Цикл «Аратта». Книги 1-7 — страница 3 из 79

Беличий плащ

Глава 1Великий Зверь

Мамонты двигались не спеша, подминая мелкий кустарник, сплошным ковром покрывавший в этом месте широкий берег Вержи. Толмай на ездовом лосе держался впереди, то и дело нетерпеливо оглядываясь на мохнатых великанов. Конечно, чужаки знали и умели многое. Их оружие и доспехи и вовсе превосходили что-либо, когда-то виденное. Однако с такой медлительностью можно охотиться разве что на медведя, спящего зимой в берлоге. Правда, арьяльские охотники утверждали, что эта гора шерсти с гнутыми клыками и длинным извивающимся носом может носиться так же быстро, как и его лось. Однако поверить в такую нелепицу мог разве что совсем доверчивый ребенок.

— Вон там, — наконец ткнул пальцем Толмай. — Видите, темнеет лес впереди? Там мои люди видели следы большого секача. Охота будет славной. Но эти, — он кивнул на мамонтов, — не пройдут.

— Пройдут, — возразил Дакша. — Ты не видел, как они с гор спускались…

— Даже если пройдут, то поднимут такой шум, что все зверье разбежится на день пути вокруг. У леса остановимся, и я пошлю следопытов. Когда вы будете готовы, они уже отыщут хорошего зверя.

Темная кромка леса становилась все различимее, и очень скоро Аюр со спины белого мамонта уже мог различить огромные дубы, широко раскинувшие толстенные ветви. Да, среди таких деревьев особо не поездишь — это не тонкие смолистые сосны, что окружали селение ингри. Он всматривался в зелень подлеска, надеясь первым разглядеть притаившегося зверя.

Секачи не казались ему добычей, которой можно гордиться, хоть охотники и обсуждали их между собой с опасливым уважением. Впрочем, широкие лопаты сброшенных лосиных рогов с подточенными отростками, защищавшие грудь и бока ездовых лосей ингри, сами по себе говорили о многом. По словам Толмая, медведи и волки, а тем более рыси, не решались нападать на сохатых. Но кабаны были начисто лишены страха перед высоким мощным зверем, способным ударом копыта переломить хребет обидчику. Что ж, посмотрим! Аюр с нетерпением ждал встречи со своим Великим Зверем. Он поглаживал оперение стрел, надеясь вскоре с блеском доказать всем и каждому, что он настоящий мужчина и наследник престола Аратты.

Если бы еще вернуть себе прежнее присутствие духа! Ему все вспоминались глаза обреченного на смерть молодого воина, пытающегося вонзить оружие себе в горло. О чем думал Арун в тот миг? На что надеялся? Сегодня уже не узнать…

А вот о чем думал Ширам и что он сейчас запер в своей груди, словно в потаенном ларце, — вот это Аюру очень хотелось выяснить. Наследнику престола сейчас казалось, что от того, сможет ли он заставить повиноваться безжалостного саарсана, будет зависеть, способен ли он вообще когда-нибудь управлять своей державой…

Вчерашний день казался ему дурным сном. Аюр очень хорошо понимал, что ничего бы этого не произошло, если б не Ширам. Это он настоял на казни несчастного Аруна. Он отказался признать волю наследника престола и помиловать осужденного. Он проявил неслыханную дерзость в дикарском святилище, принудив его, Аюра, свернуть с избранного пути. Да он сам достоин казни! Однако же и слуги, и охотники хоть и трепещут перед ним, но и почитают, как никого другого. И это притом что Ширам заставляет всех действовать по его указке, не желая слушать ничьих советов. Этому пора положить конец. И здесь, и потом, когда Аюр взойдет на священный трон предков. «А может, Джериш прав и накхи всегда нас ненавидели? — размышлял царевич. — Тогда приближать их к себе — большая ошибка. Сколько змею ни корми, она все норовит ужалить… Да, следует почаще напоминать накхам, что они живут в нашей стране лишь по милости ариев, сохранивших им некогда жизнь в Битве Позора…»

Тем временем охотники приблизились к лесу на расстояние выстрела из лука. Ширам приказал мохначам остановиться. Царевич поглядел на него с недоумением. Похоже, накха что-то беспокоило. Он то и дело оглядывался, будто ожидая подвоха. Аюр заметил, как он словно невзначай поудобнее перехватил лунную косу.

«Неужели он боится? — мелькнуло у него в голове. — Иначе с чего бы держал оружие наготове? Здесь подлеска нет, дорогу и без него расчистят…»

Он негромко окликнул накха:

— Ты что, уже собрался разделывать секача?

Ширам поморщился от неуместной насмешки и сухо сказал:

— Здесь кто-то есть.

— Кто? — оглянулся Аюр.

Мохначи привычно суетились вокруг своих зверей. Спешившиеся загонщики готовились идти в лес, обвязывали поршни кусками шкур, чтобы не оставлять следов. Прочие участники охоты возбужденно переговаривались, готовили оружие, перешучивались, споря, кто первый заметит добычу и кто завалит больше зверей в сегодняшней охоте. Все как обычно — однако Ширам явно тревожился.

— Конечно есть, — усмехнулся Аюр. — Мы же на охоту приехали, зачем нам пустой лес!

— Он не пустой. Совсем не пустой.

— Это то, что нужно! Пустого плоскогорья мне уже хватило…

Он наклонился и хлопнул мамонта по макушке. Тот послушно, как учили, подставил свернутый в кольцо хобот и спустил благородного ария на землю. Жезлоносцы мгновенно заняли свои места по обе стороны сына властителя.

— Я чувствовал взгляд, — тихо, чтобы не пугать остальных, произнес Ширам.

— Чей взгляд?

— Не знаю. Не зверя.

— А кого?

— Не знаю, — вновь повторил накх. — У зверя есть страх. И есть боль. А тут — только голод. Неуемный и очень злой…

Аюр собрался было снова посмеяться, но по спине у него пробежала дрожь.

— И где же это существо, или кого ты там чуешь?

— Не здесь… — Ширам тряхнул головой, прогоняя тревожившее его чувство опасности. — Но недалеко…

Аюр знал о способности накхов ощущать чужие взгляды, но сам этим навыком так и не овладел. Поэтому втайне он считал его выдумкой, которую рассказывают о себе накхи, чтобы запугать врага. Как можно ощущать то, что не имеет ни тепла, ни холода, ни плоти, ни силы?

— Следопыты возвращаются, — подошел к ним Дакша. — Похоже, добыча где-то рядом!

— Что ж, мы готовы! — бросая чуть насмешливый взгляд на старшего товарища, объявил сын владыки Аратты. — Эй, вождь, Толмай! Расставляй своих людей!

Следопыт говорил что-то тихо, но убежденно, время от времени указывая на вмятую траву.

— Почему мы остановились? — недовольно спросил Аюр, уже дрожавший от предвкушения близости обещанного огромного секача.

— Он говорит, — вслушиваясь в переговоры лесовиков, сообщил Ширам, — что нужно отменить нашу охоту.

— Как это отменить?! — вспыхнул царевич. — Ингри что же, недостаточно ублажили местных духов? Или сегодня какой-то особый день?

— Он показывает на следы и говорит, что здесь прошел какой-то страшный зверь.

— Какой еще зверь? О чем он?

— Вот — следы кабанов, крупного секача с семейством. А эти чьи?

Ширам сделал знак юноше подойти. Он наклонил острый наконечник лунного копья, указывая на раздвоенную вмятину в стороне от цепочки кабаньих следов.

— Это копыто, — наклонился Аюр, разглядывая отпечаток. — Большое, но все же копыто… Может, крупный лось или тур?

— Нет, — не сводя глаз с глубоких вмятин, ответил накх. — Это не лось и не тур.

Следопыт согласно закивал ему в ответ.

— Какая разница? — недовольно дернул плечом юноша. — В любом случае вон там куча кабаньих следов. Они ведут прямо. А этот странный зверь идет куда-то в сторону. Сам же видишь, эти отпечатки пересекают следы кабанов!

— Уже третий раз, — тихо сообщил Толмай.

— Что — третий раз?

— Третий раз пересекают. Он идет то в одну сторону, то в другую, но движется в том же направлении. И еще. Посмотри, углубления вдавлены там, где копыто раздваивается.

— И что с того?

— Ни один бык или тур так не ходит.

Аюр рассмеялся:

— Ступает на цыпочках?

— Так и есть. Он будто крадется за кабанами, — пропуская мимо ушей насмешку, пояснил накх.

— Такого не может быть! Те, кто имеет копыта, не охотятся друг на друга.

— Я тоже прежде никогда не слыхал ни о чем подобном. Но следопыты встревожены.

— И что же, мы проделали такой путь, чтобы отказаться от добычи, когда она так близка? — возмутился Аюр. — Даже если это какой-то неведомый крадущийся на цыпочках бык или лось, он не заставит меня повернуть назад! Мы добудем секача. А если подвернется эта тварь, то убьем и ее заодно!

— Быть может, лучше вернуться и переждать? — неуверенно предложил также встревоженный Дакша. — Пусть следопыты пойдут вперед и выяснят…

Ширам выпрямился, обвел глазами ближайшие кусты, затем протянул руку и снял с ветки над головой клочок бурой шерсти.

— Вероятно, здесь этот, как ты говоришь, лось зацепил дерево холкой…

Он потер клочок в пальцах.

— Да, высотой он, пожалуй, с лося… Но из его шкуры плащ не сшить. Уж скорее получится сделать одежду из еловых веток.

— Это еще почему?

— Сам пощупай. Шерстинки не мягче рыбьей кости.

— И все равно, — не сдавался раздосадованный Аюр. — Я не желаю уступать добычу какой-то колючей образине. Вперед!

Секач, не разбирая дороги, с омерзительным визгом несся через лес. Его семейство — шесть крупных свиней — бежало следом, стараясь не отставать от своего супруга. Но свиньи Аюра сейчас не интересовали. Секач и вправду был хорош. Голову такой твари незазорно привезти к отцу. Торчащие из его пасти клыки, конечно, уступали в размерах бивням мамонтов, но были значительно острее. Можно было не сомневаться — каждый из таких клыков с легкостью распорол бы кожаный доспех и одним движением выворотил бы все, что этим доспехом прикрыто. Аюр представил себе эту картину и чуть заметно поежился, не желая, чтобы кто-либо видел его невольное замешательство.

Однако в этот миг никто не глядел на него. Взгляды охотников были обращены к пытающейся ускользнуть добыче. Загонщики-ингри колотили палками по стволам деревьев, не давая секачу и его семейству свернуть в сторону.

За кромкой леса уже светлело открытое пространство. Там простирался заливной луг, упиравшийся в заболоченный извив реки, над которым, подобно каменной голове, торчала замшелая скала.

Как только они выскочат, как только окажутся на лугу между лесом и рекой, им не уйти от стрел охотников! А если, защищая семейство, секач решится принять бой, его ждет стена крепких охотничьих копий с длинными острыми языками бронзовых наконечников, способных проткнуть даже его почти окаменевшую от грязи шкуру.

Сердце Аюра колотилось в предчувствии заветной добычи. Конечно, стрелять такому в спину — попусту тратить стрелы. Надо, чтобы он остановился и развернулся. И вот тогда в глаз его можно взять единственным метким выстрелом!

Понимая это, загонщики с одной стороны остановились и умолкли, показывая устрашающему зверю «безопасный путь». С другой стороны они загрохотали с удвоенной силой.

«Сейчас-сейчас! Сейчас он выскочит, развернется… И вот тогда…»

Секач, будто проскочившая между черных туч молния, вылетел на опушку. Вылетел, повернулся было…

Но в этот миг в дальнем кустарнике зеленого подлеска раздался такой устрашающий рык, что видавшие виды загонщики в едином порыве замерли на месте. Аюр открыл рот, пытаясь сообразить, что это было. Но в любом случае — это было лишь началом…

С яростным хрустом ломая ветки, наперерез отряду выскочило ужасное существо, при виде которого воины окаменели, не в силах шевельнуться, а у охотников едва оружие не выпало из рук.

Чудовище и само напоминало секача — но невероятно огромного, выше лося в холке. Голова его, слишком большая даже для такой туши, с жуткими челюстями, больше всего походила на волчью. Аюр сразу узнал острые выступы на скулах, которые так озадачили его у зубастого черепа в Доме Хирвы, и вспомнил, где их видел прежде. Конечно — Змеиный Язык, гадание Хасты, видение зверя в священном дыму!

Не переставая издавать леденящее душу рычание, тварь неслась наперерез кабану быстрее ездового лося. Секач, вдруг показавшийся рядом со страшилищем каким-то нелепо мелким, заметался, предчувствуя неизбежное. Но было поздно. Удар! Чудовище плечом сбило жертву с ног, распахнуло пасть так, что в нее смогла войти вся кабанья шея, и с хрустом перекусило ее. Обезумевшие от ужаса свиньи бросились врассыпную. Но похоже, хищную тварь они не интересовали. Зверь развернулся к охотникам, вновь распахнул пасть и издал звук, с каким, должно быть, смерть открывает двери перед новыми обитателями своего чертога.

Словно опомнившись, загонщики-ингри побросали свое оружие и кинулись прочь с открытого места к деревьям на краю опушки. Через мгновение они уже сидели на ветвях, предпочитая выждать, пока страшный зверь насытится и отправится восвояси. Телохранители Аюра сомкнулись вокруг сына наместника, натягивая луки.

«У него копыта, — стучало в голове Аюра. — Огромные копыта… Что это за животное? Такого не может быть!»

Он уже забыл, как дерзко вызывал на бой Зверя из Бездны. Все, что ему сейчас хотелось, — чтобы боги развеяли этот ужасный морок…

Но боги были глухи к его мольбам. А чудовище, глядя, кажется, прямо на него, недвусмысленно разевало пасть, показывая, что́ ожидает всякого, кто посмеет к нему приблизиться.

Толмай, единственный оставшийся рядом с ним из всех ингри, повернулся к сородичам и махнул им рукой, призывая вернуться. Но те не торопились спускаться. Тогда вождь, словно между прочим, провел рукой по широким бронзовым пластинам подаренного ему доспеха, поудобнее схватил копье и с грозным кличем бросился вперед.

Страшная тварь вовсе не собиралась уклоняться от боя. Верно нацеленный, острый, как шило, наконечник копья с размаху ударил животное в грудь — но скользнул в сторону, не причинив ему ни малейшего вреда. В тот же миг огромные челюсти сомкнулись на груди и спине ловчего.

Отошедший от первой оторопи Аюр вскинул было лук, чтобы выручить следопыта, но вдруг отчетливо увидел, как украшенные обережными рисунками пластины сминаются под клыками неведомого зверя; как Толмай взлетает в воздух, подброшенный зверем, и дергает руками и ногами в предсмертной муке. Стрела царевича замерла на тетиве, и он сам почувствовал, что ему не хватает воздуха, — будто не Толмаю, а ему чудовище раздавило грудную клетку.

Но в этот самый миг неподалеку Аюр услышал негромкое, но очень явственное шипение накха. Он метнул взгляд туда, откуда оно раздавалось. Ширам уже успел отойти на десяток шагов от опушки леса, где столпились жезлоносцы, и сейчас стоял на открытой местности, холодно и неотрывно глядя на терзающего добычу зверя. Было заметно, что он чуть покачивается, как тогда, во время поединка с Урхо.

«Что он затеял?» — глядя на жениха сестры, изумился Аюр.

Ширам казался задумчивым, почти сонным; даже его лунная коса не была выставлена острием вперед. Скорее сейчас она напоминала метлу из тех, которыми женщины выметают сор из каменных палат.

«Что он делает?»

