«Посмотрим», — сказал Рейт.
Прошло утро. Лохары сидели, прислонившись к стене, и скоро впали в бездеятельную апатию. Траз, как всегда, сохранял хладнокровие. Рейт не мог не задуматься о происхождении невозмутимой стойкости молодого кочевника. Что это — врожденный характер, воспитанный фатализм? Или дух погребенной кокарды Онмале, с детства вдохновлявший Траза, все еще приходил на помощь в трудные минуты?
Другие вопросы, однако, требовали первоочередного внимания. Рейт беспокойно повернулся к Аначо: «Задержка, по-видимому, не случайна — должна быть какая-то причина. Как по-твоему, они стараются нас деморализовать?»
Аначо, нервничавший не меньше других, пожал плечами: «Есть более эффективные методы деморализации».
«Они чего-то ждут? Чего именно?»
Аначо не мог выдвинуть никаких предположений.
Вечером появились три ванхмена. Один, в серебряных наголенниках и с серебряным медальоном на цепи вокруг шеи, по всем признакам, был важной персоной. Он осмотрел группу заключенных, подняв брови с неодобрительно-насмешливым выражением, будто перед ним были нашкодившие дети. «Так-так, — сказал он деловито. — Кто из вас — предводитель шайки?»
Рейт вышел вперед, пытаясь, по возможности, сохранить достоинство: «Я».
«Ты? Так это ты подговорил лохаров на такое дело? И чего же ты надеялся добиться?»
«Я хотел бы знать, кто будет выносить приговор по нашему делу», — сказал Рейт.
Ванхмен опять удивился: «Приговор? Дело? О каком деле может быть речь? Остается выяснить только один несущественный вопрос — о твоих мотивах».
«Не могу согласиться с вами, — спокойным, веским тоном ответил Рейт. — Наше преступление — простая кража. Ванх оказался в корабле совершенно случайно».
«Ванх! Да ты понимаешь, о ком ты говоришь? Нет. конечно нет. Вы посмели наложить руки на мыслителя высшей инстанции, гроссмейстера!»
«И теперь он хочет понять, почему мы захватили звездолет?»
«Что из того? Не твое дело. Твое дело — передать информацию через меня. Такова моя функция».
«Я буду рад передать гроссмейстеру всю интересующую его информацию при вашем посредничестве — и, надеюсь, не в этом грязном каменном мешке, а в более приличествующем случаю помещении».
Ванхмен издал звук, сочетавший презрительное фырканье и негодующий присвист: «Хладнокровный тип, однако! Ты откликаешься на имя «Адам Рейт»?»
«Меня зовут Адам Рейт».
«Ты недавно приезжал в Сеттру, где вступил в так называемое «Общество страждущих невозвращенцев»?»
«Ваши сведения ошибочны».
«Как бы то ни было, мы желаем знать, что тебя побудило к похищению звездолета?»
«Ваше желание будет удовлетворено, если вы будете присутствовать при моем разговоре с гроссмейстером. Это сложное дело. Я уверен, что у гроссмейстера возникнут дополнительные вопросы, требующие обстоятельного обсуждения».
Ванхмен с отвращением отвернулся и удалился раздраженной походкой.
Зарфо пробормотал: «Хладнокровия тебе не занимать, это верно! Но что ты выгадаешь, встретившись с ванхом?»
«Не знаю. Стоит попытаться. Подозреваю, что ванхмены сообщают хозяевам только то, что им на руку».
«Это известно всем, кроме ванхов».
«Почему они позволяют лакеям водить их за нос? Неужели ванхи настолько наивны — или безразличны?»
«Ни то, ни другое. У них просто нет других источников информации. Ванхмены же делают все для того, чтобы сохранить такое положение вещей. Ванхи мало интересуются происходящим на Тшае — они построили здесь несколько фортов исключительно с целью нейтрализации дирдирской угрозы».
«Чепуха! — сказал Аначо. — Так называемая «дирдирская угроза» — миф, небылица. Все экспансионисты давным-давно эмигрировали».
«Почему же ванхи все еще боятся дирдиров?» — потребовал ответа Зарфо.
«Инстинктивное взаимное недоверие — достаточная причина».
«Антипатию ванхов можно понять. Дирдиры — невыносимая раса».
Аначо надулся, отошел в сторону. Зарфо расхохотался. Рейт укоризненно покачал головой.
Повернувшись к нему, Зарфо сказал: «Послушай старика, Адам Рейт: не навлекай на себя гнев ванхменов — только с их помощью ты можешь что-то выгадать. Снискивай их расположение, раболепствуй, подлизывайся — тогда, по крайней мере, они убьют нас без озлобления».
«Логичный совет, и я не слишком горд, чтобы ему не последовать, — сказал Рейт. — Но, к сожалению, унижение ничего не даст. Наша единственная надежда в том, чтобы настаивать на своем... Кроме того, у меня появилась пара идей — но они пригодятся только в том случае, если удастся встретиться с ванхами лицом к лицу».
«Ты надеешься обвести ванхов вокруг пальца? Не получится! — настаивал Зарфо. — Переводчик исказит твои слова так, чтобы они были выгодны ванхменам, и ты об этом не догадаешься, а даже если догадаешься, никак не сможешь доказать подлог!»
Рейт упорствовал: «Можно создать ситуацию, в которой только правда имеет смысл, а любое ее искажение очевидно».
