Из крошечных театриков парка Асакуса на улицу вываливались артисты и билетерши, в этот час бродяги становились приметнее. Русские музыканты тащились поступью нищих по замерзшим теням облетевших деревьев. То перегоняя их, а то отставая, брат выследил их до дешевенькой гостиницы на задворках парка. Прислонившись к белому забору расположенной через дорогу желудочной клиники, он окаменело смотрел, как Анна идет по открытому коридору второго этажа.
И тут он увидел, как, вытягиваясь на цыпочках у белого забора, некий подросток, словно чересчур подозрительный домохозяин, ведет наблюдение за вторым этажом. Этот подросток тоже выследил Анну.
Наш старшеклассник и этот подросток стояли у белого забора, переминаясь на озябших ногах и старательно избегая своими посерьезневшими и готовыми заплакать глазами лицо соперника. Так прошло минут десять. Потом вдруг подросток пригнулся и бросился наутек – словно побитая собака. Тогда старшеклассник вошел в гостиницу и попросил комнату, расположенную рядом с номером Анны. На что дежурный сказал: «Прошу прощения, но у нас принято платить за номер вперед». – «Сколько там? Одна иена и тридцать сэн?»
Старшеклассник полез в пиджак за деньгами, но кошелька там не оказалось. Он стал лихорадочно ощупывать все свои семь карманов – нигде нет.
Анна своровала его.
Старшеклассник стал припоминать: Анна с родственниками вышли из кинотеатра. Все они стояли перед балаганом, затеревшись в толпу желающих посмотреть представление артистов на роликовых коньках. Он встал позади Анны. И тут же почувствовал, как ее шаль коснулась рукава его пальто. Анна отшатнулась, повернулась назад и наступила ему на ногу.
Но не она, а он сказал: «Прошу прощения». Анна покраснела и захихикала. У нее были тонкие черты. Кончики бровей и уголки губ чуть вздернуты. Улыбка – как у хищной птицы. Она посмотрела на него со злостью. Вот тогда он и решил выследить ее.
Тогда он еще не знал, что она украла его кошелек.
Держась за косяк, дежурный презрительно смотрел на него.
– Я где-то обронил кошелек. Могу я завтра утром послать за сестрой, чтобы она принесла деньги? Вот неудача. Можно позвонить в общежитие, но сестра прийти уже вряд ли успеет.
– В смысле оплаты у нас не делается исключений.
– Получается, что я не могу здесь переночевать?
– Мне очень жаль. Последняя электричка еще не ушла. А до станции Хонго здесь недалеко.
Он шел по коридору, уставившись в пол. Он заметил туфельки Анны перед дверью ее комнаты. Напевая по-английски русскую песню, он отправился на станцию.
«Добро пожаловать!» – как ни в чем не бывало сказал ему дежурный на следующий вечер.
И вот теперь сквозь щель между раздвижными перегородками он наблюдал за тем, что творится в комнате Анны. Неглаженое белье Анны и ее братьев, два обшарпанных чемодана, поверх них – кулек с горохом, старенькая гармоника, возле вешалки – запылившийся венок, детская деревянная лошадка… И больше ничего. На шее свалившейся набок лошадки – российский орден.
Вползла горничная.
– Я постелю вам постель, господин. – В первый раз в жизни его назвали господином. – Если вам понравилась эта русская девушка, я могу вам помочь.
– Каким образом?
– Это будет стоить двадцать иен.
– Но ведь ей всего тринадцать лет.
– Тринадцать, говорите?
Когда Анна с братьями вернулись в номер, они перекинулись несколькими словами. Потом заснули. Он же дрожал от возбуждения на своем жестком матрасе.
На третий вечер он явился с двадцатью иенами, которые он занял у друга. В комнату вползла другая горничная.
После того, как отец с братьями заснули, Анна стала негромко напевать. Он посмотрел в щель. Она сидела на постели, закрыв ноги одеялом. Юбка была аккуратно положена на циновки. На коленях у нее был целый ворох белья. Она штопала его своей японской иголкой.
Послышался гудок автомобиля. Он снова взглянул в щель. Анна спала в обнимку с братом. Были видны только ее волосы. На другом матрасе спали отец с Даниэлем. Он приоткрыл перегородку, подполз к Анне и положил около подушки кошелек. Это был черный кожаный кошелек с красной окантовкой – сегодня он купил в универмаге точно такой же, как и в прошлый раз.