Между тем свирепая тварь отбросила бездыханное тело Толмая и, словно только и ожидала новую жертву, ринулась в сторону накха. Их разделяло меньше полусотни шагов. Глаза Аюра расширились от беспомощного ожидания неизбежного. Он видел, как сокращается расстояние, хотел крикнуть «Беги!» — но не смог выдавить ни звука.

Ширам по-прежнему стоял, опустив лунную косу. Чудовище неслось вперед, не обращая на странное поведение жертвы ни малейшего внимания. Но в тот миг, когда накх почувствовал зловоние, доносившееся из пасти зверя, он качнулся, уклонился на шаг в сторону и заученно, как много раз на воинских занятиях, провернулся, разгоняя свое оружие. Мощный клинок боевой косы врезался именно туда, куда он метил, — в коленный сустав слишком тонкой для подобного страшилища передней ноги.

Сраженное точным ударом, животное с разбегу перевернулось через голову, рухнуло на бок и, визжа от внезапной боли, заметалось по земле, щелкая челюстями, в надежде достать коварного врага. Ширам не стал дожидаться, перекувырнулся через плечо, вскочил на ноги и отпрянул, снова разгоняя над головой лунную косу. Но за мгновение перед тем, как его клинок обрушился на горло твари, острая стрела с красным оперением вонзилась чудищу точно в глаз. Тварь взвилась и разом опала на землю.

Накх резко обернулся. Аюр стоял в нескольких шагах, и на его луке еще дрожала тетива. Он хрипло выдохнул, стараясь говорить спокойно:

— Славная добыча! Ни у кого такой нет. Спасибо, Ширам, ты здорово мне помог.

Глава 2Награда за преданность

Тело Толмая несли на самодельных носилках четверо силачей-загонщиков под руководством его младшего сына. Шли они понурившись, ожидая брани сородичей, воплей, слез и расцарапанных лиц женщин их рода. Никто из них не смог защитить великого охотника; никто не подставил свое копье, не послал стрелу в ужасного зверя. Все они кинулись прочь, спасая свои жизни, — и вот теперь бездыханное тело Толмая с болтающейся при ходьбе головой лежит на его плаще из кожи лося, привязанном к длинным жердям ставшего для него бесполезным шатра. И что с того, что чудище, убившее большака, прежде никогда не видывали в этих местах? Что с того, что Зверь из Бездны сражен? Все они живы, и все чужаки — тоже. Даже ездовые лоси не пострадали. Лишь только Толмай отправился в страну предков, и красивая скорлупа, которую подарили ему чужеземцы, ничем ему не помогла…

Учай, младший сын Толмая, бросил недобрый взгляд из-под бровей на мохноногого гиганта, неспешно бредшего по равнине. Мальчишка на его спине казался вполне довольным охотой. Еще бы! Его стрела сразила невиданного зверя. Единственный выстрел был воистину безупречен. Огромное тело чудовища было водружено на волокушу из молодых сосен, которую без труда тащил за собой мамонт. Оно источало запах столь смрадный, что даже от мертвого зверя все старались держаться подальше. Учай еще раз вскользь глянул на охотничью добычу. В деревне надо будет что-то говорить. Как объяснить, что большак, успешно бивший зверя и летом, и зимой, не справился на этот раз? А что сказать брату? Если спросят: «А где ты был, Учай, когда погибал твой отец?»

Вдруг точно молния ударила среди ясного неба. Как же он раньше не понял?! Конечно же, эта проклятая скорлупа отняла у Толмая силы! Кровь бросилась в лицо Учаю. Как он сразу не догадался? Проклятые чужаки боялись, что могучий охотник попросту опередит их и сам добудет Великого Зверя! А отец им поверил! Решил, что подаренная чужаками скорлупа защитит от клыков чудовища, пришедшего прямиком из подземных угодий Маны, бога смерти!

Он с ненавистью покосился на сияющее лицо проклятого юнца. Ему-то уж точно нет дела, как будет жить народ ингри без своего вождя. Ишь как доволен!

Аюр рассеяно глядел с высоты на широкий берег реки, поросший молодым березняком. Все здесь так и дышало беспредельной дикостью, так что и мохначи со своими неразлучными мамонтами, и охотники-ингри в кое-как раскроенных и сшитых жилами шкурах казались единым целым с этой забытой богами местностью. Однако не зря они шли столько дней по унылым пустошам и дремучим лесам, не зря забрались так далеко от Аратты! Охота Силы удалась на славу!

И что особенно хорошо — он даже почти не испугался. Конечно, в первый миг оторопел, когда этакое страшилище выскочило из леса, — но все прочие перепугались не меньше. Быть может, кроме бедолаги Толмая, шагнувшего навстречу зверю с копьем в руке.

Но зато каков был его выстрел! Таким можно заслуженно хвалиться как перед отцом, так и перед красивейшими девушками Аратты. Правда, — Аюр едва заметно поморщился, — если бы Ширам не подсек ногу зверя, то вряд ли бы его удалось одолеть так быстро и легко. Но ведь убил чудовище все же не Ширам. А значит, и слава — не ему.

— Похоже, ингри недовольны, солнцеликий, — раздался голос Ширама, который догнал белого мамонта и сейчас шагал рядом с ним.

— С чего ты взял? — спросил Аюр, когда мамонт поднял накха к нему в башенку. — Мы же обещали вознаградить их за успешную охоту.

— Их вождь погиб. Погляди, как зыркает на тебя его сын.

— Ну да, погиб, — эхом подтвердил Аюр. — И что? Это ведь охота. На охоте всегда гибнут. Впрочем… — Он решил проявить щедрость, пусть даже к этим дикарям, едва достойным называться людьми. — Мы одарим их так, что они забудут про своего вождя и будут благословлять нас всю жизнь. Мы дадим им…

— Быть может, твой вышитый плащ? — подняв бровь, спросил Ширам.

— Вот еще! Он слишком красив для дикарей, они не оценят такой дар… Так уж и быть, выдай им другой мой плащ, беличий, — все равно он мне не нравится. А еще преподнеси сыновьям вождя пояса с бронзовыми накладками из тех, грубых…

— Это наши боевые пояса, — напомнил Ширам.

— Что с того? Или ты думаешь, новый вождь соберет все три десятка своих воинов и пожелает захватить Аратту?

Эта шутка показалась ему настолько смешной, что он расхохотался, указывая пальцем на носильщиков.

— Вот этот попытается захватить столицу! Ширам, да ты один, не просыпаясь, можешь уложить десяток таких вояк. А уж если проснешься…

Ширам настороженно обвел глазами округу. Он вовсе не разделял веселья юного ария. Уже одно то, что сын повелителя, совершенно не смущаясь, добил его подранка, причем в тот самый момент, когда он занес оружие для решающего удара, могло навсегда рассорить даже старых друзей, которыми они вовсе не являлись. Будь для Ширама эта охота развлечением, а не службой, накх отнесся бы к выстрелу Аюра совсем иначе… Но в любом случае нынешняя бурная радость царевича так и вовсе некстати. Если бы старый охотник не выскочил перед чудовищем и не отвлек его на себя в тот первый миг, когда арии растерялись, кто знает, чем бы закончилась эта схватка…

— Если позволишь, я сам распоряжусь насчет даров и поговорю с ингри, — предложил он.

— Да-да, распорядись, — подхватил Аюр, довольный, что Ширам берет все эти неприятные хлопоты на себя. — Что-нибудь из посуды. Дай им хорошие бронзовые чаши. А то их глиняные — столь же дикарские, сколь и они сами. Я не могу пить вино из обожженной грязи. Это все равно что пить из лужи. Ну и отсыпь им бус из запасов Хасты. Пусть запомнят мою доброту… Да, и узнай, есть ли тут еще какие-нибудь диковинные звери. Конечно, огромный зубастый секач — отменная добыча, но все же, согласись, обидно ехать в такую даль, чтобы привезти лишь одну шкуру!

Ширам склонил голову и, ловко держась за длинные белые космы мамонтовой шкуры, соскользнул на землю. Аюр поглядел на него со скрытой завистью. Казалось, накх не спустился, а просто спорхнул вниз без малейшего усилия.

Саарсан догнал носилки, на которых несли мертвого вождя, и знаком подозвал к себе Учая.

— Я хочу сказать, что знаю, как велико твое горе, — начал он.

Молодой охотник попытался вымученно улыбнуться, но Шираму показалось, что он услышал скрип зубов.

— Светозарный царевич Аюр велел щедро одарить вас. Чтобы утешить твою скорбь, он жалует тебе, сын вождя, плащ со своего плеча…

Учай невольно поглядел на царевича, который восседал на спине мамонта в ослепительном алом плаще, расшитом солнечными колесами и золотыми скачущими конями. Плащ был настолько хорош, что в этот миг Учай почти простил арьяльцев. Краем глаза он заметил завистливые взгляды прочих охотников-ингри, расправил плечи и гордо усмехнулся.

Однако мамонты все шагали, и непохоже было, чтобы царевич собирался спуститься на землю, чтобы одарить сына своего наместника. А тем временем Ширам сделал знак подойти слуге со свертком.

— Вот этот роскошный беличий плащ, чтобы не мерзнуть холодными зимами! А еще ты получишь три бронзовые чаши, бронзовые пояса тебе и твоему брату…

Учай побледнел и задохнулся от негодования. Он ни разу не видел, чтобы царевич надевал пестрый плащ, который держал сейчас в руках его слуга. Да оно и неудивительно! Дарить беличий плащ чужаки могли придумать только в насмешку.

Ведь даже ребенок знает, что на обмен и выход идут шкурки соболя, лисы, волка, порой лосиные шкуры, порой медвежьи… Но беличьи шкурки — их берут на вес дюжинами! Предлагать сыну вождя такой подарок — все равно что пытаться дергать его за бороду!

Учай изо всех сил пытался сохранять спокойное лицо. Зачем арьяльцы прилюдно унизили его? Или, загубив отца колдовством, они хотят окончательно отнять у ингри удачу? Тогда и с широкими поясами с бронзовыми пластинами все понятно. Чужаки решили забрать их силу так же, как забрали силу отца.

Что ж, еще посмотрим, чья возьмет…

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело говорить. — Ширам положил руку на плечо парня. — Но прошу тебя, припомни, где еще в ближних краях есть хорошая охота? Где можно найти настоящего зверя?

— Зверя? — выдавил Учай.

В первый миг он не поверил своим ушам. В час скорби, когда вождя еще даже не проводили в Дом Дедов, арьяльцы уже затевают новую охоту? Ну хорошо, будут им звери!

— Там, впереди. — Он мотнул головой. — По правой руке от заката, три дня пути. Там живет медведь. Отец медведей.

И младший сын Толмая склонил голову, чтобы скрыть зазмеившуюся на его губах ухмылку.

— Это большой зверь. Очень большой. Царевич будет доволен.

— В самом деле большой? — уточнил Ширам.

— Я сам не видел. Но говорят, что, когда он встает на задние лапы, чтобы глянуть ему в глаза, мне бы понадобилось встать на плечи брату.

— Хорошая добыча, — кивнул Ширам. — Благодарю тебя.

Он снял с пояса длинный охотничий кинжал и протянул Учаю:

— Это тебе от меня. Твой отец был славным охотником. Жаль, что он не пойдет с нами дальше.

— Мы достойно похороним его, — ответил Учай. — И принесем все нужные жертвы.

Солнце клонилось к закату — а царевич все наблюдал, как слуги-чучельники снимают шкуру убитого чудовища, мездрят ее, отчищая изнутри от жира, и просаливают, чтобы она стала годной для работы. Необыкновенная добыча — значит и будущее царствование будет необыкновенным! И отец будет гордиться им.

И все-таки жаль, придется рассказать, что Ширам ему помог. Но все же стрела, которой был убит Зверь из Бездны, принадлежит ему! А значит, и победа его. Кто посмеет усомниться?

Как царевич ни гнал эти неприятные мысли, а все же они крутились у него в голове. Наверняка найдутся те, кто начнет твердить иное. Много охотников видело тот удар лунной косой. За всеми не уследишь…

Позади хрустнула ветка. Аюр повернулся — рядом с ним стоял Джериш, как всегда улыбающийся и довольный жизнью, будто только что с хорошей гулянки.

— Отменную зверюгу ты уложил, солнцеликий, — с видом знатока заметил воин, глядя на лежащую отдельно жуткую голову чудовища.

Аюр с благодарностью улыбнулся в ответ.

— Этот твой выстрел… Клянусь головой, я бы сам лучше не пустил стрелу! Если бы еще не этот нелепый… — Он вдруг оборвал фразу, будто устыдившись собственных речей. — Впрочем, что я такое говорю!

— Продолжай! — упрямо наклонив голову, потребовал царевич.

— Мне не пристало… Ты можешь решить, что я говорю из зависти.

— Я требую, чтобы ты говорил все без утайки!

— Ну если так, кто же осмелится воспротивиться… — Джериш сделал вид, что размышляет. — Посуди сам, царевич. Нас там было больше дюжины воинов, не считая охотников. Каждый из нас, ариев, бьет птицу влет — ты это знаешь! И каждый мог пустить стрелу, которая сразила бы это чудовище. Но мы помнили, чья это охота. И хотя были готовы положить за тебя свои жизни, не тронулись с места, ожидая приказа…

Предводитель Полуденных Жезлоносцев ненадолго примолк, давая царевичу осмыслить его слова. Судя по тому, как помрачнел Аюр, он услышал и все понял как следовало.

— То, что этот бедолага, вождь ингри, выскочил перед всеми, — это хоть понятно, — продолжал Джериш. — Получив столь высокое назначение, он желал выказать свою верность. Увы, схватка не принесла ему славы… Однако же Ширам — с чего вдруг он бросился перед тобой, пытаясь отобрать твою законную добычу? Он-то, в отличие от вождя, прекрасно знал, что такое Охота Силы. Неужели он и впрямь думал, что он — единственный, кто способен защитить тебя? Что все остальные вокруг — никчемные трусы? Что сам ты — беспомощный неумеха, с перепугу забывший обо всем, чем учился с детства?

Аюр слушал своего телохранителя, постепенно краснея от гнева, и вдруг будто пелена спала с его глаз. Ну конечно же, как он сразу не понял?! Ширам попросту хотел испортить ему священную охоту! Возможно, он затаил какой-то умысел? Ведь если царевич вернется ни с чем, он будет опозорен. Арии даже могут пожелать себе иного государя! В стране начнется смута… А там, глядишь, саарсан накхов найдет способ поднять мятеж в Накхаране!

Эти мысли возникли в голове Аюра не на пустом месте. Хотя государь Ардван и не посвящал своего сына в государственные тайны, но тот прекрасно знал, о чем шепчутся в закоулках Лазурного дворца и почему неспокоен его отец. От своих приятелей царевич слыхал, что государь в последние годы отстранил и выслал множество царедворцев — а среди знатных ариев ходили упорные слухи про заговор накхов…

«Нет, этого не может быть, — попытался он одернуть себя. — Ширам просто хотел защитить меня…»

Но в сожалеющем взгляде Джериша недвусмысленно читалось — заговор есть. Не зря же накхи слывут воплощением коварства. Вся эта показная верность — не более чем маска, военная хитрость. Все то, чем царевич совсем недавно восхищался с детской искренностью, как нож в руке убийцы, обернется против него.

Неожиданно Аюру вспомнилось, как много лет назад ослепительный луч солнца пронзил низкие облака и золотая колесница государя внезапно окуталась облаком едкого дыма…

— Да, ты прав, — задумчиво произнес царевич. — И я ценю твою честность. Что ж… Мне нельзя возвращаться в Аратту без царской добычи. Причем такой, которая будет несомненно и безоговорочно моей. Этот огромный волчий секач хорош, но… его недостаточно. Помнится, этот, как его, сын старика Толмая что-то твердил о большом медведе?

