Он рассмеялся своей шутке и положил трубку.
— Бензина, бензина нет! Не милиция, а какие-то сплошные идиоты. Что же делать… Что же делать…
— Я знаю! — Курбан сел, опустив волосатые ноги на пол. — Варька, давай завтра быстрей в ЗАГС пойдем. А то квартира уплывет! Я, кстати, тебе предложение делаю!
— А я, кстати, хочу подарить тебе футбольный мяч.
— Зачем? — округлил глаза Курбан.
— Чтобы отфутболить тебя вместе с ним в твой солнечный Азербайджан! — с ненавистью пояснила Варвара.
Курбан схватился за сердце и поджал ноги.
9‐е число. День победы
В этот день многие жители города видели несущийся по улицам на огромной скорости крутой японский мотоцикл. Глухие шлемы и черные кожаные комбинезоны не могли скрыть красоту и молодость парня и девушки, оседлавших двухколесного зверя.
В кабинете Белозерова собрались порядком измученные опера — Савушкин и Кошкин.
— У нас в городе впору открывать театр абсурда. Или теней, — вещал Белозеров. — Этот режиссер явно заигрался. Кромсает цепь и рассылает по списку всем нашим фигурантам. Ты в курсе, Никита?
— Отстраненный от дела майор Савушкин, весьма возбужденный против него уголовным делом по факту хулиганства, в курсе, — ответил Никита.
— Не трепещи. Я дело пока не возбуждал. И не возбужу… возбуждю, пока не сделаю «обвинилку» на эту гнусную парочку…
— Митрич, — перебил Савушкин. — Ты извини, но я, учитывая, что это дело сам начинал, взял на себя ответственность собрать всех наших цепочников. Сейчас без трех минут три, они начнут подтягиваться.
— Не вижу смысла, — недовольно отреагировал Белозеров. — Перекрестный допрос? Или допрос на перекрестке?
Тут в кабинет заглянул первый приглашенный — сценарист Петр Грош-Ценаев.
— Можно заприсутствоваться? — спросил он вычурно.
— Да, — разрешил Никита.
Следом потянулись Курбан и Варвара, Рома Кухаркин, Катина подружка Оля, режиссер Самобрехова, Хлопухин, оператор Божемой…
Стульев не хватило, и Кошкин притащил из соседнего кабинета.
Приглашенные фигуранты со скрипом, вздохами и охами расселись…
— Цепочки все захватили? — строго спросил Савушкин.
Все ответили дружно и вразнобой:
— Да! Да! Да! Так точно…
— Отлично, — похвалил Савушкин. — Доставайте!
Каждый из присутствующих послушно стал доставать фрагментики цепочек в конвертах: женщины — из сумок, мужчины из карманов.
Самобрехова не выдержала:
— Скажите наконец, что здесь происходит?
— Минуточку терпения, — успокоил Савушкин, посмотрел на время на мобильном телефоне, набрал номер. — Вы где? Понял…
В этот момент за окном раздался грохот движка подъехавшего мотоцикла.
Обратившись к присутствующим, Никита продолжил:
— Кино «Девочка на цепи» смотрели все здесь присутствующие. Не так ли? Римейк фильма «Девочка на цепи — 2» посмотрели, впрочем, не все, только избранные. А вот «Девочку без цепи — 3» сейчас посмотрим все вместе!
На лицах присутствующих отразилось глубочайшее недоумение. Тут дверь распахнулась, в кабинет вошла уже известная городу парочка мотоциклистов в шлемах.
— Заходите, ребята… — пригласил Савушкин.
Девушка первой сняла шлем, рассыпав по плечам волнистые белокурые волосы. Это была не кто иная, как Маша Лихолетова, потрясающе красивая в кожаном комбинезоне. Шлем снял и ее спутник. Киногруппа тут же опознала в нем бывшего мастера света Сергея Огарева.
Первой от шока оправилась Варвара.
— Маша, как ты могла? Я поседела за эти дни! Это просто подло!
Варвара коснулась волос, выбеленных чересполосицей.
Тут начался всеобщий гвалт.
— Вы посмотрите на нее! — закричала Самобрехова. — Суперкрасавица! Сперла цепь и устроила всем нам фильм ужасов. Юное дарование…
Подружка Оля печально спросила:
— Маша, ну, как ты могла?
Грош-Ценаев проскрежетал:
— Здесь происходит какой-то абсурд. Сюрреализм!
Савушкин постучал наручниками, лежавшими перед ним, по столу.
— Господа, господа, прошу успокоиться…
Но никто не обращал на Никиту внимания. Обвинения в адрес Маши сыпались, будто лавина.
— Да ее судить надо! — вскочил возмущенный Курбан. — По закону моих предков, женщину, которая насмехалась над мужчинами, над целым родом, наголо стригли, как овцу!
— Прошу всех заткнуться! — рявкнул Савушкин. И все сразу умолкли. — Маша, пожалуйста, тебе слово.
— Спасибо. — Маша слегка поклонилась. — Дамы и господа, спасибо всем, что пришли.
В это время Огарев, не теряя времени, приладил видеокамеру к телевизору, настроил к готовности показать кино.
— Однажды я совершила нехороший поступок, — начала рассказывать Маша. — У моей мачехи Варвары есть сейф. А ключик она всегда держала при себе. Но как-то раз она сильно перебрала портвейна и заснула. И вот я вытащила ключ из ее кошелька, решила посмотреть, что же она прячет в этом сейфе — в нашей дружной семье. И нашла акции фирмы, которую возглавлял мой отец! Об их существовании я даже и не подозревала. Она втихаря переписала их на себя и получала очень хорошие проценты. Да, Варвара, ты жировала, а меня попрекала каждым куском.