Когда он открыл опухшие от слез глаза, у перегородки лежало два одинаковых кошелька. В новом лежало двадцать иен. В старом – шестнадцать с небольшим. Анна вернула ему в точности ту сумму, которую она похитила у него. В соседней комнате валялся только запылившийся венок. Анна испарилась. Она испугалась его невинности. Он отломил от венка искусственную хризантему, положил ее в кошелек и бросился в кинотеатр. Там показывали уже другой фильм. И имени Анны в программке не значилось.
Луповские были аристократами, революция выгнала их из России, и они превратились в бродяг. В перерывах между сеансами тринадцатилетняя Анна играла на пианино, девятилетний Израэль пиликал на виолончели, а Даниэль – ему было семь – пел колыбельные.
Старшеклассник пришел в общежитие и сказал сестре:
– Кошелек вернули. Я обратился в полицию. Они сказали, что его принесла какая-то бедная русская девочка.
– Это удача. Мы должны ее отблагодарить.
– Она бродяжка. Теперь ее уже не сыщешь – бесполезно. Но мы можем это дело как-то отметить. Давай купим какую-нибудь русскую вещь.
– После революции ничего русского в магазинах нет. Разве только что-то из кожи.
– И все-таки давай купим что-нибудь хорошее. Чтобы надолго осталось.
И в том же самом универмаге они купили сестре красную косметичку из тонкой ягнячьей кожи. Выходя через несколько лет замуж, сестра взяла ее с собой в свадебное путешествие.
Мартовским вечером по тротуару Гинзы шла стайка подростков весьма подозрительного вида. Он уступил им дорогу возле одного из деревьев, посаженных вдоль улицы. Стайку замыкала красивая девушка – ее лицо было белым, как у восковой куклы. Платье в горошек, старая черная шляпа надвинута на глаза, студенческое пальтецо, ноги в сандалиях – ноги, в которые хочется впиться…
Она чуть коснулась его плечом. Он крикнул ей вслед: «Анна, Анна!»
«Не Анна я, а японка», – отчетливо выговорила она и исчезла – будто ветром сдуло.
Бубня про себя «Не Анна я», он вдруг спохватился и полез в карман пиджака. Кошелька не было.
Внебрачный сын
1
И он и она были писателями. И уже одно это могло послужить достаточной причиной для заключения брака. Точно так же, как и для его расторжения.
Брак их был прекрасен. Поскольку у нее было достаточно сил для развода.
Их развод был тоже прекрасен. Потому что у нее было достаточно сил, чтобы они оставались друзьями.
А кроме того, и мальчик, рожденный ими, тоже был прекрасен.
И спора о том, кому он достанется, тоже не возникало.
2
Его повесть и ее повесть появились в одном и том же месяце. Но в разных журналах. Он писал о любви к ней, она писала о любви к нему. Ровно то, что и требуется под этим необъятным небом.
Она прочла обе повести подряд. Передернула плечами, подавила смешок. Она кружилась по комнате и пела. Взяв сына за руку, вышла из дому.
На его столе лежали два тех же самых журнала.
– Ну что, давай отпразднуем это дело? Замечательно, правда ведь?
Избегая любопытствующих глаз, они отправились по темной улочке – точь-в-точь как много лет назад.
– После того, как мы простимся, ты ведь отправишься в ту же самую квартиру, где жил до встречи со мной. Грустно тебе станет. Может быть, ты хочешь, чтобы я переехала куда-нибудь подальше?
– Да уж, развестись-то мы развелись, но ты так близко – только руку протяни.
– Давай так устроимся, чтобы и мысли о встрече не возникало.
– Не все так просто. Мы ведь пишем друг о друге. И пишем неплохо.
Они хорошо провели время в ресторане. На обратном пути сын заснул в такси.
– Жалко его будить. Давай уж доедем до тебя – пускай там и останется.
3
Оставшись с сыном вдвоем, отец на следующее утро мучился от того, что не знал, чем его накормить. Даже на привокзальной улице не мог найти ничего подходящего. Он спрашивал мальчика, но внятного ответа не получал. Поэтому решил отвести шестилетнего сына в кафе – он всегда поступал так, когда к нему приходили его молодые друзья.
Так он впервые обрел сына. Рожденный писателем и писательницей, сын был всегда предоставлен попечению няньки. Теперь отец впервые почувствовал, что любит его. Но вот что странно – отец не мог даже выбранить сына за его проказы. Мальчишка все время открывал дверь в коридор и наблюдал, что там делается. Увидев кого-нибудь, он захлопывал дверь и прятался. Потом снова открывал. Понаблюдав за ним минут двадцать, отец сказал:
– Послушай, Кэн, а ты неплохо устроился. У тебя ведь целых два дома есть.