— Верно. Они обитают дальше к полуночи, в глубине этих земель, — напомнил Джериш.

— Значит, туда мы и отправимся! Как можно скорее!

— Мудрое решение, солнцеликий, — слегка поклонился Джериш. — Я пойду сообщу о нем накху. Эх, если бы только он не мешал нам на охоте! А вот, кстати, и он…

Ширам, сын Гауранга, легко и беззвучно двигался между шатрами в сторону палатки чучельников. Его мало интересовало убитое чудовище. Главное — свой долг он выполнил, и жизнь царевича была спасена. Что бы там ни говорили между собой на обратном пути высокомерные арии, Ширам прекрасно видел, что они просто опешили, обнаружив столь ужасного хищника так близко. Руки телохранителей сковал позорный страх — ни один из них даже не выпустил стрелы по чудовищу…

Но Ширам не собирался ничего им говорить. В конце концов, о чем печалиться? Аюр добыл своего зверя, и ему будет что показать в столице. Конечно, жаль Толмая. Тот, похоже, был уверен, что неуязвим в своем блестящем панцире…

Да, потеря вождя очень некстати — Толмай казался дальновидным правителем. Как теперь поведут себя его сыновья? Старший слегка напоминал накху Джериша — такой же туповатый, самодовольный силач. Младший, безбородый коротышка с подозрительным взглядом, казался поумнее, но, точно куст в тени дуба, не набрался ни роста, ни мощи. Но если и впрямь Аюр решит построить здесь крепость, то и младший сын может пригодиться. Завтра, на похоронах, надо будет поближе приглядеться к нему, попробовать разговорить…

Ширам подошел к стоящему около чучельников царевичу. Охранявший его Джериш холодно приветствовал накха и отошел на пару шагов, чтобы не мешать беседе.

— Солнцеликий, только что приходил Урхо, сын и наследник прежнего вождя Толмая, — сообщил Ширам. — Он просил нас почтить своим присутствием поминальное пиршество и завтрашний обряд проводов вождя в селение предков. Я сказал, что ты придешь попрощаться со своим наместником…

— Ты так сказал? — перебил его Аюр резким голосом и поглядел на своего будущего родича сверху вниз. — Разве я велел тебе говорить такое? Да как ты посмел распоряжаться от моего имени? Нет, меня там не будет! Завтра же мы отправляемся на север — охотиться на огромного медведя. Ты услышал меня?

— Услышал, — преувеличенно тихо ответил накх. — Но быть может, перед выходом мы все же выразим приличную скорбь? Ведь еще совсем недавно ты, царевич, именовал Толмая своим другом и правой рукой в этих диких землях…

— Похоже, мудрый Ширам вздумал меня учить? Возможно, он забыл, кто правит в Аратте, а кто прозябает в Накхаране? Завтра мы идем за медведем — такова моя воля! — В глазах Аюра промелькнули злые искорки. — А ты, если желаешь, оставайся тут. Когда мы будем возвращаться с охоты, я на обратном пути тебя заберу. Кажется, поход слишком утомил тебя…

На скулах Ширама вздулись желваки, но он не сказал ни слова.

— Что ты молчишь?

— Твой достойный отец велел мне сопровождать тебя, и я должен выполнить этот приказ. Я должен оберегать твою жизнь…

— Так кто же тебе мешает?

— Ты мешаешь.

— Как ты смеешь?!

— Можно закрыть человека своей грудью и тем спасти его жизнь, — сумрачно глядя на него, сказал Ширам. — А можно сделать так, чтобы он не пошел туда, где его подстерегает беда. Мы ничего не знаем о земле, где якобы обитают огромные медведи. Идти туда прямо сейчас — глупо и опасно. Нужно сперва выслать разведчиков…

— Не смей рассуждать! — закричал Аюр. — Ты приставлен ко мне для охраны. Вот и не мни о себе слишком много. Полагаешь, что если отец обручил тебя с моей сестрой, так тебе все позволено? Государь — владыка своему слову: хочет даст, хочет отберет! А теперь ступай и скажи ингри, что завтра поутру мы отправляемся на охоту. И что нам понадобится надежный проводник. Ты услышал мою волю?

Ширам молча склонил голову.

— Так исполняй!

Вокруг шатров Жезлоносцев Полуденной Стражи Джериш велел соорудить отдельный частокол. В эту часть острожка, кроме самих воинов, царевича и Ширама с Хастой, никому ходу не было. Да и на жреца, не говоря уже о накхе, тут смотрели косо. Сейчас солнце уже скрылось за дальним ельником, и подле жаркого костра собрались свободные от несения службы воины-арии, чтобы поболтать о прошедшей охоте, похвалиться выигранными некогда схватками и помянуть товарищей, которым повезло меньше.

О погибшем вожде ингри никто не вспоминал, однако многие воины то и дело поглядывали через плечо во мрак. Чутье им подсказывало: что-то неладно, словно идешь по болоту и чуть оступился — чуть глубже погрузилась нога в сырой мох. Вроде пока и ничего страшного не случилось, но… И опять гремел над станом раскатистый смех, как будто арии весельем желали отпугнуть накатывавшую из ночной темноты жуть.

— Я тут краем уха услышал занятный разговор ловчих, — говорил один из жезлоносцев. — Знаете, чего ингри хотят? Забрать себе нашу добычу!

— Что-о? — в гневе приподнялся с места Аюр. — Кто им внушил подобную мысль?

— Перед закатом к Дакше явилась целая толпа размалеванных стариков в длинных рубахах и лосиных рогах и попросила отдать им хотя бы череп чудовища, а лучше и шкуру. Они его хотят отнести в свое охотничье святилище…

— Ишь размечтались! — воскликнул Аюр. — Пусть своего зверя сперва добудут, а этот — мой!

— Чтобы царевич отдал добычу каким-то ингри? — подхватил Джериш. — Да он сам кого угодно за этот череп загрызет! Правда, солнцеликий?

Царевич важно кивнул, а воин продолжал свой рассказ:

— Дакша так им и ответил. Дескать, идите отсюда, болезные, подобру-поздорову. На что старики ему сказали, что если не забрать голову чудовища в лесную избу, то случится несчастье. Что зверь этот на самом деле — одна видимость, а по сути своей нечистый дух…

— Ничего себе видимость! Вождя ингри чуть не пополам перекусил!

— И если этого самого злого духа в святилище не упокоить, так он останется здесь вредить живым людям… Или хуже того, — воин понизил голос, — будет шастать по лесу и искать, в кого ему вселиться…

— Я знаю в кого — в Ширама, — с ухмылкой заявил Джериш. — Никто даже разницы не заметит.

У костра грохнул смех, посыпались шутки.

— Как он есть исчадие Бездны, так им и останется!

— Если дух зверя попытается в него вселиться, я ему не завидую. В накхе-то, пожалуй, сам царь голодных дивов Храваш сидит…

Аюр захлопал в ладоши и захохотал. Его смех подхватили воины, и дружный хохот понесся над станом, ясно показывая, что ариям нет никакого дела до оскорбленных лесных духов.

Спустя некоторое время Джериш покинул пирующих и неспешно отправился к реке. Он вышел за частокол, встал на крутом берегу. От воды тянуло прохладным ветерком. Напевая, глава жезлоносцев принялся развязывать штаны.

— Значит, говоришь, во мне сидит царь голодных дивов? — раздался негромкий голос позади него.

Джериш как-то сразу ощутил, что стоит на самом краю обрыва. И достаточно легонько толкнуть его в спину, чтобы он сорвался в темноту, на острые прибрежные камни…

— Что тебе надо? — прошипел арий, поспешно подтягивая штаны.

— Послушай, Джериш. Последний раз говорю с тобой по-хорошему. Ты пытаешься сбить мальчишку с толку. В Лазурном дворце делай это сколько угодно — государь сам будет решать, кого слушать его сыну. Но здесь, в походе, это подготовка мятежа.

— Мятежа?! — преувеличенно изумился Джериш. — Да где ты его увидел? Я лишь открыл глаза царевичу на твои грязные козни…

— Слушай меня, — перебил его Ширам. — Мой долг — беспокоиться о сохранении отряда и не допускать ненужных жертв. Однако, если в какой-то миг я решу, что тобой нужно пожертвовать, мы вернемся в столицу без тебя.

— А ты попробуй, — скрипнул зубами Джериш, резко разворачиваясь.

Лишь ночной ветер качал траву поблизости. Да где-то вдалеке раздавались долгие заунывные вопли.

«Это еще что за вой?! — не сразу сообразил Джериш. — Ах да… Ингри справляют тризну по своему вождю».

Длинный стол в общинном доме был занят с одной лишь стороны. Жители селения теснились, стараясь дотянуться до глиняных блюд с солеными ржаными лепешками — поминальной еды, хлеба жизни, политого горючими слезами безвременной гибели. Неуместно вкушать лакомства, когда мудрый, отважный Толмай в последний раз делит пищу со своими родичами. И заря не успеет зардеться, как он уже будет восседать рядом с богами, за иным столом.

Ингри, не утирая текущих по щекам слез, глядели на своего вождя, лежащего возле стола на склоненном ложе. Урхо, по единодушному согласию ставший новым большаком, то и дело отламывал от лежащей перед ним лепешки куски, проводил ими по губам отца и затем отправлял себе в рот, чтобы дух кушанья попадал к возлежащему во главе стола Толмаю. Лишь идолы главных богов ингри — рогатый Хирва, синеокая Видяна и крылатый, птицеголовый Варма — бесстрастно глядели на проводы вождя в иной мир. Сколько они их перевидали, не сосчитать…

Вторая сторона стола прощальной тризны была пуста. Места там предназначались для царевича Аюра и его людей из Арьялы. Однако время шло — но никто из них так и не переступил порога общинного дома.

Старейшины, говоря медленно, нараспев, вспоминали деяния славного Толмая, восхваляя доброту богов, пославших им такого сородича и вождя, и печалясь, что он ушел в Дом Дедов столь рано.

Когда старики наконец сказали все, что желали, к отцу подошел ждавший у дверей Учай.

— Старейшины и сородичи, — начал он негромко, так что присутствующим в скорбном чертоге пришлось умолкнуть, чтобы услышать его речь. — Не мне тщиться одолеть красноречием тех, кто знал моего отца сызмальства. Я не скажу чего-либо нового, повторив, как он был храбр, справедлив, как почитали его ингри и в нашем селении, и в прочих землях. А потому я обращусь не к вам и даже не к богам — с ними скорее ведуны сыщут общий язык… Я обращаюсь к ним. — В голосе Учая внезапно полыхнула ярость. — К ним!

Он ткнул пальцем в пустые места за длинным столом.

— Разве мы плохо вас приняли? — выкрикнул он. — Разве мы таили коварство? Разве мой отец не поплатился жизнью, защищая вашего царевича? Неужели же он не заслужил почтения хотя бы в час общей скорби?!

Родичи отвечали ему угрюмым молчанием.

— Совсем недавно за этим столом царевич Аюр величал моего отца своей правой рукой. И что же? Теперь он забыл об этом? Теперь ему не нужна рука? Мы для него — лесные звери, и больше никто!

Он обвел свирепым взглядом закипающих от гнева ингри.

— И потому я спрашиваю — угодна ли богам клятва, принесенная Толмаем?

— Нет! — взревели сородичи.

— Чужаки желают извести нас! — завопил Учай. — Скорлупа, подаренная отцу, была зачарована! Это из-за нее лучший из охотников погиб в поединке со зверем! А потом, желая унизить наш род, арьяльцы вручили мне вот это!

Он выдернул из висевшей на плече торбы позорный беличий плащ и потряс им в воздухе.

— Вот он — дар чужаков на тризну нашего вождя!

Общинный дом наполнился возмущенными возгласами.

— Быть может, я глуп и чего-то не понимаю? — выкрикнул Учай, обращаясь к пустым местам за столом. — Молчите? О нет, вы даже не молчите! Всякий, кто пожелает, может выйти за околицу и услышать своими ушами — они поют и смеются! Им нет дела до нашей боли. Они желают ехать охотиться дальше. Что ж, им будет охота! Клянусь, отец отправится в Дом Дедов не один!

— Постой, — вмешался Урхо. — Отец стремился к союзу с Арьялой! Он не пожелал бы мести…

— И я не хочу ее, — прошипел Учай. — Я желаю только справедливости!

Глава 3Медвежий край

Чем дальше продвигался на север отряд царевича, тем гуще становились сосновые леса, тем больше попадалось озер с заболоченными берегами и покрытых серым мхом скал, в полном беспорядке торчащих из земли. Вот теперь Аюр узнал, что такое по-настоящему дикие земли. Посланные вперед дозорные то и дело возвращались, говоря, что путь закрыт необозримыми завалами буреломного леса. Ругаясь на чем свет стоит, приходилось возвращаться, искать обходные пути, иногда двигаясь какими-то едва хожеными звериными тропами. Наконец Учай вывел охотников к студеной лесной речке и объявил, что теперь основные трудности позади — надо лишь следовать вверх по течению, и речка приведет их прямо в медвежий край.

Задумчивые мамонты неспешно побрели вдоль реки, подминая под себя подлесок и производя столько треска, что окрестное зверье разбегалось без оглядки при одном приближении Аюра и его людей. Но, останавливаясь на ночлег, мохначи умудрялись набить зайцев, наловить рыбы и набрать грибов, которые лично они с удовольствием ели, даже не обжарив на огне. Царевича такая пища ничуть не радовала, но он тешил себя мыслями, что, лишь преодолевая трудности, юноша становится мужчиной. А вернувшись с богатой добычей в столицу, он, закаленный испытаниями, без труда докажет сверстникам и красавицам двора, что он достойный сын великого отца.

Аюр то и дело жалел, что оставил в острожке чудовищного секача, чтобы чучельник воссоздал зверя во всей его грозной красе. Ему страстно хотелось вновь и вновь видеть это порождение темной Бездны. В голове Аюра уже созрела прекрасная мысль — по возвращении велеть мастеру-чеканщику изобразить его добычу на золоченом щите, который будут нести перед ним, когда наступит его час взойти на трон. Чтобы каждый знал, сколь отважен и силен молодой повелитель!

За дни пути недавняя охота приобрела в его памяти вполне законченный вид. Конечно же, докучливые помощники мешали ему как могли. Сперва царевичу не давал выстрелить туповатый вождь ингри, который выскочил перед зверем, красуясь своим геройством, за что и поплатился. Но несмотря на его потуги, а также на крайне неуместную и подозрительную попытку Ширама отобрать его добычу, единственный выстрел Аюра был безупречен. Этот поразительный выстрел войдет в легенды, твердили ему Джериш и прочие арии, и Аюр был с ними совершенно согласен. Что касается накха, его мнения никто не спрашивал, а сам он хранил на этот счет молчание. За все дни, прошедшие после их неприятного разговора, они едва ли перекинулись парой слов.

Идти пришлось значительно дольше, чем утверждал младший сын старейшины. Впрочем, по тем лесным тропам, где сам бы он пролез, подобно юркой кунице, ни мамонтам, ни ездовым лосям было не протиснуться. Теперь они шли вдоль ручья и были вынуждены петлять вместе с ним.

И вот наконец на пятый день впереди замаячили угрюмые скалы, стеной вставшие над лесом и закрывшие край неба. Студеный, как талый лед, ручей обмелел и зашумел, перекатываясь по камням.

— Вам туда, — указывая на тонкую полоску берега в разломе скал, проговорил Учай.

— А ты? — настороженно спросил Ширам.

— Там чужая земля, — замотал головой молодой охотник. — Никто у нас не пойдет в чужую землю.