Зарфо недоуменно помотал головой и подошел к крану, чтобы напиться. Рейт вспомнил, что никто из них ничего не ел уже почти двое суток — неудивительно, что его спутники не находили себе места и легко раздражались.
Опять появились три ванхмена — теперь среди них не было важного чиновника, говорившего с Рейтом. «Пошли. Подтянитесь, постройтесь в колонну по одному».
«Куда мы идем?» — спросил Рейт, но ответа не получил.
Пленники шагали по улицам, поворачивавшим под непредсказуемыми острыми и тупыми углами, то в глубокой тени, то в бледных лучах Карины 4269, через внутренние дворы неправильной формы, чуть не натыкаясь на неожиданные выступы стен, иногда прерывавшихся далекими перспективами неразберихи башен. Их завели на первый этаж башни, а оттуда — в большой лифт, поднявшийся метров на тридцать. Из лифта Рейта и его семерых спутников вытолкали в просторный восьмиугольный зал.
Крышей полутемного зала служил огромный бассейн с чечевицеобразным дном. Повсюду танцевали дрожащие, перекрещивающиеся блики света, отраженного от ряби, возбужденной ветром на поверхности бассейна. Доносились едва слышные, повторяющиеся эхом отзвуки вздыхающих аккордов, сложных диссонансов — то почти становившихся музыкой, то превосходивших ее случайностью сочетаний. Казалось, стены были покрыты потеками и выцветшими пятнами, что озадачило Рейта. Присмотревшись, он распознал идеограммы ванхов — огромные барельефы с тщательно отделанными деталями, по одному на каждой из восьми стен. «Идеограмма — графическое изображение аккорда, — подумал Рейт. — Аккорд — звуковой эквивалент визуального представления. Программная скульптура со звуковым контрапунктом — в высшей степени абстрактное искусство!»
Зал пустовал. Пленники ждали в молчании. Едва различимые аккорды то привлекали слух, то ускользали от сознания. Янтарные блики света — преломленные, растянутые, с размытыми радужными краями, плавали по стенам, по лицам, переползали с пола на фигуры людей.
Послышался удивленный резкий выдох Траза — редчайшее событие. Рейт обернулся. Траз протянул руку: «Смотри!»
В нише, почтительно-задумчиво наклонив голову, стоял Хельссе. В черных одеждах ванхмена и коротко остриженный, он поражал новой, странной внешностью, ничем не напоминавшей любезного молодого человека, встретившего Рейта в Синежадентном дворце. Рейт посмотрел на Зарфо: «Мне сказали, что он умер!»
«Я тоже так думал! Мы положили его под навесом для покойников, но к утру тела уже не было. Такое случается — в город наведываются ночегончи».
Рейт позвал: «Хельссе! Узнаёте Адама Рейта?»
Хельссе повернул голову, посмотрел на Рейта. Конечно же, перед ними был ванхмен — как Рейт мог так долго заблуждаться? Хельссе медленно приблизился с застывшей полуулыбкой на лице: «Вот и все — вашим подвигам приходит бесславный конец».
«Ситуация не внушает оптимизма, — согласился Рейт. — Не могли бы вы нам помочь?»
Хельссе приподнял брови: «Почему бы я стал вам помогать? Ваша нескромность, ваша невоспитанность внушают мне отвращение. Из-за вас меня подвергли бесчисленным унижениям. Ваша приверженность идеям «культа» смехотворна. Захват звездолета с гроссмейстером на борту делает вашу просьбу неоправданной и абсурдной».
Рейт задумался на пару секунд: «Могу я поинтересоваться, почему вы здесь находитесь?»
«Можете. Я здесь нахожусь, чтобы передать информацию о ваших поступках и намерениях».
Рейт снова поразмышлял: «Значит, этим поступкам и намерениям придается достаточное значение?»
Хельссе безразлично пожал плечами: «По всей видимости».
В зал вошли четыре ванха — четыре грузные черные тени замерли у противоположной стены. Хельссе подтянулся, расправил плечи. Другие ванхмены перестали болтать. Рейт подумал: «Каково бы ни было, в целом, отношение ванхменов к ванхам, хозяева вызывают у них немалое почтение».
Пленников подозвали поближе, выстроили в ряд перед ванхами. Прошла минута полного молчания и бездействия. Потом ванхи обменялись быстрым стаккато приглушенных звуков, следовавших один за другим с одинаковой скоростью — примерно два раза в секунду. Слуги, по-видимому, не понимали этого языка. Снова наступила минута молчания. Наконец ванхи обратились к переводчикам, разразившись последовательностью триолей, напоминавших ксилофонные трели — скорее всего, упрощенных или элементарных звуковых символов.
Старейший из ванхменов выступил вперед, прислушался, повернулся к пленникам: «Кто из вас предводитель пиратов?»
«Никто, — сказал Рейт. — Мы не пираты».
Один из ванхов издал последовательность вопросительно звучавших аккордов. Рейту показалось, что он узнал интонации гроссмейстера. Ванхмен неохотно вынул небольшую клавишную гармонику и сыграл на ней, с невероятной сноровкой, ответную последовательность аккордов.
«Объясните ему также, — сказал Рейт, — что мы сожалеем о причиненном беспокойстве. Обстоятельства вынудили нас вылететь, пока он оставался на борту».
«Тебя сюда привели не оправдываться, а отвечать, — сказал ванхмен. — После передачи информации с вами обойдутся согласно заведенному порядку».