– Давайте-ка определимся, кому какая девчонка нравится. Сумико чур мне.
– И мне тоже!
– Я же сказал, она моя.
– Я, между прочим, буду капитаном дальнего плавания. Вот тогда узнаете. Я здесь жить не стану, все время в море буду. Все деревенские девчонки мои будут, и никто меня не достанет.
Молчавший до этого момента подросток теперь рассердился. «Это кто сказал?» Все молчали. «Ах, это ты!» С этими словами он с быстротою молнии сорвал шапку с хвастуна и бросил ее оземь – на край рисового поля.
– Да я что, я ничего, – протянул униженно тот и нагнулся, чтобы подобрать шапку. Тут подросток дал ему пинка, и обиженный нырнул головой прямо в молодую поросль. А подросток тут же дал деру.
Во время большой перемены один шестиклассник ураганом налетел на Сумико и сбил ее с ног. Она лежала на земле и заливалась слезами. Учитель помог ей подняться. Сумико безудержно рыдала. Когда учитель отпустил ее, она тут же рухнула снова. Собрались другие ребята. Сумико плакала, ее плечи и лицо сотрясались так, словно это была взрослая женщина.
Наш подросток видел это и принял решение. На следующий день он подкрался к обидчику и с криком «Сволочь!» набросился на него с кулаками. Преследуемый подростком шестиклассник бежал, пока вдруг он не столкнулся с Сумико. Он сбил ее с ног.
Сумико была младше своего защитника на год, она только окончила шестой класс. А он перешел в среднюю школу – в седьмой класс. Он купил в фотоателье карточку, сделанную по случаю окончания Сумико и ее товарищами начальной школы.
Ученики средней школы основали нечто вроде клуба и каждое воскресенье собирались в здании начальной школы. Тамошние преподаватели уже не имели сил поучать их. Еще и потому, что родители многих детей заправляли всеми местными делами. На тесной спортплощадке ребята играли в бейсбол. Бывало, что разбивали тяжелым мячом черепицу или окно. Рылись в ящиках шкафа в учительской. В кабинете кройки и шитья занимались дзюдо. Жевали дрянные сладости. Слонялись из класса в класс и писали глупости на доске.
Когда наш подросток зашел в класс, его товарищи, сгрудившиеся вокруг стола, молча подозвали его взглядом. Это был стол Сумико. Они достали оттуда ножницы, рисунки, прописи, контрольные работы. «Дай поглядеть», – сказал подросток сидевшему напротив него. Тот одним движением снял со спинки стула подушку с муслиновой наволочкой и протянул ему. «На, держи!» Подросток сказал: «Беру себе». – «Ну, ты даешь!» – товарищи враждебно уставились на него. «Кому завидно – приходите ко мне завтра. Дам посидеть».
Умэмура жил в той же спецдеревне, что и Сумико. Он был одноклассником нашего подростка. Они дружили. Когда отправлялись путешествовать, спали в обнимку. Кожа на пальцах рук и ног у Умэмура была обморожена. Подросток чувствовал, что от его тела исходил какой-то чувственный запах.
Когда они возвращались из школы, Умэмура спросил: «Тебе она нравится?» Молчание.
– Я дарю тебе Сумико. Только ты можешь сделать ее счастливой. Ты, наверное, переедешь в Токио. Ее надо увезти куда-нибудь подальше.
– Ты рассуждаешь совсем как эти взрослые.
– Сегодня я тебе покажу очень интересное место.
Они отправились через деревню Умэмура в рощу, где был расположен местный храм. Четверо девочек повесили свои ранцы на шею каменной собаки, стоявшей перед входом в храм, а сами прыгали через скакалку. Весело насвистывая, Умэмура подошел к ним.
– Сумико, вот я и привел его!
Сумико взглянула на подростка исподлобья и покраснела. А потом они ушли в лес.
Настала зима, воскресенье. Подросток взял птичью клетку, клей для ловли птиц и, скрываясь от глаз родителей, ушел в горы. Сумико и ее друзья взяли огромные плетеные корзины с лямками. Они несли их через плечо, корзины болтались на уровне колен. Они предназначались для сбора опавшей хвои.
Умэмура закричал с вершины холма: «Лови!» Подросток ответил снизу: «Давай!» Сумико забралась в корзину, поджала руки и ноги.
– Раз, два, три!
Корзина запрыгала по склону, замелькал подол платья Сумико. Подросток, стоявший с широко разведенными руками, схватился за корзину. Через пару десятков метров корзина остановилась. Вылезла раскрасневшаяся Сумико, ее ноги запутались в платье. Подросток обнял ее, она поправила растрепавшиеся волосы.
– Здорово!
– Здорово!
Их голоса разлетелись по склону, потом утонули в увядшей траве.
О дружбе подростка с неприкасаемыми стало известно в его деревне. На собрании ее жителей отец подростка сидел в последнем ряду, повинно склонив голову. «Мой недостойный сын опозорил всю деревню, и ему нет прощения. В старые времена ему бы отрубили голову. Чтобы он не осквернял ваших взоров, я принял решение отправить его в интернат. Почтительно прошу вашего снисхождения».
Сердце подростка, который учился теперь в восьмом классе, разрывалось. «Где твое воспитание? Оборотень! Нелюдь! Обычаи наши предал! Пока я жив, не будет Сумико твоей женой!»