— Царевич хорошо наградит тебя.

— Зачем? Даже если я пойду с вами, какой в том прок? Я никогда не бывал в тех местах.

— А как же медведь? Где ты видел медведя?

— Я видел его лишь однажды — издалека. Он ловил рыбу под водопадом, у скал. А потом я находил его след…

Учай покачал головой и показал руками — какой.

— Очень большой зверь! А еще я слышал рев. Ни одна буря не ревет так страшно!

— Так что же ты теперь, в обратный путь? — спросил Ширам.

— Да.

— И не боишься один?

— Я пройду. Прежде уже ходил.

— Погоди! Царевич наверняка пожелает наградить тебя за помощь.

Беловолосый охотник помотал головой.

— То, что я сейчас делаю, — мой долг перед отцом. Благодарности и наград мне не надо…

Ширам пожал плечами и направился к мамонту Аюра.

— А я б его не отпускал, — пробормотал Дакша, глядя в спину удаляющемуся ингри. — Что, если парень решил завести нас на край земного диска? Он ведь определенно уже где-то рядом…

— Нет, — услышав его слова, возразил Хаста. — Если бы за этими скалами был край земли, река бы текла не оттуда, а туда.

— Мне это все равно не нравится. Он завел нас в чужой край и уходит, — настаивал Дакша. — Задержи его, светозарный!

— Да пусть идет, — беспечно ответил Аюр. Грядущая охота волновала его куда больше, чем уход проводника. — Мы должны быть добры ко всем своим подданным. Но как солнцу нет дела, озарять ли своими лучами государя или же последнего водоноса, так и нам не должно быть разницы. Пусть идет и славит нашу доброту!

— Останется он или уйдет — уже не имеет значения, — поддержал его Джериш. — Обратный путь после мамонтов потерять нам будет сложновато — они проложили через этот лес дорогу, достойную государя!

Воины рассмеялись его словам.

Учай поспешно пробирался через лес, довольный собой. Все прошло как нельзя лучше. Самонадеянные чужаки забрались именно туда, куда он хотел. Младшему сыну вождя нестерпимо хотелось убить их самому, но он понимал, что ему это не под силу. А теперь он вернется в селение — и вот тогда начнется самое главное…

Идти до скал бало дольше, чем казалось на первый взгляд. Однако у самой кромки каменной стены охотников ждала неприятная новость. Река внезапно закончилась водопадом. Чуть в глубине каменного разлома ледяной поток срывался с каменного уступа, так что вожак мамонтов, задрав хобот, едва доставал до края воды. Меж огромных глыб наверх вилась узкая натоптанная тропка, — должно быть, и вправду описанный Учаем медведь любил тут ловить рыбу.

— Оставим животных, — распорядился Ширам. — Дальше придется идти пешком.

Аюр недовольно поморщился, но кивнул. Не то чтобы ему хотелось лазать по скалам… Но возвращаться несолоно хлебавши, постояв у самого логовища неведомого медведя, было бы и вовсе нелепо.

— Хорошо, — напуская на себя вид бывалого охотника, согласился он. — Оставим здесь мамонтов с мохначами, повара и Хасту. Пусть готовят трапезу и ждут нас с добычей. Возможно, наша охота не займет много времени.

— Сын вождя назвал эти места «чужой землей», — напомнил Ширам. — А значит, кроме диких зверей, тут водятся и люди. Может, они еще более дикие, чем ингри…

— Но все равно мы будем добры к ним, — величественно произнес Аюр. — Мы окажем им услугу, уничтожив грозного зверя, который наверняка не дает им жизни. Мы возвеличим славу моего оружия и утвердим могущество Аратты в самых отдаленных из всех диких земель! И здешние люди, каковы бы они тут ни были, благодарно склонятся перед нашей мощью…

«Теперь понятно, о чем Аюр размышляет целыми днями, восседая на спине мамонта, — насмешливо подумал Ширам. — Готовится произносить царские речи!»

«У нас будет не только охота, — вот о чем на самом деле думал Аюр. — Вернусь и расскажу отцу, что присоединил к его державе новые земли!»

— Интересно, как себя называет здешнее племя? — подумал он вслух. — Или нужно будет подыскать этим острым скалам новое красивое имя? Может, назвать их в честь тебя, Ширам? Послушай, как тебе — Зубы Ширама! Звучит?

Увлеченный Аюр хлопнул своего будущего родича по плечу. Позади послышался приглушенный смех ариев. Накх едва заметно скривился и отстранился от царевича, всецело поглощенного столь грандиозной идеей.

— Я вижу, тебе не нравится мое предложение?

— Честь слишком велика, — ответил Ширам, вслушиваясь в собственные ощущения. — Солнцеликий, я чувствую, за нами опять кто-то следит…

— Надеюсь, это не медведь, — рассмеялся Аюр. — Иначе он забьется в какую-нибудь расщелину — ищи его потом! Пойдемте же, — скомандовал он охотникам и телохранителям. — А ты, Хаста, не теряй времени — принеси жертвы огню, испроси у Господа Исвархи удачную охоту. И я принесу тебе в подарок медвежий язык. Говорят, тот, кто съест его, будет понимать речь животных.

— Во всяком случае, мой господин, он даст возможность ощутить то же, что и медвежий желудок после хорошей охоты, — поклонился Хаста. — Ступайте, а я упрошу Исварху, чтобы он накрепко запер ворота в небесный чертог. И не пустил никого из вас, как бы вы ни стучали.

Прежде чем идти вглубь безымянной «чужой земли», Ширам взобрался на самую высокую из ближних скал, чтобы получше рассмотреть места, где предстояло охотиться. Холодный ветер вздувал его плащ, он ловил полы его обеими руками, стараясь поплотнее укутаться от порывов.

Что бы там ни говорил Учай, никакого жилья внизу не было видно. Не то что селения — даже самой убогой хижины. Со скалы открывался вид на огромную, заросшую лесом каменную чашу, расколотую как раз там, где протекала река. На высоких скалах, окаймляющих долину, лежал снег, — видимо, он и летом не таял. Посреди чаши, как будто не выпитой до дна, голубело не слишком широкое, но все же довольно крупное озерцо, над которым отчего-то поднимался белесый пар.

«Как странно, — подумал Ширам. — Река холодная. А озеро, похоже, теплое. Может, даже горячее. Впрочем, с рекой более-менее понятно — снежные шапки на скалах питают ее студеной водой. Но что не так с озером?»

Накху вновь припомнился сын Толмая, и он вздохнул, досадуя, что отпустил его. Наверняка у местных дикарей было какое-нибудь сказание об этих землях. Быть может, озерцо — жилище одного из великих подземных змеев? Они любят такие места для своих тайных убежищ…

Он вновь обвел взглядом «содержимое» чаши. Только густой лиственный лес, радующий живой зеленью после суровых сосен, и затянутая паром вода. Пожалуй, отыскать медведя будет непросто. Если, конечно, он вообще тут есть.

Но как бы то ни было, следует внимательно оглядеть берега. Что бы тут ни водилось, наверняка оно оставляет следы.

Ширам спустился к водопаду, где ждали его Аюр и прочие участники похода. Царевич уже с нетерпением расхаживал по берегу.

— Сколько можно! — увидев накха, с возмущением воскликнул он. — Пока ты лазал по скалам, мои люди уже отыскали следы. Много следов! Там дальше, на берегу…

— Что за следы? — Ширам повернулся к одному из воинов.

— Похожи на медвежьи, — с сомнением отозвался тот.

— Похожи или медвежьи?

Он почувствовал в голосе следопыта явную неуверенность.

— Лучше сам погляди, маханвир, — ответил тот.

Ширам глянул, и его охватила тревога. Действительно, существо, оставившее след, напоминало медведя. Оно передвигалось то на двух лапах, то на четырех и оставляло на ветках длинные темные клочья шерсти, цветом похожей на медвежью. И все же это была не медвежья шерсть — чересчур длинная. И что самое странное, вдавленная у самого берега земля напоминала скорее не медвежью, а человеческую ногу. Или лапу?

— Нам бы лучше вернуться, — произнес Ширам. — Встать у водопада и выслать вперед следопытов. Пусть воочию разглядят зверя.

Аюр гневно сдвинул брови:

— Это медведь! Ты что же, не слышал, о чем говорил сын вождя?

— Почему мы должны ему верить на слово?

— А отчего бы и нет? Мы богато одарили его. Он должен быть нам благодарен. Да и зачем бы ему нас обманывать? Он не получит от этого никакой выгоды…

— Получит он ее или нет, его мыслей мы не знаем. Но я могу утверждать только одно: этот след оставил не медведь. Сам погляди — когти едва обозначены, у медведя они куда длиннее. — Он ткнул бронзовым наконечником лунной косы в продавленный сырой песок.

— И что? — упорствовал юный арий. — Здесь водятся диковинные звери. Тот же зубастый секач! Почему бы не быть медведю с неправильными лапами?

— О светозарный, — один из следопытов подбежал к сыну повелителя, — там дальше на песке медвежий след!

— Точно медвежий? — победно оглядываясь на Ширама, переспросил Аюр.

— Никаких сомнений! Он громаден!

— Вот видишь? Должно быть, вот это — следы медвежат. А там — сам хозяин леса!

— Я бы все же не шел вперед без разведки, солнцеликий, — почтительно подал голос Дакша. — В прошлый раз нам просто повезло…

— О каком везении ты говоришь? — зловеще прищурился Аюр. — Ты сомневаешься в моем… в нашем охотничьем мастерстве?

Старый охотник молча поклонился, скрывая досаду.

— Или ты испугался? И кого — трусливого медведя, который удирает от нас со всех лап?

— Не стоит хулить зверя, — заметил Ширам, решив про себя непременно выслать разведчиков, желает того Аюр или нет. — Мы ничего не знаем о нем, кроме того, что он не такой, как все. С одним подобным существом мы недавно уже столкнулись…

— И прекрасно! — ухмыльнулся Аюр. — Мы не знаем его, он не знает нас. Так же еще интереснее! Чья возьмет?

Он горделиво оглядел стоящих вокруг телохранителей и охотников. Сейчас он не чувствовал себя мальчиком, как то часто бывало и очень раздражало его, — в этот миг он ощущал себя мужчиной среди мужчин.

— И все же не стоит торопиться, — холодно сказал накх. — Я отвечаю перед нашим повелителем за твою безопасность.

Не слушая возмущенных возражений, он подозвал следопыта:

— Возьми двух людей и выясни, куда пошел зверь. Сколько голов в семействе, есть ли медвежата…

Ширам вновь поежился. Его неотступно донимало ощущение чужого недружелюбного взгляда.

— И возвращайся поскорее…

Он замолчал и затем добавил:

— Живым.

Урхо осмотрел сухой, узловатый ствол можжевельника и примерился к нему с ножом. Ложка должна получиться отменная. Такую с собой повсюду носить — не сломается, не покоробится и не растрескается. Жаль, хлебать ею сейчас нечего. Кирья как ушла с утра в лес с Мазайкой, так до сих пор и не вернулась. Отпросилась Мазайкиного деда проведать, дескать, очень надо, а зачем — молчит. Урхо не стал допытываться и отпустил ее. Ему было жаль осиротевшую сестрицу, он слышал ночами, как она тихо плачет об отце, пряча слезы… Но чем он ей поможет? Она всего лишь девчонка, а он — мужчина и вождь. Он должен думать не о своих домашних горестях, а о благе всего племени, как учил его отец.

Урхо бережно снял первую стружку… В этот миг привешенная на кожаных петлях дверь распахнулась и в избу ввалился еле держащийся на ногах от усталости Учай.

— Все, я завел их! — выдохнул он. — Пора начинать!

— Здравствуй, брат! — Урхо поднялся из-за стола.

— И тебе здравствовать, — поморщившись, бросил младший сын Толмая. Он будто досадовал, что ему приходится тратить время на приветствия.

— Надеюсь, дорога была легкой?

— Какой бы ни была дорога, она позади. А я тут! Сейчас уже темнеет. Завтра на рассвете начнем.

— Погоди, погоди! Что начнем? При чем тут рассвет?

Учай сверкнул глазами:

— Брат! Я заманил арьяльцев к медвежьим людям, как мы и задумали. Ни ты, ни я, ни деды наши не слыхали, чтобы кто-то оттуда возвращался живым. Но тут осталась их стоянка. И там еще много наших врагов!

— Послушай, — недовольно отозвался Урхо, сообразив, к чему клонит брат. — То, что ты задумал, — дело недоброе. Там остались лишь простые люди, не длинноволосые воины в сверкающей скорлупе. Они нам не враги. Они говорят с нами на одном языке и даже внешне на нас похожи…

— И что с того? Они тоже арьяльцы — а значит и они виновны в гибели нашего отца!

Старшак шумно вздохнул:

— Ты не прав. Они не замышляют ничего злого. Мы каждый день возим им хворост и приносим дичь в обмен на полезные вещи. Они беспомощны, как новорожденные лосята! Они даже в лес не ходят — зверей боятся… Пусть себе возвращаются. Расскажут, что мы их хорошо приняли и помогали в охоте. Что их царевич сделал нашего отца своей правой рукой в Ингри-маа и что отец погиб, защищая царевича от чудовища…

Урхо подумал и рассудительно продолжил:

— А еще расскажут, что царевич сам пожелал идти дальше, хоть мы и предупреждали его, как это опасно. А то, что он сгинул, — что уж, то воля богов! И они придут снова, как того хотел отец. И опять привезут свои дивные вещицы…

— О чем ты думаешь, Урхо? — возмущенно перебил его Учай. — Ты что же, готов продать священное право мести за побрякушки? Ты думаешь, чужаки хотят мирно торговать — и только? Видел того, с косой, Ширама? Разве такой способен желать кому-то добра? Да если ему только дозволят, он загрызет каждого не хуже волка! А таких, как он, по словам арьяльцев, видимо-невидимо. Они придут сюда снова, чтобы возвести огромный погребальный костер. Если мы их отсюда выпустим — все ляжем на него вместо поленьев!

Урхо нахмурился и стиснул рукоять ножа. В словах брата была своя правда. А еще в них звучала ярость, от которой закипала кровь, и всякие доводы становились уже неважными…

— Я подслушивал их разговоры, пока мы шли к медвежьим владениям, — продолжал Учай. — Для них мы не люди — что-то вроде говорящих зверей. Хмель ударил в голову царевича, когда он назвал отца своим наместником, — но потом-то он протрезвел…

— Ты говоришь правду? — Старшак становился все мрачнее.

— А какой смысл мне возводить напраслину? Арьяльцы не считают нас за людей, но сами они хуже всякого зверя. Ибо зверь не кусает руку дарящего и не отвечает злом на добро! Так ты со мной, брат?

— Надо все обдумать. Это так быстро не делается.

— Я все уже обдумал, — заявил Учай, присаживаясь за стол. — Пока вел врагов к медвежьим людям и пока бежал сюда. Мы начнем завтра. Никто не должен уйти живым!

— Но постой… Как завтра?! Я должен оповестить людей, созвать старейшин…

— Кровь нашего отца требует отмщения! Можешь дальше резать ложки и думать свои думы, — с презрением бросил Учай. — А я начинаю завтра на рассвете!

— Один? — недоверчиво произнес Урхо.

— Я знаю пять-шесть парней, которые пойдут за мной, потому что они слеплены не из речной грязи. А ты сиди тут, сиди! Мы и сами справимся!

— Но…

— А если мы погибнем, свершив нашу месть, то будешь вместе с бабами оплакивать и брата вслед за отцом. Сиди, могучий Урхо. Кто же еще будет забавлять девок потешными боями?

Учай вскочил из-за стола, развернулся и, пошатываясь от усталости, направился к двери.

