юмдальклич осталась на месте, прижимая руки к груди. Меж тем, гвардейцы подтолкнули Бедари к выходу. От этого толчка я свалился на дно кармана, а когда вновь высунулся наружу, Бедари, направляемый караульными, уже вышел из здания и теперь шагал в сторону гвардейских казарм. Я вспомнил, что именно там, в подземной части, находилась королевская тюрьма для государственных преступников. По всей видимости, несчастного вели именно туда. Я надеялся, что рано или поздно его оставят одного, и я смогу, наконец, расспросить его о том, что же случилось на самом деле.
3
Я чувствовал себя в кармане Бедари, как впередсмотрящий в «вороньем гнезде» на фок-мачте. Даже то, как я покачивался при его ходьбе, напоминало сильную качку на корабле. Выглядывая время от времени наружу, я старался запоминать путь — ведь мне еще предстояло возвращаться. Пока дорога не казалась чрезмерно запутанной — мы вышли из здания и уже спустя минут десять оказались у пристройки, в первом этаже которой находились гвардейские казармы, а ниже — тюремные подземелья. О трудностях обратного пути я старался не думать, надеясь на провидение, а еще больше — на счастливый случай, который поможет мне преодолеть каменную лестницу со ступенями, по высоте превышающими мой рост.
В пристройке мы миновали короткий коридор, затем, как я и предполагал, спустились по четырехпролетной лестнице в подземелье и, наконец, остановились в дальнем крыле, которое, как я понял, располагалось как раз под комнатой Глюмдальклич.
Я замер и даже задержал дыханье — хотя вряд ли гвардейцы услышали бы не только мое дыханье, но даже и голос. Загремел засов, раздался громкий скрежет отворяемой в темницу двери. Один из часовых сильно толкнул Бедари, так что я не удержался на ногах и отлетел в дальний конец кармана.
Молодой человек молча вошел в камеру, после чего дверные петли громово проскрежетали еще раз. Гвардейцы задвинули засов, фрисгульд что-то сказал Бедари (плотная ткань камзола мешала разобрать, что именно). Затем я услыхал удаляющийся звук шагов. Когда он стих окончательно, я понял, что мы остались одни.
Бедари сел. Я выбрался из кармана и осторожно огляделся. Тюремная камера показалась мне огромным и мрачным помещением. В центре тяжелой двери было вырезано полукруглое отверстие, высотою примерно десять футов и забранное толстой решеткой. Через это отверстие в ничем не освещенную темницу проникал из коридора тусклый свет факела. Через него же, по-видимому, тюремная охрана должна была следить за узником и кормить его.
Бедари сидел в углу на низком деревянном топчане, обхватив голову руками. Меня он заметил лишь тогда, когда я спрыгнул на пол и предстал перед ним. Он вытаращил глаза. Я поспешно приложил к губам палец и на всякий случай отбежал в дальний угол камеры, где, как я полагал, случайно заглянувший тюремщик меня бы не заметил. Тут я остановился и поманил Бедари. Он послушно подошел и присел на корточки. А затем и вовсе сел на пол, склонившись как можно ниже. Совсем как я в стране лилипутов, когда приходилось выслушивать посланников его императорского величества.
— Грильдриг? Как ты сюда попал? — спросил он шепотом.
— Вместе с вами, — ответил я. — Точнее — в вашем кармане.
— Но зачем тебе это понадобилось?
— Я надеюсь помочь вам. Но для этого я хочу знать, что именно произошло.
Бедари покачал головой.
— Что ты можешь сделать? — спросил он. — Как ты можешь мне помочь? Ты не в состоянии открыть обычный дверной засов! Что уж тут говорить о двери этой темницы… — он усмехнулся с некоторой долей презрения. — Спасибо, Грильдриг, но, мне кажется, ты слишком самоуверен.
— Это вовсе не самоуверенность, — ответствовал я. — Конечно, мне не удастся отпереть эту темницу. Но, если бы, к примеру, вы заманили сюда тюремщика и отвлекли бы его разговором, мне, возможно, удалось бы завладеть ключом от темницы. Причем сделать это так, что ваш страж ничего бы не заметил!
Несмотря на полумрак, я заметил, как оживился Бедари.
— Правда? Превосходная мысль! — чувствовалось, что он шепот дается ему с большим трудом.
— Нет, — признался я. — То есть, мне бы, конечно удалось завладеть ключом. Но что бы мы делали, даже отперев эту дверь? Она ведь не единственная преграда на вашем пути к свободе. Нет, говоря о ключе и о тюремщике, я лишь хотел обратить ваше внимание на то, что некоторые вещи легко совершаются не силой, а ловкостью. И даже напротив — столь незаметный человек… незаметное существо, как я, способно совершить то, что не под силу обычному человеку. Так что — не задумывайтесь над тем, как я вам помогу. Главное — поверьте, что я способен это сделать. Если только, — добавил я после небольшой паузы, — если только вы в самом деле невиновны. И, уверяю вас, сам король своею волей распахнет эту дверь и освободит вас — едва убедиться в вашей невиновности. Его величество — воплощенная справедливость.
— Не сомневаюсь в этом нисколько, но только вряд ли я смогу его убедить в своей невиновности, — обреченным голосом произнес Бедари. — Все указывает на меня, как на убийцу.