– А ты здесь всегда живешь?
– Да, и ты здесь со мной побудешь несколько дней.
– Несколько – это сколько?
Кэн забрался к отцу на колени и наклонил голову.
На третий день они сошли на остановке возле дома матери. Кэн схватил отца за руку и потащил за собой. На новых шторах лежала огромная тень, отбрасываемая букетом цветов. Похоже, она вспомнила, как украшала дом в их медовый месяц.
– Приходи еще, ладно?
Он отпустил руку сына, и тот побежал не оглядываясь. И не попрощавшись с отцом.
4
«Я расспросила Кэна о том, как ты живешь. Но ты его обо мне не расспрашивай. И не подумай, пожалуйста, что на самом-то деле я хочу, чтобы ты поинтересовался у ребенка моей жизнью».
Вот с таким письмом и отправился в очередной раз Кэн к отцу. Он страшно гордился, что путешествует в электричке один. И мать, похоже, до станции его тоже не провожала. «Я иду к папе», – говорил Кэн через каждые неделю-две. И мать не использовала эти поездки для того, чтобы повидаться со своим прежним мужем.
Кэн стал оставаться у отца по нескольку дней. Он полюбил жить сразу в двух домах.
Как-то после разговора со своим другом отец решил навестить мать.
– Мы свою семью потеряли, но у Кэна она есть.
– Ты ошибаешься. Рано или поздно он станет как все эти уличные подростки, которые растут без отцов.
– В общем, беспризорником.
– Просто мы осуществили свой идеал семейной жизни. Наш с тобой дом – это небо над головой.
5
Он вернулся из театра. Сын спал. Отец забрался к нему под одеяло. Кэн не шелохнулся. Не проснулся он и в десять утра. Наверное, заигрался на улице, пришел поздно.
– Мамочка уехала путешествовать с другим папой.
Он пристально смотрел на сына, жадно уплетавшего завтрак, и почувствовал неизъяснимую печаль.
– Путешествовать?
– Угу. И дом заперла.
– Может, и мы с тобой отправимся путешествовать?
– А мне можно будет вернуться к маме?
Озабоченное лицо сына рассмешило его.
6
– Когда в своей прозе ты преодолеешь мое влияние, тогда, может быть, мы снова сумеем жить вместе?
– Такая постановка вопроса мне не нравится. Я стану твоей возлюбленной, когда ты того пожелаешь.
Вот так они порознь и жили.
Однако он заметил, что постепенное расхождение их писательских манер и восприятия жизни стало сильно сказываться на сыне. Конечно, сам мальчик не подозревал об этом, но его челночные перемещения между родителями были направлены на то, чтобы сузить пропасть, разделявшую их. Было видно, как сильно он повзрослел. Он боролся, поскольку хотел, чтобы у него были отец с матерью. И родителям это нравилось.
Однако временами отец переставал ощущать Кэна своим сыном.
Она боролась с отцом, который проявлялся в ребенке, пытаясь заронить в его душу как можно больше своего.
Когда они встретились снова, мать со слезами сказала:
– А ведь Кэн у нас – сирота.
– Да, сирота. Но только не простой. Он – звереныш. А может, он – сын бога.
7
Он снова угодил в ловушку, то есть женился.
Вряд ли можно было назвать их брак прекрасным. Ибо у его новой жены не было сил для развода. А потому у этой слабосильной женщины не было шансов, чтобы стать ему другом.
Когда сын впервые появился в доме новой жены, он повел себя совершенно естественно и называл ее мамой. Они подружились сразу. Отец же снова почувствовал какую-то безотчетную печаль. Пробыв пару-тройку дней, сын возвращался к матери.
Каждый раз, когда он птичкой перелетал в материнский дом, жена недоумевала: «Что это он? Я что-нибудь не так сделала?»
Она казалась отцу глупее его семилетнего сына.
– Я хочу воспитать малыша и жить с ним вместе.
– Понимаю.
– А мать у него – писательница. И я ее боюсь. Я хочу воспитывать его сама. Поэтому сделай так, чтобы он к ней больше не ездил.
– Идиотка!
Он ударил ее. Она упала и заплакала в голос.
– Этого мальчишку она зачала на той постели, где она спала со своим любовником! И потому он летает сам по себе! И он не повинуется правилам ваших бандитских браков!
Он выбежал из дома. Над ним было бескрайнее небо.