— Постой, брат! — Урхо тоже встал и положил пятерню ему на плечо. — Отдохни, ты на ногах не стоишь!

— Надо оповестить… — опускаясь на скамью и уже засыпая, пробормотал Учай.

— Я сам это сделаю, — сухо ответил старшак.

Глава 4Заклятие змея

— Далеко еще идти? — задыхаясь, спросила Кирья.

— Да уж пришли.

Мазайка остановился и утер лоб рукавом. Вокруг шумел лес, скрипели и раскачивались сосны, над поздними цветами жужжали шмели. День выдался такой жаркий, каких один-два бывает за все лето. Надо же было именно в такой день пуститься в дальний путь — сперва до самого звериного святилища, потом обходить все озеро, да еще на холм лезть пришлось! Надежно дед Вергиз спрятал от чужих глаз свою лесную избушку…

Ярко-голубое озеро морщилось под порывами свежего ветра. У поросшего камышом берега играла рыба, выпрыгивая за мошками, но рыболовов тут не было видно. Кирья догадывалась, что это то самое нечистое озеро, о котором ей рассказал отец. Дальний его край был совсем заболочен, издалека напоминая поросший камышом луг с торчащими из травы черными кривыми елками. Но, не доходя до болота, берег вздымался к небу, как великанья голова в зеленой шапке. Туда-то, на самый верх, и вел подругу Мазайка.

— Куда ж пришли-то? — Кирья огляделась. — Лес вокруг! Ни дома, ни двора…

— Эх ты! — покровительственно усмехнулся мальчик. — А сам лес что, не дом?

— Так ведь если весь лес — дом, для чего мы в такую даль шли? — бойко отозвалась Кирья.

— Верно говоришь. Ладно, смотри…

Мазайка указал на огромный дуб, распростерший свои корявые ветви над низкорослым подлеском. В землях южных ингри дубравы встречались нередко, но по эту сторону Вержи дуб, да еще такой древний и раскидистый, надо было еще поискать.

— Тут место особое. Вон, видишь, — дерево молнией расколото.

Кирья с почтением обошла кругом толстенный ствол, который и четверо взрослых мужчин не обхватили бы. Наконец в грубой замшелой коре она заметила темную проплешину — узкий, ведущий внутрь дерева лаз. Если раздвинуть ветви росшего тут же молодняка, то видно было, что сквозь темную дыру вполне мог бы протиснуться человек.

Девочка пробралась к лазу и заглянула внутрь. В глубину уходила цепочка едва заметных, выточенных прямо в дереве ступеней.

— Вот там наверху, меж ветвей, и живет дед Вергиз, — объяснил Мазайка. — И от земли, и от неба, и от древа живого — отовсюду деду сила идет.

— Ишь ты! — восхитилась Кирья. — Ты все говорил — избушка да избушка, а тут гнездо на древе! Что он там, наверху, не боится? А вдруг упадет?

— Мой дед ничего не боится, — гордо ответил парень. — Ни зверя, ни человека, ни злого духа. Дедка! Отзовись!

Мазайка внимательно оглядывал дубовую крону, стараясь высмотреть меж густой листвы старого ведуна.

— Как думаешь, он сможет нас очистить? — спросила Кирья не без робости.

Всю дорогу они рассуждали, кто из них больше виноват в осквернении Дома Хирвы и можно ли как-то поправить дело, но к согласию так и не пришли. Ясно одно — без Вергиза, который один из всех ингри знался со звериными духами и умел заклинать их, тут не обойтись.

— Смочь-то сможет, — проворчал Мазайка. — Захочет ли? Да и нет его дома, похоже. Видать, нынче дед где-то в чаще. Если б был, наверняка отозвался.

— Где ж его тогда искать?

— А я почем знаю? Ну далеко-то он не уходит. Поищу по округе — может, след найду…

Мазайка наклонился к земле, стараясь высмотреть примятую траву или затоптанные листья, как вдруг услышал вдалеке тяжелый гулкий звук, похожий на раскаты отдаленного грома. Он через плечо глянул на подругу. Звук повторился — раз, другой, третий…

— Ты это слышишь?

— Что это?

— Дед! Это его бубен гудит! Я его по голосу с детства знаю. Никак духов призывает…

— Ух ты! — выдохнула Кирья. — Вот бы хоть глазком глянуть!

— Ты что, обезумела? Если дед от дома подальше ушел, стало быть, духи, которых он зовет, никак не добрые! А! — сообразил он. — Должно быть, он на болоте под холмом, где ельник. Помнится, он мне говорил туда никогда одному не ходить…

— А мы — вдвоем!

Рокочущие звуки разносились по лесу. У Кирьи мурашки побежали по спине. В тот миг ничего ей так не хотелось, как увидеть того, кто призывает духов. Ну разве что тех, кого он кличет…

— Хоть одним глазком! — взмолилась она. — В само болото не полезем, с холма поглядим. А к священному дубу злой дух и не сунется — правда? Ну хоть самую малость…

Мазайка задумался. Конечно, у священного дуба не то что нечисти, но и живому злыдню лучше не показываться. Да и самому ему было давно любопытно, как там дед духов заклинает. С волками Вергиз внука обучил всему, что знал, а вот от прочего покамест велел держаться подальше…

— Давай с холма спустимся и к болоту подберемся. Может, издали и увидим. Но только тсс! Ни звука! Держись ниже травы. И от меня ни на шаг…

Спускаться им пришлось недолго. Гулкие удары становились все слышнее и звонче, к ним прибавились какие-то выкрики. Мазайка вдруг пригнулся, вскинул руку в останавливающем жесте и прошептал:

— Вон он! Я его вижу! Прячься за кустами!

Кирья метнулась за ближайший куст, осторожно выглянула оттуда и тихо ойкнула. Она ожидала увидеть белобородого жреца в расшитой обережными знаками рубашке, вроде Ашега. Но на большом сером валуне, торчащем из воды посреди болотины, пританцовывало диковинное существо с огромными лосиными рогами, взмахивая черными растрепанными крыльями. Приглядевшись, девочка поняла, что это не крылья, а просторное одеяние из шкур, украшенное множеством звериных хвостов. Существо кружилось на месте, подскакивало, выкрикивало что-то неразборчивое в отдалении и колотило в огромный бубен, обтянутый лосиной шкурой.

— А что это он такой? — опасливо прошептала девочка.

— Злого духа призывает. А у тех иного дела нет, как мстить человеку за убиение живой плоти. Ежели дед в собственном облике их звать начнет, дух его запомнит и привяжется. И потом будет следовать неотступно всю жизнь, пока не выпьет всю душу, словно клещ…

— Вот как! А на болоте почему?

— Я расскажу, только ты о том молчи.

— Клянусь, ни слова не скажу!

— В том болоте, — зашептал Мазайка, — звериных духов обитает тьма-тьмущая. Они тут с таких древних времен поселились, что, пожалуй, даже леса еще и не было. Как сюда попали — не ведаю.

— И что с ними у деда за разговор? Что за подношения?

— Тоже не знаю. Только одно мне известно: ежели какие другие злые духи на деда нападут, то эти его защитят.

— Выходит, не абы кого дед твой призывает, раз так стережется.

— Ясно, что не абы кого…

— Нечисть из Дома Хирвы! — догадалась Кирья.

Мазайка кивнул.

— Сколько оттуда злобных тварей по лесам разлетелось! Поди теперь всех обратно загони…

Камыши вдруг зашелестели и закачались. Покрытая зеленой ряской болотная гладь пошла волнами. Старик убрал бубен и откинул кожаную бахрому, закрывавшую лицо. Кирья невольно ахнула — на нее глядел оскаленный медвежий череп с блестящими желтоватыми глазами.

— Что это? — сдавленно прошептала дочь Толмая.

— Не бойся, — сжал ей руку Мазайка. — Ведун должен закрыть лицо, чтобы духи не узнали его. А в глазницах — это чешуя каменной рыбы. Сквозь нее любого духа увидеть можно, как живого. Сама погляди…

Мазайка достал из поясной сумки небольшой плоский камень и без труда отколол от него тонкую полупрозрачную чешуйку.

— Дед меня научил. Вот, глянь…

Кирья поднесла ее к глазам, посмотрела на болото и обомлела, забыв все слова, которые знала прежде. Больше не видно было ни ряски, ни камыша, ни кривых елок с гниющими корнями. Болото кишело чудовищами — да такими, что и представить невозможно. Те, что были прежде заперты в Доме Хирвы, были им явно сродни. И среди всего этого у самых ног деда Вергиза извивалась змея — нет, змеища! Длиннее самой большой черной гадюки раз в десять, она смотрела ведуну прямо в глаза, слово играя с ним в гляделки, и скалилась, раззявив огромную пасть. Кирья тут же вспомнила сказку, которую сама рассказала арьяльскому царевичу. Уж не хочет ли змеища зачаровать деда и сожрать его?!

Но иные чудовища не давали ей подступиться, отгоняли. А дед что-то все приговаривал, взмахивая руками, и огромная змея извивалась все медленнее, будто засыпала… Когда же она совсем затихла, дед Вергиз снял с плеча обтянутую мохнатой шкурой суму, подобрал змею, словно пустую кожу перелинявшей гадюки, засунул внутрь и крепко затянул кожаным шнурком горловину. А затем без сил опустился наземь. Посидев так недолго, вдруг завалился навзничь.

— Он помирает! — вскинулся Мазайка и опрометью ринулся вниз с холма, крича:

— Дед, не помирай! Я тут!

Победитель ужасного духа вяло приподнялся на локте, скинул маску-череп и сердито рявкнул:

— Чего пришел?

Мазайка остановился, схватившись за ближайшую чахлую сосенку.

— Я думал, ты помираешь! Хотел помочь…

— И без твоей помощи когда-то помру, — хмуро отозвался Вергиз. — Стой где стоишь! Сейчас отдохну и приду…

Вскоре он поднялся и, пошатываясь, направился по болоту по колено в воде, от вешки к вешке.

— Какая нелегкая тебя сюда занесла? — недовольно обратился он к внуку, выбираясь на твердый берег.

— Я Кирью привел, — запинаясь, сообщил Мазайка. — Она в Избе Хирвы была…

— Кирью, — протянул старый ведун. — Приемную дочь Толмая… Что, желаешь ее в жертву духам принести?

— Нет, нет! Что ты, дед!

— А оно бы правильно было. Нешто она не ведала, куда лезла?

— Мы как лучше хотели…

— Наделали вы дел. — Вергиз устало вздохнул. — Столько лет Зеленый Дом был избавлен от нечистых духов, и вот они снова разлетелись кто куда! Ищи их теперь, возвращай на место…

— Дед, ты уже всех нашел? — с надеждой спросил Мазайка.

— Найти — полдела, а вот обратно загнать… Ладно, если это просто мстящий звериный дух ищет того, кто отправил его за кромку. Но иные из них гораздо хуже.

— Это как же?

— Они из-за кромки сюда были вызваны темным колдовством. Вот с такими придется повозиться. И худший из них, — узловатый палец Вергиза уперся прямо в куст, за которым пряталась Кирья, — чуть ли не родством связан с ней! Так что, глядишь, ежели в жертву ее принести, то духа того наверняка приманить можно. А когда он жертву примет, тут я его и поймаю. Ну что, девчонка? Пойдешь добром под нож?

Кирья высунулась из-за куста и в ужасе замотала головой. Без маски-черепа дед Мазайки выглядел обычным старичком, худым и седеньким, почти потерявшимся в просторном «птичьем» одеянии. Ничего такого уж устрашающего в нем, в отличие от той же Высокой Локши, не было. Кроме его слов.

— Не надо под нож! — Мазайка преградил родичу путь. — Там же не она только была! Там и царевич из Арьялы побывал, и воины его, и охотники… — Он зажмурился и добавил: — И я тоже…Только я сразу убежал…

Он приоткрыл глаза и увидел, что дед не гневается, а, наоборот, усмехается.

— Зачем же Кирье-то помирать? — воскликнул подбодренный его улыбкой внук. — Она же не злой волей туда пошла. Мы царевича остановить хотели, а он нас не послушал. Может, какое очищение ей устроишь?

— Эх, малец, малец… Рано тебе еще в дело наше соваться. Сам-то сообрази. Очищение совершить — дело немудреное. Да только, ежели, скажем, на тех же Лосиных Рогах валун вниз покатится да камнепад сорвет, при желании и умении отыскать тот валун и на место вернуть можно будет — отчего же нет? Но камнепада уже вспять не обратишь… И если кого пришибло — заново жизнь не вдохнешь. Выдь-ка сюда, девонька. Я тебе плохого не сделаю.

Кирья опасливо появилась из-за куста.

— Хоть вина твоя, по сути, невелика, зло за тобой ходит тенью. Если к исходу третьего дня мне нечистого духа изловить не получится, то, стало быть, тебе отсюда прочь уходить надо.

— Куда? — растерялась Кирья.

— Не знаю. Но тут оставаться будет нельзя. Иначе — беда всем!

Мазайка кашлянул.

— Дедка, ты уж постарайся, поймай тварь… Я не хочу, чтобы Кирья уходила.

Ведун махнул на них рукой:

— Ступайте, дети.

— Дед, так, может, помочь тебе до древа дойти…

— Ступайте, вам говорю!

Нарушители запрета побрели прочь. Кирья сунула приятелю кусок каменной чешуи, но тот оттолкнул ее руку:

— Оставь себе! У меня много.

Кирья вдруг остановилась и повернулась к отдыхающему на берегу ведуну.

— А как же с камнепадом-то?

— Каким? — не понял тот.

— Из твоей сказки. Который валун сорвал. Что с ним-то?

— Это уже не твоего ума дело.

— А если я попробую остановить камнепад?

Старик захихикал:

— Хе-хе… Девонька, то ни тебе, ни мне не по силам. Это уж пусть боги решают.

Кирья ничего не ответила. Но все в ней восстало против такого совета.

«Как же? Разве батюшка только о себе думал? Да никогда. Когда городню вода снесла, разве он клял богов или говорил: „Видяна ее поломала — пусть сама и чинит“? Нет, он сам всех собрал, и своими руками запруду заново ставил, и воду отводил. Урона было много, и то верно, что́ люди — против реки? Но он сделал все, что мог…»

— Если не остановлю, так хоть исправлю, что сумею, — сказала она наконец.

— Отец Хирва тебе в помощь, — бросил Вергиз, очевидно считая ее слова пустыми.

Кирья снова промолчала. Она ведь и сама не знала, что ей нужно сделать, да и на что она вообще способна.

Кирья и Мазайка вернулись в селение почти затемно, но там никто не спал. Возле общинного дома стоял гомон, мужчины толпились у его крыльца, громко споря и почему-то часто поминая месть. Дальше всех разносился громкий и сердитый голос Урхо.

— Что-то случилось? — озадаченно пробормотал Мазайка. — Ступай домой, Кирья, а я пойду разузнаю…

Подходя к избе, Кирья в сумерках столкнулась с Учаем, который бегом направлялся к спорящим.

— Что тут творится, братец?

— А, отстань! Не до тебя!

Учай убежал. Кирья проводила его взглядом, полным обиды. После смерти отца Учай стал как неродной. Даже на тризне… На глазах Кирьи снова выступили слезы, когда она вспомнила его грубость. Как он оттолкнул ее от смертного ложа отца, когда она в свою очередь хотела поднести ему последний дар — глиняную сойку.

— Убери прочь свою свистульку колдовскую, — прошипел он, оттесняя сестру к дверям. — Лучше поломай ее да в реку выкинь!

«Почему, что я ни сделаю, все во вред? — с горечью думала девочка. — Зачем я не пошла с Локшей? А теперь дед Вергиз велел мне уходить из селения, если он не поймает хищного духа. Что же он думает — я пойду и злой дух полетит за мной по пятам?!»

