Отец сплюнул на пол и ушел из гостиной. Я бросилась к маме на шею, обнимая ее так сильно, что наверно даже сделала больно.
– Ну-ну, все будет хорошо, – прошептала она. – В остальном ты в порядке? Тебе хорошо у друзей?
Я закивала, хватая воздух ртом и не в состоянии ответить словами.
– Хорошо. Это хорошо. Это самое главное и… – моя мать перевела взгляд на Митчелла и закончила, обращаясь к нему: – Я не знаю, что у вас за отношения, но Ванесса – самое дорогое, что у меня есть. Я на руках ее носила. Я утирала ей слезы. Я учила ее говорить. Если с ней что-то случится. Если с ее головы хоть волос упадет…
– Если с ней что-то и случится, то отныне только хорошее, мэм, – ответил Митчелл. – Вы можете быть спокойны.
Покидая родительский дом, я едва не плакала. Митчеллу даже пришлось пересесть за руль, пока я не приду в себя. Он молчал, мрачно глядя перед собой, рассеянно гладил мое плечо и словно всю дорогу обдумывал чей-то план убийства. Я еще никогда не видела его таким погруженным в себя.
– Что произошло той ночью, когда ты ушла от своего парня? – наконец спросил он, поворачивая ко мне мрачное лицо. – Он не просто ударил тебя, так?
Я втянула в себя воздух, лицо вдруг стало горячим, как будто было обожжено.
– Все это время я думал, что он бил тебя, но… Боже, мне даже в голову не пришло, что все могло быть настолько хуже. Несса, поговори со мной. Ты можешь рассказать мне все. Твой отец обмолвился, что…
– Я не могу, Митчелл! Просто не могу об этом говорить!
– Если Дерек насиловал тебя, то ты должна обратиться в полицию. Это серьезно, это…
– Вот поэтому я и не говорила тебе, – оборвала его я. – Потому что не хотела, чтобы меня подталкивали к тому, что бессмысленно. В моей ситуации все бессмысленно, Митчелл. Дерек на короткой ноге с такими людьми, что не сядет, даже если прикончит кого-то! И он опытный адвокат, который уже много лет защищает всякий сброд, включая насильников. Уж не знаю, почему он это делает – то ли потому, что эти клиенты платят больше всех, то ли потому, что он чувствует с этими ублюдками астральную связь. Но он выйдет сухим из воды, а я… Митчелл, я не готова морально к тому, чтобы кучка присяжных с умным лицом решала, не слишком ли кружевным было мое белье и не напрашивалась ли я на это сама. Даже мой собственный отец не поверил мне, Митчелл! Спросил, что на мне было надето и не повышала ли я на него голос. Сказал, что изнасиловать может незнакомец на улице, а человек, с которым я в отношениях, с которым живу сама по доброй воле, – нет!
Я зажала рукой рот и согнулась пополам, ткнувшись лбом в колени. Митчелл остановил машину на обочине и помог мне выйти. Обнял и… вдруг, словно больше не знал, как еще меня успокоить, принялся целовать мое лицо: лоб, глаза, щеки. Его губы нашли мои и он прижался к ним так горячо, как будто этот поцелуй мог все исправить и всему вернуть порядок. А я, будучи слишком расстроенной, чтобы думать о последствиях, принялась целовать его.
– Поплачь, – шептал он. – Боль уйдет, вот увидишь.
Вкус его губ, аромат одеколона, ласковые поцелуи вернули меня к жизни. А все, что произошло в доме отца, внезапно отступило под натиском моей новой проблемы: боже правый, как же я смогу жить с ним под одной крышей и не наделать ошибок?
Мимо ехали машины. Некоторые сигналили, завидев целующуюся на обочине парочку. Кто-то даже высунулся из окна и присвистнул. А мы все стояли, как заколдованные, и целовались. Солнце роняло лучи на капот машины, ветер ерошил волосы, мое лицо было залито слезами, но внутри я чувствовала так много счастья, сколько люди обычно чувствуют, лишь сойдя с ума.
– Если бы мой отец мог представить, как много ты для меня сделал, он бы взял свои слова обратно, – сказала я Митчеллу, когда мы вернулись домой.
Мне было ужасно стыдно. Будь я на месте Митчелла, ошметки моей гордости пришлось бы собирать по всему Дублину.
– Да забудь, – сказал он. – Старик просто хочет, чтобы ты делала правильные выборы в жизни, и если бы не его мизогиния и эмоциональная глухота, то я бы вполне оценил его речь. И еще, если бы не он, то я бы так и не узнал, что с тобой на самом деле произошло.
Митчелл помог мне снять пальто и повесил его на крючок, смахивая пылинки.
– Ведь так? Ты бы не сказала мне?
– Об этом сложно говорить, – ответила я. – И вдвойне сложнее, когда чувствуешь себя виноватой в том, что с тобой случилось. Я до сих пор не уверена, что моей вины не было. Может мне и правда стоило делать некоторые вещи иначе – и тогда Дерек тоже вел бы себя иначе.
– Типичные мысли жертвы газлайтинга, – прокомментировал Митчелл.
– Думаешь? – спросила я.
– Знаю, – ответил он и повел на кухню. Там предложил мне стул и принялся готовить кофе, закатав рукава.
