«Все не так просто, — сказал он наконец. — Может случиться, что вы не пожелаете мне помогать. Я не возьму на себя такие обязанности, если мне не гарантируют безусловное содействие».
«Содействие — в чем?» — спросил серокожий.
«Во внедрении перемен. Чрезвычайных, далеко идущих перемен».
Члены совета приступили к осторожным расспросам. «Мы придерживаемся традиций, — ворчал часчмен-полукровка. — Жизнь и так тяжела. Мы не можем себе позволить рискованные эксперименты».
Старик-кочевник вмешался с трескучим смешком: «Эксперименты! Нам ли бояться экспериментов? Любая перемена может быть только к лучшему. Послушаем, что нам предлагают!»
«Хорошо! — уступил серокожий часчмен. — Послушать не повредит, мы ничего не обещали».
Рейт сказал: «Я согласен с этим человеком, — он указал на старика. — Пера лежит в развалинах. Горожане живут не лучше беженцев. У людей нет гордости, нет уважения к себе, они ютятся в норах — грязные, невежественные, закутанные в тряпье. Хуже всего то, что их это, по всей видимости, не волнует».
Делегаты опешили. Старый кочевник разразился хриплым язвительным хохотом, серокожий часчмен помрачнел. Другие выглядели нерешительно. Отойдя в сторону, они тихо поговорили и вернулись к Рейту: «Нельзя ли подробнее объяснить, какие перемены вы предлагаете?»
Рейт отрицательно помотал головой: «Я еще не думал об этом по-настоящему. Откровенно говоря, я человек цивилизованный — то есть получил воспитание и образование в цивилизованной среде. Я знаю, что люди способны на многое — вероятно, вы даже представить себе не можете их достижения. Жители Перы — люди. Следовательно, я утверждаю, что они должны жить так, как подобает людям».
«Все это превосходно и замечательно! — воскликнул болотный человек. — Но как? Как, практически, этого добиться?»
«Ну, в первую очередь требуется дисциплинированное, хорошо обученное ополчение, способное поддерживать порядок и защищать город и караваны от зеленых часчей. Следует организовать школы и больницу, построить металлургический цех и склады, устроить городской рынок. В то же время я побуждал бы жителей строить дома, расчищать улицы и площади».
Члены совета неловко переминались с ноги на ногу, с недоверием поглядывая друг на друга и на Рейта. Старый кочевник крякнул: «Оно и понятно, что мы люди — разве с этим кто-нибудь спорит? А будучи людьми, мы должны соблюдать осторожность. Мы не стремимся стать дирдирами. Достаточно того, что мы выживаем».
Серокожий сказал: «Синие часчи не простят нам чрезмерных притязаний. Они и так терпят нас в Пере только потому, что мы держимся незаметно».
«Еще и потому, что мы их снабжаем, — вмешался коротышка. — Скупают наш товар за бесценок».
«Раздражать власть имущих неосмотрительно», — возразил серокожий.
Рейт поднял открытую ладонь: «Вы выслушали мою программу. Если вы не можете безусловно поддержать ее, выберите другого голову».
Старый кочевник испытующе заглянул Рейту в лицо, отозвал других в сторону. Между ними разгорелся бурный спор. В конце концов они вернулись: «Мы согласны на ваши условия. Вы назначены городским головой».
Рейт, от души надеявшийся на другое решение совета, подавил глубокий вздох: «Что ж, так тому и быть. Предупреждаю — я потребую огромной работы. Вам придется приложить больше усилий, чем когда-либо — для вашего же блага. По крайней мере, я надеюсь, что вам это пойдет на пользу».
Рейт говорил с представителями еще час, объясняя, чего он хочет добиться, и постепенно преуспел, возбудив в них интерес и даже некий осторожный энтузиазм.
Ближе к вечеру Рейт, вместе с Аначо и тремя членами совета, направился к крепостной горе, чтобы обследовать бывший дворец Наги Гохо.
Они взошли по извилистой тропе к мрачной груде каменной кладки, угрожающе молчавшей на холме. Пройдя через пронизывающий сыростью внутренний двор, они оказались в большом приемном зале. Любезное сердцу Наги Гохо добро — тяжелые скамьи и стол, ковры, гобелены, светильники на треножниках, блюда и вазы — уже покрылось тонким слоем пыли.
Рядом с приемным залом располагались спальни, пропахнувшие затхлой нестиранной одеждой и ароматическими притираниями. Труп наложницы Гохо лежал там же, где раньше его обнаружил Рейт. Из этой спальни делегация поспешила удалиться.
С другой стороны приемного зала находились кладовые, набитые огромным количеством награбленного добра — рулонами тканей, корзинами с выделанной кожей, поленницами ценных пород дерева, инструментами, оружием, утварью, слитками необработанного металла, бутылями с эссенциями и экстрактами, книгами с черными страницами, испещренными выдавленными коричневыми и серыми прямоугольниками (Аначо определил, что это производственные руководства ванхов). В отгороженной нише стоял сундук, наполовину заполненный цехинами. В двух сундучках поменьше хранились драгоценные камни, украшения, дешевые безделушки и побрякушки — барахло, натасканное без разбора. Члены совета, а также Траз и Аначо, взяли себе по стальной шпаге с филигранными головками и гардами эфесов. Бросив смущенный взгляд на Рейта, Траз облачился в плащ из тонкого золотистоохряного сукна и сапоги из мягкой черной кожи, надел чудесной работы кованый шлем из тонкой стали с расширявшимся вниз задним воротником, защищавшим шею.