На Кирью вдруг пахнуло ветром откуда-то с неба — да таким леденящим, будто на нее дохнул сам Мана. Она посмотрела вверх да и застыла, стиснув в руках сойку. Прямо на коньке отцовской избы, черное на малиновом закатном небе, сидело летучее чудовище из Дома Хирвы. Вцепившись когтями в конек и раскинув крылья, оно смотрело на девочку, разевая зубастую пасть.

Кирья сразу его узнала, хотя в лесном святилище она видел только его ветхую шкуру и длинный пористый череп. В ее памяти тут же возник отзвук его гнусного крика. Но теперь она знала, что он ей не примерещился.

В первый миг она испугалась, но испуг почти сразу сменился вспышкой гнева. Кирья и припомнить не могла, чтобы прежде хоть раз в жизни так разозлилась.

— Пошел прочь от моего дома, злой дух! — пронзительно закричала она. — Лети в Дом Хирвы! Там твое место!

Летучая тварь поглядела на нее, переступила когтистыми лапами и еще шире раскрыла длинную пасть, словно издеваясь.

Кирья вспомнила сегодняшние слова Мазайки на болоте: ничего нет милее для нечистого духа, чем вечно мстить тому, кто лишил его плоти.

— Охотника, что тебя подстрелил, здесь уже нет! — крикнула она. — Ты опоздал! Он в Доме Дедов, мы проводили его туда. Попытайся догнать его — и он убьет тебя еще раз!

Крылатое чудовище и не думало улетать. Нет, оно не Толмая ищет, поняла Кирья. Не Толмая, а ее саму! Ярость снова охватила ее.

— Убирайся, нечисть!

Тварь распахнула крылья и издала хриплый, пронзительный крик. И как все ингри не высыпали на улицу?! Но, кроме Кирьи, никто не видел звериного злого духа, не слышал его голоса.

Вот кто-то рыдает — какая-то женщина? Кто она? Где-то плачет ребенок… А это что за голоса? Разве арьяльцы уже вернулись?

«Именем государя, стоять!»

Солнце вспыхивает над головой Кирьи, и она недовольно жмурится, готовясь заплакать. Кто-то снимает крышку с корзинки, в которой она лежит, заглядывает внутрь и довольно улыбается.

«Поставь корзину на берег и ложись рядом, скоморох, да вытяни руки перед собой! Иначе не доживешь до суда. Или доживешь, но не весь, ха-ха!»

«Ладно-ладно, вы меня поймали… Сдаюсь. Можно последнее желание?»

«Ты совсем обнаглел, ворюга? Может, тебе еще стол накрыть?»

«Да ничего такого, добрые господа! Даже вина не надо! Можно, я только сыграю вам на прощанье? Сам государь обожает мою игру на свирели! Вы небось не знаете, что она не просто ласкает уши, но порождает дивные видения и даже творит чудеса?»

«Ты что несешь, дикарь?»

«А разве не с помощью моей игры на свет появился этот прекрасный и необыкновенный ребенок?»

«Что?! Видали ли боги такую наглость? Ребята, продырявьте-ка его, только так, чтобы до столицы дожил, а потом скажем, что пытался сбежать…»

«Вы не верите, что моя игра творит чудеса?! А вот послушайте…»

Крышка корзинки снова закрывается, и словно со всех сторон раздается самый прекрасный напев, какой только слышала Кирья. Кажется, так поет само восходящее солнце, а ему отвечает, пробуждаясь, окутанная туманами земля…

Корзинку внезапно накрывает тень, налетает ветер, и чарующую музыку заглушает отвратительный крик.

«Святое Солнце, что это за чудовище? Это же див, нечисть!»

«Нет, это видение, он сам сказал!»

«Он сейчас нападет! Это зверь, стреляйте!»

Кто-то с хохотом подхватывает корзинку и, размахнувшись, швыряет ее вдаль. Мгновение полета — и корзинка плюхается в озеро. Но прежде чем она успевает набрать воды — удар, рывок, и корзина взмывает в небо.

Крики ужаса внизу удаляются, становятся все тише. И вот уже нет в целом мире больше ничего, кроме ветра…

Кирья глубоко вздохнула и с силой провела ладонями по лицу, прогоняя морок. Никого больше не было на крыше, дух древнего зверя исчез, но его крик все еще звучал в ее ушах. Как и хохот того, кто швырнул ее в воду, прямо к твари в лапы…

«А все-таки крылатый дух исчез, — подумала она, бодрясь. — Я прогнала его!»

Но в ушах ее снова зазвучал отвратительный хохот:

«Ха-ха! Не доросла ты еще, чтобы приказывать тварям из Бездны! Этим искусством владеет лишь тот, кто сам призвал их оттуда!»

Глава 5Гибель в скалах

— Это вообще что за зверь? — с сомнением спросил повар, держа за длинный хвост бурую мохнатую тушку. — На зайца вроде не похож…

— Мохначи притащили? — с пониманием спросил Хаста. — Им-то все равно, ясное дело. Это выдра.

— Ее едят?

— Всё едят, — глубокомысленно заметил жрец.

Повар скривился:

— И как мне ее приготовить, чтобы наследника не стошнило? Пойду выкину. Пригляди за котлом, почтенный жрец…

— Зачем? Оставь, пригодится.

— Неужели ты стал бы есть выдру?

— Если б ты знал, что мне в жизни доводилось есть, — хмыкнул Хаста. — Были времена, когда я сожрал бы эту выдру вместе с кожей и костями…

— Приходилось голодать? — сочувственно спросил повар.

— Я пережил великий голод в Майхоре, — сумрачно ответил Хаста.

— Ого! Сколько ж тебе лет?

— Больше, чем ты думаешь… Я был тогда ребенком. Мне было лет девять, — впрочем, я не знаю своего возраста…

— Тогда понятно, почему ты такой тощий и малорослый, — сказал повар, помешивая похлебку. — Да… Ужасные вещи рассказывают о Майхоре. Там были голодные бунты… Озверевшие северяне творили такое — как под ними земля не расступилась и не поглотила их!

Хаста поглядел на него серьезно и грустно:

— Ты говоришь с чужих слов, а я видел это своими глазами. Но я не могу их осудить, хоть и понимаю, что они и их деяния прокляты богами. Они пережили такие страдания, какие тебе и не вообразить.

— Они пожирали людей! — настаивал на своем повар. — Это против любых божеских законов! А потом государь послал туда накхов, и они подавили восстание. Есть все-таки и в накхах что-то хорошее.

— Подавили восстание? — странным голосом переспросил Хаста. — Так это называется? Они просто убили всех схваченных, от мала до велика. Ну, почти всех…

Хаста устремил взгляд то ли на котел с похлебкой, то ли на что-то, видимое ему одному. Повар с любопытством ждал, когда жрец заговорит.

— Да, прежде чем мятежники разграбили и сожгли Майхор, это был богатый город. Мне он казался огромным. Впрочем, я был тогда совсем мал. Не помню, что привело меня на его улицы. Не помню, что я там делал. Но осталось будто какое-то видение. Огромные дома по обе стороны дороги… Храм, от великолепия которого перехватывало дыхание. Помню сад…

Хаста задумчиво поглядел на реку, с однообразным грохотом падающую вниз со скалы, и верхушки сосен в небе.

— У твоего дома был сад? — спросил повар.

— Нет, у меня и дома-то не было. Я жил в саду, словно птица. Питался одними яблоками. Днями и ночами сидел на деревьях.

— Это еще почему?

— Внутри сада был дом, уж не знаю чей. Но это был знатный господин, и он совсем не желал, чтобы какая-то рыжая зверушка вроде меня обирала его яблони. По саду то и дело ходил сторож с увесистой палкой, и на глаза ему лучше было не попадаться. Там я быстро научился вслушиваться в чужие шаги и различать, кто и куда идет.

— Ишь ты! — покачал головой повар. — Что же было дальше?

— Потом Майхор взяли бунтовщики. Они навалились столь быстро и яростно, что город даже и подумать не успел о защите. Словно черная туча накрыла его дворцы и храмы и пролилась кровавым дождем… Я сидел на дереве и все видел. Как сейчас помню лица победителей — обтянутые кожей скулы, запавшие щеки, провалившиеся, горящие безумием глаза… Но как мне показалось, они сеяли погибель равнодушно, без какой-либо ненависти. Они просто были очень голодны…

И я тоже был голоден. Тогда как раз начинало холодать. Листва опадала, яблок уже не осталось. Но и сторожа не было в живых. И никого из жителей дома тоже. Но я знал, что в доме были кладовые. Когда опустилась ночь, я решился забраться в дом и поискать еды, пока всю ее не растащили и не съели мятежники.

Мне повезло — точнее, мне показалось, что повезло. Я отыскал ключи от подвала, о котором не знали бунтовщики-северяне. Я ел и не мог наесться. Все было так вкусно, так много… Я думал, что умру от счастья. Но когда я наконец обожрался до отвала, выяснилось, что умирать мне придется совсем иначе. Когда я попытался выйти из подвала, меня сразу схватили. Оказалось, что в доме уже хозяйничают накхи.

Я не слышал, как они пришли. Впрочем, кто и когда слышал, как приходят накхи? Когда рассвело, в дом начали сгонять пойманных бунтовщиков — избитых, но все еще живых. Накхи овладели городом с той же легкостью, с какой я срывал яблоко с ветки. Мятежники пробовали запирать ворота, стрелять со стен — не помогло. Те, кто пытался сопротивляться, полегли на месте. Остальных вязали и тащили к маханвиру, который привел отряд. Тот задавал какие-то вопросы, потом выносил приговор.

Одним быстро рубили головы. Других пытали — как-то очень обыденно, будто не испытывая при этом ничего, кроме скуки. Помню одного бородача — кажется, прежде он был солдатом или стражем. Ему на лоб надели веревку с узлами, в петли вставили палку и начали поворачивать. Тот ужасно кричал — а маханвир все задавал вопросы да помахивал рукой, чтобы поворачивали дальше деревянный ворот…

— Ты видел это сам? — недоверчиво спросил повар.

— Да — я стоял на коленях там, в стенающей толпе, ожидая своей очереди умереть. Потом меня тоже приволокли к маханвиру…

— И как же ты спасся? Ты же говоришь, они казнили всех?

— Так и было. В тот час меня спас цвет моих волос.

— Как это?

— Бунтовщики все как один были темноволосы. Увидев меня, маханвир нахмурился и спросил, кто я такой и что тут делаю. Я сознался, что залез в дом, потому что был голоден. Но сказал, что я не мятежник и что живу в городе уже давно… Накх прервал меня, велел запереть в подвале и сказал, что разберется со мной позже.

Я пытался вылезти через малюсенькое слуховое окошко под самым потолком моего подвала, однако, хотя тогда я был еще мельче и худее, чем сейчас, пролезть сквозь оконце мне не удалось. Зато я увидел, как к дому подъехала богатая колесница. Из нее вышел важный человек в жреческом одеянии. Это был Тулум, хотя тогда я этого еще не знал. Его сопровождали воины храмовой стражи.

— Что же занесло в этакую даль верховного жреца? — удивился повар.

— В Майхоре нашлось много такого, что ему весьма пригодилось, — усмехнувшись, ответил Хаста. — В первую очередь — древние свитки из местных храмов. Мятежники разжигали ими костры… Я увидел, как Тулум идет от колесницы к дому, и понял, что это моя надежда на спасение. Да, я не был мятежником — но в глазах маханвира я видел свою смерть. Ожидать от него милосердия было все равно что упрашивать саблезубца отдать свою добычу. Мне во что бы то ни стало следовало попасться на глаза Тулуму. Я стал колотить ручонками в дверь, крича, что мне нужно сообщить маханвиру что-то очень важное. Через некоторое время один из накхов отпер дверь, однако меня не увидел.

— Как — не увидел? — захлопал глазами повар.

Хаста усмехнулся, провел рукой над котлом, и в его руке сам собой оказался кусок мяса из похлебки.

— Вот так.

Повар невольно сложил пальцы в знак, отвращающий порчу. Хаста довольно хихикнул и продолжил:

— Накх смотрел между бочек, горшков, заглядывал в корзины, но меня не было. Я будто сквозь землю провалился! Тогда он помчался к своему начальнику. Лишь только он распахнул дверь в зал, я плюхнулся под ноги верховному жрецу, который как раз разговаривал с маханвиром.

— Постой, постой! Но откуда ты взялся? И куда ты пропал?

— Никуда. Все это время я был у сторожа за спиной.

— Ты был за спиной у накха и он тебя не заметил?!

— Так и есть.

Повар чуть опасливо поглядел на жреца и скривился:

— Такого не может быть.

— Может, и так. Тебе лучше спросить об этом у Тулума. А в тот миг я рухнул к его ногам, моля о защите.

Повар покачал головой:

— Не будь ты жрецом, я бы сказал, что весь твой рассказ — сплошные выдумки. Однако из почтения к твоему сану скажу иначе — ты дурачишь меня.

— Не хочешь — не верь.

— А может, ты попросту отвел ему глаза?

— Исварха не одобряет чародейство…

— Кроме того, что творится его именем, — дерзко заметил повар.

Огнехранитель пожал плечами и отвернулся от него, высматривая в котле еще какие-нибудь вкусные кусочки.

— Ладно, ладно. Что было дальше?

— Да что было? Накх велел меня схватить, но Тулум осведомился, в чем дело. Узнав, что я не один из мятежников, он спросил, что я делал в Майхоре. Я честно признался, что бродяжничал и воровал еду. Маханвир был крайне раздосадован моим побегом. Он хотел отсечь мне голову, говоря, что хоть я и не мятежник, но маленький воришка с годами вырастает в большого грабителя и лучше казнить меня без промедления, чтобы искоренить будущее зло.

— Однако же не казнил, — подтверждая явное, сказал повар.

— Не стану утверждать обратное. Тулум заявил накху, что, поскольку я от того сбежал и обратился к нему за защитой, теперь он волен карать или не карать меня. Маханвир согласился, хоть и без особой радости. Так я и оказался в услужении у Тулума. А потом и среди его учеников. Но это уже другая история… А сейчас у тебя закипает похлебка. Смотри, как бы не сбежала через край!

Повар всплеснул руками и побежал спасать свое варево.

— Прошу, прикажи мохначам снять котел с огня! — обратился он к Хасте. — Ты так ловко с ними болтаешь, это просто поразительно. Ты им не родня? Шучу, шучу! Главный ловчий Дакша уж сколько лет водит охотников на Холодную Спину, а и десятка слов на их языке не выучил — не дается он ариям…

— Я не из ариев, если ты об этом, — безразлично ответил Хаста.

— Да я и сам вижу, — покосился повар на его рыжую копну волос. — А не кажется ли тебе, почтенный Хаста, что мохначи уж очень обрадовались, когда им велено было остаться у водопада?

— Что ж им не обрадоваться? Карабкаться с мамонтами по скалам — удовольствие не из великих.

— А мне показалось — у них аж от сердца отлегло. Ты бы видел, с какой счастливой рожей мне притащили эту выдру…

Хаста поглядел на мохначей, как всегда устроивших свою стоянку несколько в отдалении. На охоту арии отправились налегке, оставив почти всех слуг и рабов в укрепленном стане возле деревни ингри. Мамонтов тоже взяли только четырех, невзирая на сопротивление мохначей, — те почему-то так не хотели разделяться, как будто от этого зависела их жизнь… Жрец встал и подошел к небольшому костерку, над которым что-то жарилось на прутьях. Святое Солнце, да это же змея! Кого мохначи слопают в следующий раз — лягушку?