– Чувство вины – это смертельное оружие, – продолжил он, как только кофемолка перестала шуметь. – Оно заставляет людей думать, что они достойны самого ужасного обращения. Я хорошо помню отношения моей матери с отцом. Он при любом удобном случае пытался посеять в ней это чувство, удобрить и добиться того, чтобы оно цвело пышным цветом. Она без конца извинялась, сомневалась в себе, пресмыкалась, считала себя неисправимой идиоткой, а его – тем, кто пытается сделать ее лучше. Чувство вины стало ее второй натурой. К тому времени она уже боялась лишнее слово сказать. Полностью лишилась своих собственных суждений, своего мнения. Что бы он ни сказал ей – она соглашалась. Что бы они ни сделал с ней – думала, что заслуживает это…
Митчелл сунул мне в руки чашку кофе с густой молочной пенкой и сел рядом.
– Выброси в окно свое чувство вины, Ванесса. Какие бы ужасные ошибки ты ни сделала: пригоревший омлет, пролитый кофе, запоздалое возвращение домой, упрямство, твое собственное мнение… – принялся перечислять Митчелл, – ты не заслуживала того, что он с тобой сделал. И точка. Максимум, на который он имел право, – шлепнуть тебя по заднице, да и то аккуратно и спросив разрешения.
Я отпила кофе и посмотрела на Митчелла. Тот закончил размешивать сахар в чашке, облизал ложку, и на мгновение мне захотелось стать этой самой ложкой. Чтобы он держал меня в руках и…
– Что? – улыбнулся он, ловя мой взгляд.
– Ничего, – смутилась я, краснея. – Просто ты кажешься мне чем-то таким, чего я никак не заслуживала и получила по ошибке.
– То же чувство, – ответил он. – Один в один. Что сейчас ко мне нагрянет полиция, арестует и скажет, что я похитил то, что никак не может быть моим.
«Очень даже может, – мысленно ответила я. – Оно очень даже может быть твоим».
Глава 11Из точки A в точку Z
Я сказала Эндрю, что приболела, и он разрешил мне поработать из дома. «Но все статьи чтобы были в срок», – прибавил он и пожелал мне скорейшего выздоровления. До конца недели мне нужно было закончить две статьи, и я взялась за работу. Первая была почти готова, осталось только пройтись по ней свежим взглядом и отправить Магде и Эми для вычитки. И еще я дала ее Митчеллу. Его рассуждения об абьюзе, нездоровом чувстве вины и о психологическом насилии – все это произвело на меня впечатление, и я подумала, что вдруг ему тоже будет интересно прочесть мою статью.
Он не отказался. Взял мой ноутбук, сел на балконе, выпросил у меня сигарету и принялся читать. Что-то жутко сексуальное было в том, как он сидел, закинув ногу на ногу, держал сигарету и вчитывался в мою статью. Пожалуй, это было некой формой взаимопроникновения: его мысль погружалась в мой текст, а мой текст проникал в него. В ту минуту даже телесное единение не выглядело для меня столь горячо.
Я пошла на кухню, сделала две чашки кофе и вернулась на балкон. Вечер выдался теплый и тихий. Низкие облака были пронизаны заходящим солнцем. В воздухе чувствовался легкий привкус дыма и дождевой влаги.
Я написала статью о контрацепции. Задалась вопросом, почему именно женщины обязаны принимать таблетки, использовать противозачаточные пластыри, ставить спирали, расхлебывать последствия, решать проблемы со здоровьем. В то время как мужчины, всего лишь надев презерватив, могли бы избавить своих возлюбленных от стольких мытарств. Они могли бы просто пожертвовать небольшой частью своих ощущений, но не делают этого. А женщины, не задавая вопросов, предпочитают пить препараты, которые полностью перестраивают их гормональную систему и имеют такой огромный список потенциальных побочных эффектов, что те даже не умещаются на одну страницу медицинского вкладыша. Мне казалось странным, что вещи сложились именно так и никто не задает вопросов. Никто не кричит, что это несправедливо, хотя это действительно несправедливо.
– Ты снова показала мне то, над чем я никогда раньше не задумывался, – сказал Митчелл, передав мне ноут и задумчиво стряхивая пепел с сигареты. – И, пожалуй, я согласен, что контрацепция полностью легла на ваши плечи. Ну а мы… А мы просто получаем удовольствие и делаем вид, что так и должно быть.
– Правда? – спросила я. – Ты правда согласен? Мне было интересно узнать точку зрения мужчины.
– Если отбросить эмоции и брать в расчет только факты, то трудно не согласиться. Такое отношение и правда не имеет ничего общего с заботой. «Дорогая, не могла бы ты полностью перестроить свою гормональную систему таблетками, чтобы мне было приятнее кончать?» «Милая, тебе не сложно постоянно носить в матке инородный предмет, лишь бы я не надевал презерватив на пять минут?» «Детка, не могла бы ты вживить себе под кожу капсулу с гормонами, лишь бы мой оргазм был сильнее?» – Митчелл рассмеялся, потер лоб ладонью. – Просто дичь какая-то.
– Вот именно.
– Рискну предположить, что в твоих отношениях бремя контрацепции тоже легло на тебя? – спросил он.
Я кивнула, отвела глаза и принялась искать сигареты по карманам. Почему-то мне было стыдно. Стыдно, что я пишу такие злободневные, пылающие праведным гневом статьи, но сама при этом ношу спираль в матке.