
«Кто может его знать, если ты его только что мне дала?»
Девушка сняла руки с его плеч и облокотилась на перила, невесело глядя на развалины древнего города: «Если ты проникнешь в Татише, синие часчи разнюхают тебя и убьют».
«Разнюхают? Что ты имеешь в виду?»
Она быстро посмотрела на него, снова повернулась к городу: «Ты ходячая загадка! Ты знаешь так много и в то же время так мало! Можно подумать, ты с дальнего острова, затерянного в океане. Синие часчи видят носом так же, как мы видим глазами».
«И все же я должен попытаться».
«Не понимаю, — сказала она упавшим голосом. — Я открыла тебе свое имя, я отдала тебе самое драгоценное, что у меня есть — для тебя ничто не изменилось. Ты упрям, ты настаиваешь на своем!»
Рейт взял ее руки в свои. Она сопротивлялась, постепенно уступила. «Для меня многое изменилось, — сказал Рейт, — очень многое. Но я обязан проникнуть в Татише — ради тебя, не только ради себя».
«Ради меня? Чтобы я могла вернуться в Катт?»
«Для этого, и по другим причинам. Разве тебя устраивает, что дирдиры, часчи, ванхи, не говоря уже о пнуме, преобладают над людьми?»
«Не знаю... никогда об этом не думала. Люди — запоздалая прихоть природы, порождение случая, так говорят. Хотя юродивый король Хопсин твердил, что люди прибыли с далекой планеты. Сто пятьдесят лет назад он звал их на помощь — но их не было и нет».
«Вы долго ждали», — сказал Рейт и снова поцеловал ее. Она безразлично подчинилась — прежнего пыла не было.
«Я чувствую себя... странно, — сказала она. — Не знаю, как».
Они стояли у перил, прислушиваясь к звукам трактира и гостиницы — к приглушенным взрывам смеха из кухни, жалобным требованиям детей, строгим уговорам матерей. Роза Катта сказала: «Пожалуй, пойду спать».
Рейт удержал ее: «Дэрль!»
«Да?»
«Когда я вернусь из Татише...»
«Ты не вернешься из Татише никогда! Синие часчи затравят тебя, как зверя, на своих игрищах... А теперь я хочу спать, хочу забыть о жизни».