Мохначи встретили многознающего шамана приветливыми улыбками, только Умги бросил недовольный взгляд и нарочно отвернулся.

— Доброй еды, — приветствовал их жрец. — У людей Ползучих гор нынче какой-нибудь праздник?

— Всякий будет рад, когда смерть обойдет его стороной, — проворчал Умги.

— О чем ты?

— Мои люди довольны, что им не нужно идти к медвежьим детям. Эти твари могут убить мамонта, вырвав ему хобот голыми руками. Никто еще не уходил живым из их коварных засад…

— Медвежьи дети? — повторил Хаста, чувствуя, как кровь застывает в его жилах. Он вспомнил наставления Тулума: «Царевич должен вернуться живым, даже если умрут все остальные…»

— Полумедведи-полулюди, — объяснил Умги. — Они — враги давно, всегда. Деды и прадеды прежде сражались с ними в полночных землях — домой мало кто возвращался…

— Но почему ты не предупредил ариев?!

— А зачем? — спокойно ответил Умги. — Мои люди очень устали. Когда всех южан убьют, мы пойдем домой. Можем и тебя с собой захватить, если пожелаешь. Айха будет рада.

Побледневший Хаста резко развернулся. Следовало немедленно догнать и предупредить царевича, Ширама и прочих…

Но тут где-то в скалах раздался такой грохот, будто обрушилась целая гора. Земля содрогнулась, и грохот сменился многоголосым нечеловеческим ревом.

Идущий первым следопыт сделал прочим знак остановиться. Когда все замерли на полушаге, он указал пальцем на темный провал между скал.

Там, на выдающемся далеко вперед камне, будто в полудреме, развалился огромный медведь. Впрочем, назвать его огромным означало не сказать о нем почти ничего. Сейчас, когда он дремал, положив лобастую голову на мощные лапы, его холка вполне достигала бы плеча рослого мужчины. Но что особо поразило охотников — рядом со зверем сидело иное существо, с ног до головы покрытое бурой шерстью. Вылавливая в шкуре хозяина леса блох, оно радостно кидало их себе в рот. Еще одно такое же существо почесывало за ухом громадного зверя, и тот глухо порыкивал от удовольствия.

— Надо подобраться к ним поближе, — возбужденно прошептал один из следопытов. — Что за звери рядом с ним?

— Это не медведи, — тихо отозвался второй.

— Не медведи, — подтвердил Дакша.

Он старательно разглядывал медвежью прислугу и не мог поверить глазам.

— Это люди! По крайней мере, похожи на людей, только очень больших и мохнатых! Куда выше и шире любого из наших мохначей… Да и шерсть у них покрывает все тело… Подойдем-ка поближе, надо узнать, сколько их там…

Они тихо направились вниз, стараясь не хрустнуть веткой, не зацепить камень на осыпи. Однако стоило им сделать десяток шагов, как из-за дерева бесшумно, а оттого еще более внезапно появилось громадное мохнатое существо.

— Не стре…

Дакша еще не отдал приказ, а один из охотников уже метнул дротик в гиганта, угодив тому прямо в живот. Существо завизжало, упало и начало кататься по камням, завывая от боли.

Тотчас же лес вокруг огласился негодующими криками. В них трудно было разобрать слова, однако же это определенно была осмысленная речь. А затем из-за деревьев появилось сразу несколько мохнатых зверолюдей. Ближайший держал в руках камень размером с лосиную голову. С оглушительным ревом он метнул его в охотников.

— Бежим! — крикнул Дакша.

Но бежать уже мог лишь он один. Оба стоявших рядом с ним охотника были мгновенно сбиты наземь. А затем из-за толстого ствола дерева выскочило нечто лохматое и с рычанием набросилось на распростертые тела. У Дакши не было времени глядеть, что происходило дальше. Но в тот кратчайший миг, который он видел это нечто, он вдруг с ужасом осознал, что это женщина — огромная, вполовину выше его самого, с искаженным яростью темным лицом и отвисшей почти до пояса грудью. Впереди послышались утробное рычание, тяжелые удары и вопль охотника, оборвавшийся предсмертным хрипением. Дакша, словно подстегнутый этими ужасными звуками, кинулся назад, не разбирая пути.

— Там, там! — кричал он, шарахаясь из стороны в сторону, чтобы не стать легкой целью для камней. Он бежал по тропе, пока не налетел прямо на Аюра, чуть не сбив того с ног.

Он не мог сказать, что́ «там», но ужас на его лице не оставлял желания задавать вопросы.

Телохранители сомкнули щиты вокруг Аюра.

— Отступаем к реке! — не тратя времени, приказал Ширам.

— Почему же отступаем? Если там какие-то дикари, мы зададим им трепку! — едва не застонал от огорчения Аюр. — Вперед!

Их спор закончился, едва начавшись. Несколько десятков громадных существ бросились к ним из лесу, потрясая дубинами величиной с древесный ствол. Впрочем, это и были стволы с комлем.

— Стрелы! — крикнул Джериш, останавливаясь и разворачиваясь к нападающим.

Жезлоносцы Полудня не нуждались в разъяснениях. Единым движением они выхватывали из колчанов острые, как шило, стрелы. Затем пальцы их разжимались, и положенная на тетиву стрела со свистом устремлялась в цель, а лучники вновь укрывались за щитами. Годы повторений сделали это движение безупречно отточенным. Они умели целиться на звук, на легкое движение, и, уж конечно, мохнатые громадины были для них отличной целью. Выстрелы, стоны и вой в ответ; новая стрела ложится на тетиву; поворот, оттягивающий тетиву до уха, новый выстрел…

Оставив лежать несколько бездыханных тел, зверолюди бросились под защиту деревьев. А спустя короткое время оттуда в лучников полетели тяжеленные камни. Окованный бронзовыми кругляшами щит, а уж тем более доспех они, конечно, пробить не могли. Однако метко пущенный валун сбивал с ног ариев, будто это были не могучие воины, а чурбачки в детской игре.

— Отходим, отходим! — кричал Ширам, заслоняя собой царевича и со скорбью наблюдая, как один за другим падают жезлоносцы.

Лишенные доспехов охотники первыми бросились вниз по течению реки, устремляясь к пролому. Стараясь держаться посреди них, Ширам тащил за собой ошеломленного происходящим Аюра. Полторы дюжины знатных воинов остались позади, давая уйти сыну государя. Однако стоять им так оставалось считаные мгновения.

Впереди уже слышался глухой рокот водопада. Еще немного — и они вырвутся из этой смертельной ловушки, в которую превратилось ущелье.

Накху показалось, что шум схватки отдалился и затих. Он глянул через плечо на бегу — и не увидел никого из лучников. Только бурые твари окружили упавших воинов и что есть силы колотили по уже мертвым телам своими огромными дубинами.

«Быть может, это немного их задержит», — мелькнула шальная мысль в голове саарсана. Но ее оборвал грозный рев.

Ширам глянул вперед — и обомлел. У самой реки, там, где уже висело облако водяной пыли над водопадом и грохотал поток, прямо у них на пути поднялось на задние лапы чудовище в медвежьем облике. Оно так внезапно появилось из-за обломков скал, что подбежавшие было к выходу из каменной чаши охотники даже не успели отпрянуть. Двое чуть не налетели на огромного медведя — и тут же когтистые лапы, стремительно мелькнув в воздухе, располосовали им грудь, ломая ребра, как сухой хворост.

Подняв мощнейшие лапы, зверь с рычанием устремился на сбившихся в кучу охотников. И тут сверху со скал в оставшихся в живых снова полетели камни.

Охотники и их добыча поменялись местами. Казалось, сейчас уже ничто не в силах спасти поредевший отряд. Несколько стрел, выпущенных в медведя, только разъярили ужасного зверя. Но еще больше, похоже, выстрелы взбесили звероподобных существ, засевших в скалах. Камни сыпались дождем, сбивая людей с ног и разнося им головы…

— Пригнись! — Ширам легонько оттолкнул сына повелителя, сбросил на ногу лунную косу, освобождая руки, и схватил висевшие на поясе две тыквы-горлянки, разрисованные устрашающими мордами дивов.

Эти горлянки уже давно дал ему Хаста и подробно объяснил, как ими пользоваться.

«Огненные дивы опасны, маханвир, будь с ними осторожен. Держи их подальше от воды и открытого огня, не разбей, а если захочешь выпустить демона — дерни его за косу и швыряй во врага. Но делай это очень, очень быстро…»

Изучив как следует устройство горлянок, Ширам перед выходом привязал торчащие из них, пропитанные горючей грязью «косы» к своему поясу. И теперь ему оставалось лишь дернуть их вниз. Плотно притертые пробки вылетели от рывка; «косы» проскребли по краю горлышка, воспламеняя льняные затычки. Бросок — и оба раскрашенных шара взорвались у самых медвежьих лап с оглушительным грохотом, длинными искрами и смрадным дымом. Земля содрогнулась, над скалами понеслось эхо…

В тот же миг Ширам подбросил ногой лунную косу, перехватил ее и изо всех сил вогнал в медвежью лапу, пригвоздив ее к земле. Еще миг — и, схватив за шиворот окончательно потерявшего голову Аюра, он прыгнул в водопад, крикнув оставшимся в живых:

— Спасайтесь!

Ледяная вода накрыла его с головой, обжигая и разом сводя все мышцы. Но сознание требовало — греби! Что бы ни было, выплывай!

Он с облегчением увидел, как рядом бьется за собственное спасение юный царевич. Еще немного! Еще…

Вода подхватила их и бросила вниз, обдавая множеством сверкающих, как россыпь драгоценных камней, брызг.

Глава 6Горячая встреча

Темно-багровая жидкость, хранившаяся в чеканном кувшине, тугой струей ударила в бронзовую чашу. Учай понюхал, опасливо пригубил, внимательно прислушался к ощущениям, пожал плечами и одним глотком выпил иноземное зелье.

— Ну как оно? — с любопытством глядя на него, спросил один из охотников.

— Сладкое. Но не как медовуха, по-другому. И такое… — Он попытался было подобрать слова, но ничего подходящего не вспомнил. Ему нечем было выразить терпкий вкус этой опьяняющей жидкости, которую он сначала принял за кровь, а уж потом почуял ее манящий аромат.

— Нате, попробуйте! — Он протянул кувшин ближайшему сородичу.

— Еще одного! Еще одного нашли! — раздались крики из дальнего угла опустошаемого стана. — В хлебной печи спрятался!

Учай зыркнул на соплеменников, волочивших за длинные волосы смуглолицего чужака. Сейчас тот был и вовсе черный от копоти. Прислужник трясся и заливался слезами, умоляя отпустить его, сулил богатые дары и полное молчание. Но Учаю не было дела до его криков. Он глядел на него, как волк, заваливший олениху и готовящийся вонзить в ее горло клыки.

«Последний или еще кто-то остался?» — крутилось в его голове.

Захват стана арьяльцев удался на славу. Еще до ухода охотников на север Урхо, в знак благодарности за щедрые дары и прочие милости, от имени всех ингри предложил каждый день привозить в острожек воз хвороста. Эти глупцы согласились. День за днем ингри действительно привозили топливо ничего не подозревающим гостям, невольно поражаясь их беспечности. Заявиться в чужие земли, осыпать там всех самыми тяжкими оскорблениями — и жить как ни в чем не бывало, пренебрегая даже охраной! Конечно, если бы арьяльский стан охранялся так же надежно, как раньше, ничего бы не получилось. Но лучшие воины ушли, а оставшиеся явно решили расслабиться в их отсутствие.

За что и поплатились. На другой день после возвращения Учая, едва рассвело, воз, как обычно, подкатил к воротам. Сонные охранники, завидев дружелюбную улыбку сына недавно погибшего вождя, сняли засов и впустили услужливого дикаря. Однако, едва воз оказался посреди ворот, хворост вздыбился и разлетелся в стороны. Четверо молодых парней с костяными ножами ринулись на охрану.

Младший сын Толмая сам возглавил нападающих. Выхватив из ножен подаренный ему великолепный кинжал, он с медвежьим рыком набросился на окаменевших от неожиданности сторожей. Он замахивался широко, будто охотничьим копьем, и бронзовый клинок с легкостью вонзался в человеческую плоть, доставляя Учаю истинное удовольствие. Никогда прежде он не убивал людей и не чувствовал ничего подобного. Но в тот миг душа его пела. А когда подоспели притаившиеся поблизости соплеменники с ножами и дубинами, когда ворвались в распахнутые ворота и бросились к шатрам, он и вовсе почувствовал, что, быть может, сегодняшнее утро — лучшее в его жизни.

Лишь с мохначами дело не заладилось. Увидев, что в стане ариев идет резня, погонщики мамонтов, не издав ни крика ужаса, ни воинственного клича, молча побежали к своим косматым зверюгам. А потом громадины выстроились в линию и пошли на ингри, все ускоряя ход. Не ожидавшие такого поворота дел, охотники бросились было наутек. Но тут Учая осенило, и он завопил:

— В стороны! Пропустите их!

Его расчет был верен. Огромные звери, свалив наскоро построенную ограду, устремились прочь. Их никто не преследовал. Но мохначи и сами явно не думали возвращаться.

— А теперь убивайте всех! — закричал Учай, упиваясь своей победой. — Пусть они станут жертвами на поминальном пиру моего отца!

Этот длинноволосый, прятавшийся в печке, похоже, остался последним.

— Нет, — всхлипывал он, цепляясь за рукава забрызганной кровью рубахи ингри. — Не убивайте меня! Я не сделал ничего плохого! Я лишь виночерпий, не воин!

— Кто-кто? — с недоумением вопросил Учай, пытаясь понять, о чем говорит чужестранец.

— То, что вы пьете, — это вино! Отборное вино! — зачастил тот. — Но вино будет еще лучше, если знать, какое яство оттенит его вкус. Одни вина пьют с мясом, другие с рыбой…

— Дай сюда! — Младший сын вождя протянул руку к одному из сородичей, пробовавшему содержимое кувшина. — Ты говоришь про это зелье?

— Да, прекрасное вино с южного склона…

— Молчи. — Учай приложился к горлышку и вновь почувствовал, как сладкая и терпкая жидкость вливается в его горло. «Вот он какой, вкус этого чудесного дня», — подумал он.

— А если взять сыр…

Учай допил вино до дна, отшвырнул кувшин и схватил слугу за горло, не давая продолжить.

— Я только хотел… — прохрипел виночерпий.

— Мне оно и так нравится. — Сын вождя вновь вытащил кинжал Ширама. — Ты мне не нужен!

И Учай с размаху вонзил клинок в живот бронзоволицего.

— Мой отец отмщен! — покончив с последним врагом, воскликнул он. — Я покарал чужаков, будь они вовеки прокляты! Бросьте их тела в реку — они не заслужили погребения…

— Погоди, — раздался неподалеку властный голос Урхо. — Ты говорил, что завел сына большого вождя к медвежьим людям. Что они не вернутся…

— Разве я когда-то обманывал тебя?

Лицо старшего брата было сумрачно, точно осенняя туча над Холодной Спиной.

— Они возвращаются.

Найти обратную дорогу и в самом деле было совсем несложно. След, оставленный мамонтами в лесу, легко было заметить даже в сумерках. Ширам торопил мохначей, спеша добраться до безопасного острожка. Ужас произошедшего гнал оставшихся в живых ариев, подобно рою лесных пчел. Раненых погрузили на мамонтов, остальные спешили вслед за ними, пытаясь осознать случившееся.