— Да что ты мелешь, неблагодарная? — возмутилась Варвара.
— Молчать, — оборвал Савушкин. — На суде будешь оправдываться.
— Но это еще не все, — признательно кивнув Никите, продолжала Маша. — Я нашла три свидетельства о смерти. На имя Василия Лаптева, прежнего мужа Варвары, его отца и матери. Все они трое странным образом умерли в течение года. И еще я нашла завещание от этих пожилых людей на четырехкомнатную квартиру, которая принадлежала им, на улице Пионерской, в пользу Шпонки.
— Кого вы слушаете? — закричала Варвара. — Она же безумная… Ее на самом деле на цепи надо держать. Какие свидетельства, какая квартира?! Вот вам ключ от сейфа. — Она бросила связку на стол. — Идите смотрите!
— Сережа, включай, — попросила Маша.
Огарев включил камеру, и пошла запись. Сначала акции, потом — свидетельства о смерти, ветеранские книжки, завещание от нотариуса на квартиру…
— Вот же змею на груди пригрела. — Варвару колотило от злости. — И кормила, и поила… Сиротинушка…
— Вы, наверное, все хотите узнать, почему я устроила весь этот спектакль, съемки «Девочка на цепи — 2»? На то были серьезные причины.
— Ну и какие? — Варвара вскочила, уперев руки в боки.
— В ночь перед уходом я высказала тебе все, что хотела сказать. Тебе и твоему хахалю, — продолжила Маша.
Курбан тоже вскочил:
— Я не позволю!
— Молчать, — осадил Никита и поиграл стальными браслетами. — А то наручники надену.
— Высказала все и твоему похотливому коту, которого ты хочешь прописать в моем доме, — более резко произнесла Маша. — А днем раньше, когда вы в очередной раз напились, я услышала ваш разговор на кухне. Ты сказала, что «ей пора вслед за папашей». А ты, Курбан, перетрусил и сказал: «чтоб молодая девчонка умерла от сердечной недостаточности — могут заподозрить…» А ты, мамочка, ему сказала: «никто не догадается, если ты сам не ляпнешь где-то». И я решила уйти, чтоб не доставить тебе радости плакать на моих похоронах. А Сережа, — кивнула она в сторону Огарева, — единственный человек, который сочувствовал мне на этих гнусных съемках… Он и предложил мне вернуть должок. И мы сняли кино про «девушку на цепи». И оно заставило поволноваться и Курбашку, и мамашку, и мадам Самобрехову, и господина Грош-Ценаева. И Ромку, похотливого соседа. А потом каждый из вас получил от меня по куску цепи. По мере подлости. Больше всех получила ты, Варвара, десять звеньев, меньше — твой сожитель в моей квартире — пять.
— Всем вещдоки — на стол! — приказал Савушкин.
Присутствующие с ненавистью, кто — с облегчением стали выкладывать из конвертов и бросать фрагменты цепи на стол.
Маша продолжила обличительную речь:
— Соседушка Кухаркин, который хотел меня совратить еще несовершеннолетней, получил четыре. Большего ты не стоишь. Ну и остальной камарилье перепало: Самобреховой, Грош-Ценаеву, оператору… Гришке Хлопухину — шесть звеньев, сам знаешь, почему: всю жизнь был «шестеркой»…
— Маша, — подала голос Оля. — А мне-то за что перепало твоей ненависти? Ты же подруга была мне?
Она бросила на стол два звена.
— Подруга… — покачала головой Маша. — Когда меня все травили, ты тоже отвернулась от меня. Стыдно общаться было? А мне так не хватало твоей поддержки! Я потеряла мать, потом эта гадина свела в могилу моего отца. — Она показала рукой на Варвару.
— Да не слушайте ее! — уже умоляла Варвара.
Маша, не обращая внимания, продолжала:
— Ты тоже отвернулась, подруга, когда эта стая улюлюкала, когда кричали: «болонка на цепи», а вот это ничтожество… — Кивок в сторону Хлопухина. — Становился на четвереньки и гавкал… Не знаю, как я тогда не покончила с собой…
— Маша, прости, бога ради, дураком был… — заныл Хлопухин.
— Дураком и остался… Я перестала ходить в школу. Варвара ничего не знала. Она вообще ничего не знала. Была занята собой и своими делишками. Я уходила на другой конец города, бродила по улочкам. И однажды какая-то сила остановила меня перед храмом. Я вошла, там никого не было… И тихая благодать как-то сразу успокоила меня, очистила душу… Я не заметила, как ко мне подошел священник. Он спросил меня: почему юное создание не в храме познания? Я сказала, что не хочу ходить в школу, потому что в классе моем одни уроды… В общем, рассказала все про свою несчастную жизнь… Священник выслушал меня, дал мне три свечи, чтобы две поставила за упокой мамы и папы, а третью за свое здравие… Он долго говорил со мной, и до сих пор помню его слова: «величайший грех — лишить себя жизни». А на прощание перекрестил и сказал: «Иди, дочь моя, в школу. И помни: кто был последним — станут первыми». В этот же день я случайно, а может, и нет, встретилась на улице с Сережей. Разговорились, вспомнили съемки. И я расплакалась. — Огарев смущенно опустил голову. — Говорит: «что ж ты мне раньше не сказала? Они у меня все на карачках ползать будут». А Сережка крутой, одиннадцатый класс, каратист, его все боялись. На следующее утро Сережка меня за руку в класс привел. Все очумели. В шестой класс — крутой Серега. Одиннадцатиклассник! И Сережка им всем говорит: «Это моя сестра. Кто хоть раз тявкнет на нее — пасть порву!» И вся эта трусливая свора, однокласснички, меня сразу зауважали.