Рейт нашел штук шестьдесят разряженных лучевых пистолетов. Аначо подсказал, что их можно было заряжать от аккумуляторов самоходных фургонов — о чем Нага Гохо, судя по всему, не догадывался.
Когда они вышли из угрюмого дворца, солнце склонялось к западу. Проходя через внутренний двор, Рейт заметил низкую дверь в глубокой нише. Навалившись плечом, он ее распахнул — перед присутствующими открылся крутой пролет каменной лестницы. Вместе со сквозняком снизу доносился зловещий запах плесени, гниения, отбросов, и чего-то еще — намек на сладковато-мускусную влажную вонь, от которой у Рейта мурашки побежали по коже.
«Темницы, — кратко сообщил Аначо. — Прислушайся».
В тишине можно было различить поднимающееся по лестничному проему едва уловимое урчащее бормотание. За дверью Рейт нашел фонарь, но никак не умел зажечь его. Аначо постучал по лампе сверху — она вспыхнула ярким белым светом. «Техника дирдиров», — объяснил он.
Готовые ко всему, Рейт и его спутники спустились по лестнице, вошли в помещение с высоким сводом. Траз, схватив Рейта за руку, показал вперед: Рейт увидел черную фигуру, тихо скользившую в густых дальних тенях. «Пнуме, — проворчал Аначо, поежившись. — Руины Тшая кишат ими, как трухлявое дерево — червями».
Высоко подвешенная лампа блекло освещала клети вдоль стен подвала. В одних лежали кости, в других — лохмотья разлагающейся плоти, в третьих — еще живые существа, издававшие звуки, доносившиеся вверх по лестнице. «Пить, пить! — стонали заключенные, волоча шаркающими ногами. — Дайте воды!»
Рейт поднес лампу поближе: «Часчмены».
Он наполнил жестяные миски водой из бака, стоявшего сбоку у входа, раздал их узникам.
Часчмены жадно выпили все до капли и настойчиво требовали еще. Рейт принес еще воды.
За толстыми прутьями клети у дальней стены томились две массивные фигуры с высокими коническими черепами.
«Зеленые часчи, — прошептал Траз. — Для чего они понадобились Наге Гохо?»
Аначо сказал: «Обратите внимание: они смотрят только в одном направлении — своей орды. Телепаты».
Рейт наполнил водой еще две миски, продвинул их в клеть зеленых часчей. Те медленно протянули толстые руки, взяли миски и высосали воду досуха.
Рейт вернулся к часчменам: «Давно вас тут держат?»
«Давно, ох, давно! — прохрипел один. — Не помню, сколько».
«За что вас сюда посадили?»
«Жестокость! За то, что мы — часчмены!»
Рейт повернулся к представителям горожан: «Вы знали, что здесь держат заключенных?»
«Нет! Нага Гохо делал, что хотел».
Рейт отодвинул засовы, открыл клети: «Выходите, вы свободны. Ваших тюремщиков нет в живых».
Часчмены боязливо выбрались наружу. Сгрудившись вокруг бака с водой, они снова стали пить. Рейт вернулся к зеленым часчам, чтобы рассмотреть их получше: «Действительно странно, очень странно!»
«Возможно, Гохо использовал их в качестве индикаторов, — предположил Аначо. — С их помощью он всегда мог знать, где находится их банда».
«Кто-нибудь умеет с ними говорить?»
«Зеленые часчи не говорят — только читают мысли».
Рейт повернулся к членам совета: «Пришлите сюда дюжину работников, перенести клеть на площадь».
«Вот еще! — возмутился Брунтего, серокожий. — Прикончить жутких тварей! И часчменов впридачу!»
Рейт бросил на него гневный взгляд: «Мы не спиногрызы! Мы убиваем только по мере необходимости! Что касается часчменов, пусть возвращаются в рабство или живут, как свободные люди — это их дело».
Брунтего разочарованно ворчал: «Если мы их не прикончим, они прикончат нас».
Не отвечая, Рейт осветил фонарем дальние углы подвала, но обнаружил только сырые каменные стены. Он не понимал, каким образом пиуме покинул помещение. Часчмены тоже не могли дать сколько-нибудь вразумительное объяснение: «Пнуме приходили — тихо, как бесы тьмы — поглазеть на нас. Но не сказали ни слова, и воды тоже не давали!»
«Не могу понять этих пнуме», — размышлял вслух Рейт.
«Ведуны! Наводят порчу на Тшай! — кричали часчмены, дрожа от волнения, вызванного внезапным освобождением. — От них надо очистить всю планету!»
«Так же, как от дирдиров, ванхов и часчей», — усмехнулся Рейт.
«Только не от часчей. Мы — часчи, разве вы не знаете?»
«Вы — люди».
«Нет, мы — личинки часчей. Такова извечная истина!»
«Довольно! — оборвал их Рейт, внезапно разозлившись. — Долой эти возмутительные нахлобучки!» Он шагнул вперед, сорвал с часчменов конические головные уборы: «Вы — люди, больше никто! Почему вы позволяете часчам над собой издеваться?»
Часчмены молчали, с ужасом глядя на клети и явно ожидая нового заключения.
«Пошли! — бесцеремонно приказал Рейт. — Пора убираться отсюда!»