— Но ведь вы не убивали? — спросил я.
— Конечно, нет! — горячо воскликнул Бедари. — Но как мне это доказать?
Я видел, что он совсем пал духом. Мне нужно было его подбодрить. И я рассказал ему об ужасных убийствах, осквернивших огромный храм в столице Лилипутии Мильдендо. И, разумеется, о той роли, уже известной читателю, которую сыграл я в раскрытии кровавой тайны. Наверное, я чрезмерно хвастал своими успехами. Но я должен был вселить уверенность в его отчаявшееся сердце, а сделать это оказалось не так легко. Юный гвардеец находился в том возрасте, когда человек во всем полагается на физическую силу. Поэтому Бедари не мог себе представить, что столь слабое существо, как я, «человечек», Грильдриг, в состоянии оказать ему помощь и спасти его от неминуемой смерти.
Признаться, я тоже испытывал определенные сомнения. Но — делать нечего. Забравшись в карман его камзола, я словно дал клятву. И отказаться от нее я не мог и не хотел.
— У нас не так много времени, — решительно сказал я. — Расскажите же, что произошло, и почему вдруг именно вас обвинили в преступлении.
После некоторых колебаний Бедари заговорил. Как уже известно читателю, молодой человек служил в королевской гвардии. На службу во дворец его рекомендовал некто Цисарт, служивший здесь уже не первый год и имевший чин фрисканда, что примерно соответствовало капитан-лейтенанту в европейских армиях. Цисарт, знавший Бедари с детства, предложил его командующему гвардии, и тот согласился. И происхождение, и таланты молодого человека вполне соответствовали требуемым.
С самого начала у Цисарта и Бедари сложились добрые отношения.
— Фрисканд Цисарт дал мне несколько уроков фехтования, — сказал Бедари. — Кроме того, с его помощью я всерьез изучал тактику и стратегию, а также другие науки, необходимые на военной службе.
Под началом фрисканда Бедари подготовился к экзамену на первый офицерский чин. Экзамен должен был состояться на днях, и у молодого человека не было никаких сомнений в том, что испытания он пройдет успешно.
— Однако вчера произошло нечто странное. Я только сменился из караула и пришел к себе в комнату. Со мною были несколько моих товарищей. Мы собирались сыграть в кости. И вот тут в комнату буквально ворвался Цисарт! — юноша помрачнел. — Клянусь тебе, Грильдриг, никогда я не видел его в таком состоянии! Рука его лежала на эфесе шпаги, и мне показалось, что он с трудом сдерживает ярость!
Цисарт обвинил Бедари в том, что тот распространяет клевету по его поводу.
— Будто бы я жаловался своим сослуживцам, что фрисканд требует с меня плату за нужные результаты испытаний! — видимо, воспоминание об этом до сих пор жгло сердце молодого гвардейца. Он вскочил и забегал по тюремной камере, так что я спешно забился в дальний угол — чтобы случайно не оказаться под его тяжелыми сапогами.
Впрочем, он быстро успокоился, вернулся на место и даже извинился передо мной за несдержанность.
— Эти обвинения показались мне чудовищно несправедливыми, — продолжил Бедари, стараясь говорить негромко и неторопливо — как я его и просил. — Признаю: я тоже вышел из себя. Мы едва не подрались. К счастью, находившиеся там же наши сослуживцы растащили у нас и уговорили вынести эту историю на суд чести нашего полка — поскольку поединки между офицерами гвардии и кадетами категорически запрещены. Фрисканд, немного остыв, согласился с этим, заявив, что не желает драться с тем, кто уступает ему в фехтовальном искусстве.
— Что ж, с его стороны это было благородно, — заметил я.
— Конечно! — горячо поддержал Бедари. — Цисарт — благородный человек. Был… — добавил он, помрачнев. — Потому что сегодня я нашел его тело на лужайке в королевском парке.
— Почему же все решили, что убили его вы? — спросил я.
— Потому что несколько человек слышали, как мы ссорились. Мы говорили слишком громко, — ответил Бедари уныло. — Потому что, если я действительно говорил все эти гнусности, то именно мне было невыгодно доводить историю до суда чести — ведь за этим могло последовать позорное исключение из полка.
— Но ведь вы не говорили этого! — воскликнул я. — Значит, могли это доказать, разве не так? Ведь фрисканд, обвиняя вас, вынужден был бы назвать того, кто передал ему эти разговоры! И вы со спокойной душой могли бы опровергнуть клеветника! Честно говоря, — продолжил я, стараясь быть рассудительным, — в убийстве Цисарта куда больше был заинтересован именно клеветник. Разве не так?
Бедари тяжело вздохнул.
— Я думаю, что все было именно так. Но ты, Грильдриг, еще не знаешь главного. Ты не знаешь, чем был убит Цисарт.
— Чем же? — спросил я.
— Моей шпагой, — мрачно ответил Бедари. — Не знаю, как такое могло случиться. Он лежал ничком, и тело его было пробито моей шпагой! Убийца подкрался сзади и ударил Цисарта в спину. Увидев это, я тут же выдернул шпагу. Тогда-то я и испачкал руку кровью…