Прошло двадцать лет. Бывший подросток отправился на прием к князю Курисима. За эти годы он успел окончить университет, поработать несколько лет в посольстве в Риме. Теперь он вернулся домой, в свой родной МИД. Поскольку он тщательно следил за официальной информацией, ему было известно и о судьбе Умэмура. Умэмура закончил Военно-морской университет, послужил на современном боевом корабле. Теперь был принят в штаб Министерства обороны и занимал неплохую должность. Когда дипломату приходилось слышать, что даже для одаренных выходцев из спецдеревень существуют определенные пределы для служебного роста, ему становилось обидно за своего друга. Он надеялся, что к тому сроку, когда для Умэмура настанет время очередного повышения, эти предрассудки уже отомрут.
Они столкнулись в пионовом саду на приеме у князя после пятнадцатилетней разлуки.
– Привет! – ощутил он на своей спине тяжелую руку офицера. Но не решился ответить ему тем же. Стоявшая рядом с Умэмура госпожа взглянула на него исподлобья. Видя его удивление, Умэмура произнес:
– Я вот все хотел тебе сказать при встрече. Насчет Сумико. В детстве она своим взглядом многих зацепила. А в моей деревне все девчонки так смотрели, модно у них так было.
– …
– А в детстве мы здорово играли! – как ни в чем не бывало сказала Сумико и засмеялась.
– Извини, тут мой друг-летчик. Ладно, пока.
И супружеская пара Умэмура спешно удалилась в сторону летнего театра.
Дипломат побагровел – краснее пионов, которые окружали его.
Женщина по имени Осин и бодхисатва Дзидзо
Во внутреннем дворе горной гостиницы, которая стояла на горячих источниках, рос высокий каштан. В его тени стояла каменная статуя доброго бодхисатвы Дзидзо. Она была установлена в честь женщины по имени Осин.
В путеводителе было сказано, что Осин скончалась в 1872 году, 63 лет от роду. Муж ее умер, когда ей было 24 года, и всю оставшуюся жизнь она провела вдовой. Деревенские парни все до единого хотели познакомиться с ней поближе. Она же принимала всех с одинаковым радушием. Парни установили очередь на Осин. Как только подросток достигал определенного возраста, парни принимали его в ряды совладельцев Осин. Но как только парень обзаводился женой, на Осин он право терял. Благодаря радушию Осин парни перестали таскаться за пятнадцать километров в портовый город за перевалом, деревенские девушки прежде времени не теряли невинность, жены не страдали дурными болезнями. Любой парень в этой деревне стал мужчиной, с неизбежностью пройдя через Осин. Попасть в деревню можно было, только перебравшись по висячему мосту над рекой, – другого пути не было.
«Да, красивая легенда», – подумал постоялец. Он почувствовал, что готов преклониться перед Осин. Однако статуя Дзидзо не имела ничего общего с ее обликом. Ясно, что статуя буддийская – голова-то бритая, но непонятно даже, есть ли у статуи глаза и нос. Наверное, кто-то подобрал на кладбище какую-то старую статую Дзидзо да и притащил сюда. Вот и все.
За каштаном располагалось некое заведение сомнительного толка. Когда клиенты гостиницы крались к нему, то они, попав под крону каштана, непременно поглаживали голову статуи.
В один летний день несколько постояльцев собрались в номере и попросили воды со льдом. Наш герой сделал было глоток, но тут же выплюнул кусочек льда и нахмурил брови.
– Что-то не так? – спросила служанка.
Он показал пальцем на заведение за каштаном.
– Лед вы заказываете там?
– Да.
– И лед раскладывала какая-нибудь грязная проститутка?
– Да что вы говорите! Я сама туда ходила, сама хозяйка и раскладывала.
– Но ведь посуду все равно проститутки моют?
Он поставил стакан с таким видом, будто готов был выкинуть его, и сплюнул.
Когда постоялец ходил осматривать водопад, на обратном пути он остановил конный экипаж. В салоне ему стало не по себе – он увидел девушку необычайной красоты. Чем больше он наблюдал за ней, тем сильнее ощущал женщину. Горячая похоть веселых кварталов угнездилась в ее теле с самого детства. На ее округлостях не было ни единой впадинки. И кожа была нежной даже на подошвах ног. Свежее и гладкое лицо ее с широко раскрытыми черными глазами казалось навсегда отдохнувшим и лишенным забот. Одного взгляда на это лицо было достаточно, чтобы представить себе цвет гладкой кожи ее ног, мгновенно возбуждавшей желание. Она была словно мягкая подушка, на которой никогда не ночевала добродетель. Эта женщина появилась на свет, чтобы мужчина забывал о самом существовании добропорядочности.
Разогреваясь от ее коленей, он отвернулся и посмотрел на далекую Фудзияму, высившуюся над долиной. Потом посмотрел на девушку. Потом на Фудзияму. Потом на девушку. Телесная красота любви, которой он был лишен так долго, пронзила его.
Девушка сошла вместе с деревенской бабкой. Перебралась через висячий мостик. Спустилась по склону. Вошла в дом за каштаном. Он удивился. Но одновременно ощутил полное удовлетворение от того, как сложилась ее судьба. «Кого бы она ни принимала, эта продажная женщина не чувствует усталости и не распускается. В отличие от других, цвет ее глаз и кожи не становится вызывающим, шея, спина и грудь по-прежнему девственны».