Лишь чудо позволило им спастись из западни — а сколько товарищей там осталось! Когда вода лесной речки окрасилась красным от крови гибнущих людей; когда в водопаде мелькали тела и поток выкидывал их на камни — кого-то оглушенным, а кого-то уже мертвым; когда уцелевшие охотники, задыхаясь, выползали на берег и устремлялись к мамонтам, а вслед им несся громовой рык и летели обломки скал…

Большая часть ловчих, в том числе их предводитель, многоопытный Дакша, остались навсегда во владениях медвежьего народа. Из Жезлоносцев Полудня не выбрался ни один.

— Надо вернуться! — пронзительно кричал Аюр, озираясь назад, когда мамонт уносил его вдоль ручья на юг. — Там же Джериш! Ширам, прикажи мохначам остановить мамонтов! Там остались наши воины!

— Нет! — отрезал тот. — Если живы, пусть спасаются сами.

— Ты предатель! — взвыл царевич. — Ты хотел погубить их… Погубить нас всех!

Он собрался соскользнуть с мамонта на землю, но Ширам поймал его за ворот и вернул на место.

— Я тебя спасаю, — рявкнул он. — Жезлоносцы дали тебе уйти, они выполнили свой долг! Так умолкни и не мешай мне выполнять мой!

— Но что, если кто-то из них еще жив?!

— У телохранителей своих телохранителей не бывает. Веди себя достойно твоего высокого рода!

Аюр, почти не осознавая, что делает, схватился за кинжал. Все клокотало у него внутри. Ему казалось, что он готов сейчас сотворить что-то ужасное… Но вместо этого царевич упал ничком на тюфяки и залился слезами.

Ширам сжал губы и отвернулся.

— Гони быстрее, — приказал он мохначу, не заботясь, понимает тот его или нет. — Они могут нас преследовать.

С того дня царевича как подменили. Даже Ширам искоса поглядывал на него, удивляясь перемене. Аюр почти все время молчал. Только временами он резко оглядывался назад, будто слышал голоса своих телохранителей. Будто ему казалось, что оставшиеся в медвежьей земле воины все-таки спаслись и догоняют их…

Случившееся не укладывалось в сознании Аюра. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что могучих, жизнерадостных жезлоносцев больше нет на свете. Что отборные воины Аратты погибли в одной жалкой стычке с какими-то косматыми великанами. Полегли в считаные мгновения! Были растерзаны и, должно быть, съедены. Уж точно не похоронены по воинскому обряду… И все потому, что он пожелал отыскать громадного медведя, потому что одного добытого чудовища ему показалось недостаточно… Да если бы он знал, чем кончится дело! Они могли бы уже со славой возвращаться домой, и все были бы живы!

Ширам тоже вспоминал и обдумывал произошедшее — а особенно рассказы проводника об «отце всех медведей». Да, Учай не обманул ни словом. И даже предупредил, пусть и неявно, что эта земля принадлежит чужакам. Но отчего-то ему казалось, что сын вождя сказал не все, что знал. Далеко не все…

Уж не завел ли он их сюда намеренно, чтобы погубить? Но зачем ему это надо? Впрочем, так ли это было, или же то были попытки обвинить хоть кого-нибудь в своих бедах, он пожалуй и сам не мог сказать. И потому ждал возвращения, чтобы выведать у сына вождя, как все обстояло на деле. Уж что-что, а выведывать он умел. Хотя и не все после этого выживали. Но истина важнее чьей-то там жизни.

На третий день, взобравшись на огромный замшелый валун, торчащий среди сосен, Ширам разглядел дымы, поднимавшиеся над селением ингри. Накх велел мохначам поторопить мамонтов. Не то чтобы он опасался молчаливых погонщиков, но все же на обратном пути ему было неспокойно. Кроме него и царевича, выжило не больше дюжины охотников, причем часть из них были ранены, а также жрец и повар. Вряд ли они сильно помогли бы, если бы мохначи, весьма похожие на медвежьих людей, вдруг решили завершить то, что не удалось их еще более крупным и косматым сородичам. Но те, как обычно, казались безразличными ко всему, кроме своих ездовых зверей. Осталось пройти уже совсем немного — и у ариев будет подкрепление, добрый отдых и сытный ужин.

Если бы не снова появившееся ощущение взгляда в спину…

Мамонты двигались неспешно, время от времени срывая хоботом листву с окрестных деревьев и пучками отправляя ее в рот. Урхо тяжело вздохнул, расправил плечи и поудобнее взялся за копье.

— Что ты задумал? — одернул его младший брат.

— Их там совсем мало. Мы сможем напасть на них хоть сейчас. Тут, в лесу, им негде развернуться…

— И что? Каждый из арьяльцев опаснее волка! Разве ты не видел, как они пускают стрелы в цель? Или уже забыл, как боролся с тем чернявым? Вон он, вертит головой… Неужели почуял нас?

— Хоть бы и почуял, — проворчал Урхо. — Нас здесь три десятка, а их и дюжины не наберется. И гляди, ни одного воина не осталось!

— А царевич? — возразил Учай. — Да и охотники умеют метко стрелять. Кого из родичей ты завтра хочешь проводить в Дом Дедов? Или же сам туда вознамерился?

— Когда мы выходим на кабанов, мы тоже не всегда возвращаемся.

— Я с тобой согласен, брат, — отозвался Учай, задумчиво прищурившись, — но здесь нужна хитрость, а не храбрость.

— Что же ты скажешь арьяльцам, когда они доберутся до берега Вержи и увидят разоренный стан? Что на их слуг напали звери? Или мамонты взбесились и всех затоптали?

— Нет, я ничего не буду говорить им. Скажи парням — пусть уходят отсюда.

— Ты что-то задумал? — хорошо зная брата, спросил Урхо.

Учай ухмыльнулся.

— Мы должны их встретить на берегу, не доходя до частокола. Чужаки наверняка голодны. Пусть женщины выложат на блюда наилучшую снедь. Пусть наполнят чаши брагой. Мы окажем им достойный прием…

С самого рассвета Ширам то и дело ощущал устремленный на него взгляд. Это чувство то появлялось, то вновь исчезало. Неопределенность вызывала у накха глухое раздражение. Когда бы он мог, то еще утром остановился бы и разослал по округе следопытов, чтобы понять, чьи это глаза пялятся на него без спросу. Но у него не было на это ни людей, ни времени.

— Тебя что-то тревожит, маханвир? — спросил Хаста, давно за ним наблюдавший.

— За нами опять следят. И следят давно.

— Кто?

— Не знаю. Но не звери — люди.

— Здесь не должно быть врагов, — заметил жрец. — Это земли ингри, а уже совсем скоро мы выйдем к нашему острожку.

Сосновый лес совсем поредел, идти стало легко. Пологий холм, увенчанный частоколом, уже виднелся вдалеке в просветах между деревьями.

— Скоро мы сможем отдохнуть и залечить раны…

— И все же за нами следят.

Хаста задумался. Светило нежаркое солнце, шумели сосны. Все вокруг дышало миром и спокойствием.

— Может, пока нас не было, кто-то напал на ингри и захватил их деревню… Но кто? Кому здесь нападать? Родовая вражда?

Ширам покачал головой:

— Нет. Вождь, помнится, упоминал, что в трех днях пути на полдень находится еще одно селение ингри. Но они с ним не враждуют.

— Кто знает? Его гибель могла все изменить.

— И то правда. Мы не много знаем о нравах ингри.

— Во всяком случае, — подытожил Хаста, — кто бы это ни был — они нас явно боятся. Иначе бы не прятались по кустам.

— Очень скоро мы сможем это узнать. Но до того как мы окажемся под защитой частокола, все же не стоит убирать рук с оружия.

Сосновый лес закончился. Косматые звери, понукаемые мохначами, шагали по заросшей кустарником равнине к реке. Частокол, загон мамонтов, ворота были уже хорошо видны. Должно быть, возвращение охотников тоже не прошло незамеченным: неподалеку от ворот суетились слуги, а от селения в сторону арьяльцев двигалась толпа жителей с чашами в руках и деревянными блюдами, полными жареной птицы и соленой рыбы. На лицах измученных охотников появились радостные улыбки. Даже Аюр, заметив толпу, встрепенулся, выходя из своей горестной задумчивости.

— Смотрите, как ингри рады нашему возвращению, — повеселев, обратился он к Шираму и жрецу. — Мы были добры к ним, и, конечно же, они помнят добро. Видишь, Ширам? Твои страхи напрасны!

Накх промолчал, продолжая разглядывать оживленно галдящую толпу на дороге и прислугу у ворот. Что они там делают, что тащат наружу?

Охотники разом умолкли и ахнули, забыв о голоде и усталости.

— О! — воскликнул Аюр, впиваясь глазами в ворота. — Они доделали чучело! Чудовищный зверь сам вышел, чтобы встретить нас! Он поистине великолепен!

В отличие от прочих, Ширам на чучело едва взглянул. Конечно, радости ингри сложно было не заметить. И все же… Что-то было не так. Оставалось только сообразить — что.

Во главе толпы саарсан видел обоих сыновей погибшего вождя. Старший, Урхо, важно вышагивал впереди, завернувшись в длинный беличий плащ — недавний подарок царевича. Второй сын шел чуть позади, укрываясь за широкой спиной брата. Но накх отметил, что его ладонь лежит на длинном кинжале, еще совсем недавно украшавшем его собственный пояс.

Мамонты остановились перед ликующей толпой. Все ловчие, кто мог ходить, спешились и окружили белого мамонта, на котором восседал Аюр, чтобы изобразить подобающую сыну великого повелителя свиту.

Что-то не так…

Ширам, готовясь спуститься с мамонта, еще раз огляделся — и вдруг замер, не веря своим глазам.

Ну конечно! У людей, хлопотавших наверху, возле выставленного в распахнутых воротах устрашающего чучела, были светлые волосы! Не темные, как у большинства слуг, и не медово-золотистые, какие встречались у ариев, а белые, словно некрашеное полотно!

— Это засада! — что есть сил заорал он, толкая сидевшего перед ним мохнача. — Гони!

Не задавая лишних вопросов, как, впрочем, и всегда до того, погонщик рявкнул что-то невразумительное — и послушное его воле животное бросилось вперед с неожиданной резвостью, давя не успевших расступиться ингри. Прочие мамонты с трубным ревом устремились следом.

— Бей их! — заорал Учай, первым сообразив, что ловушка раскрыта. Его рев подхватили остальные. Урхо выхватил из-под плаща тяжелый топор и вонзил его в ближайшего охотника. Беличий плащ полетел на землю и был мгновенно растоптан ринувшейся на ариев свирепой толпой.

Застигнутые врасплох охотники не смогли оказать никакого сопротивления. В считаные мгновения их сбили на землю и, навалившись всей кучей, принялись рубить и колоть. Кто-то из охотников успел вцепиться в покрытые густой шерстью бока бегущих мамонтов, но позади явственно раздавались вопли ужаса, переходившие в крики избиваемых.

— Вперед, вперед! — хлопая мохнача по спине, кричал Ширам. — Засада!

— Хо-хо! Они бегут! — потрясая топором, ликовал Урхо, глядя на быстро удаляющихся вдоль берега реки мамонтов. — Мы победили!

— Чему ты радуешься? — подскочил к нему взбешенный Учай.

— Мы убили их воинов, а трусы сбежали! Они больше не осмелятся к нам прийти!

— Вот как? Не осмелятся? — Он ухватил брата за плечо и с силой развернул туда, где в лужах крови лежали убитые охотники царевича ариев. Вокруг стонали раненые ингри, не успевшие увернуться от неожиданно стремительных косматых гигантов.

— Ты видишь там царевича? Или его темнолицего родича? Нет! Ты разве не понимаешь, что они ушли невредимые и теперь вернутся с большим отрядом, чтобы отомстить за гибель своих людей?!

— Но мы задали им хорошую трепку! — заявил Урхо, удовлетворенно оглядывая поле битвы. — Они больше не решатся…

— Да ну! Скажи мне, старшак, где ты был, когда мальчишка рассказывал нашему отцу о могуществе своей державы?

— Эка невидаль, — беспечно отмахнулся Урхо. — Когда я выхваляюсь перед девицей, я могу ей поведать, как у самого Великого Зверя медвежьих людей из пасти кусок мяса вырвал и язык ему вокруг зубов обвязал!

— Смешно, очень смешно! Но только наш отец — не красна девица. Пока ты на пиру хлестал ячменное пиво, я внимательно слушал…

— Я тоже слушал, — обиженно произнес Урхо. — Ты что, поверил в сказки арьяльцев? Будто могут существовать огромные селения, в которых живет столько народу, сколько в амбаре зерна? Это же все пустые речи! Они хотели обмануть, запугать нашего отца. Столько людей не могут жить в одном месте. Ни один лес не прокормит их…

Учай досадливо покачал головой.

— Ты так ничего и не понял. Мальчишка говорил правду. С ним отправили множество охотников и отменных воинов не для того, чтобы он захватил новые земли, и даже не для того, чтобы он забрал дань. Ему просто захотелось поохотиться! Понимаешь? Обычная прихоть — и он отправляется невесть куда, за много дней пути от дома, чтобы найти небывалого зверя вроде этого секача из угодий самого Маны. — Он кивнул на стоящее у ворот чучело. — И ему дают отряд, которого достаточно, чтобы стереть любой из родов ингри. А теперь подумай, сколько воинов они могут прислать, если речь пойдет не о прихоти…

Урхо насупился:

— Что же ты предлагаешь?

— Как что?! Они не должны вернуться домой — ни один из них! Мало ли опасностей может подстерегать охотника? Они должны исчезнуть. — Учай кровожадно улыбнулся. — Сейчас они радуются, что сумели вырваться из западни. Наверняка думают, что опасность позади, и мечтают о возвращении. Но Лосиных Рогов им не миновать.

— Ты думаешь перехватить их на Лосиных Рогах? — тут же сообразил Урхо.

— Где же еще? Это наилучшее место для засады. Пока они пойдут берегом, мы успеем не только добежать туда напрямик через лес, но и вознести жертвы в храме Крылатого Вармы, чтобы он даровал нам удачу… — Учай проводил пристальным взглядом удаляющихся мамонтов. — Ибо если мы не убьем их сейчас, то удача нам понадобится, чтобы сберечь шкуры, когда мальчишка и этот его сородич, едва не свернувший тебе голову, вернутся сюда с войском…

— Ты прав, — вздохнул Урхо, вспоминая недавние состязания и руки казавшегося невзрачным противника, ставшие для него настоящим капканом, как расколотое дерево с выбитым клином. — Мы встретим их на Лосиных Рогах… Брат?

Учай смотрел вдаль, прищурившись, и о чем-то напряжено думал. Потом глаза его вспыхнули, а на губах промелькнула змеиная ухмылка. Это выражение было с детства знакомо Урхо. С юных лет младший брат был необычайно изобретателен на разнообразные выходки, особенно же на пакостные. Похоже, с возрастом этот дар темных богов только усиливался.

— Ты не видел нынче волчьего пастушка? — спросил Учай, продолжая недобро улыбаться. — Он вроде бы вертелся где-то поблизости… Мне надо немедля с ним побеседовать!

— А, вот ты где! Иди-ка сюда, парень…

Мазайка послушно подошел к младшем сыну Толмая, удивленно глядя на него. После возвращения с севера Учай разительно изменился. Как будто и взгляд, и выражение лица, и даже осанка принадлежали другому человеку. Тот Учай, которого Мазайка знал прежде, был тощий вредный парень с ехидными шуточкам наготове; у него и борода толком расти еще не начала, и мало кто воспринимал его всерьез. Этот же, новый, оставил свои шутки и разговаривал так жестко и властно, будто уже был избран новым вождем. Даже взрослые мужи смущались, отвечая ему.

— Послушай, Мазай. Я знаю, что старый Вергиз передал тебе манок и научил призывать… Ну, ты понимаешь, о ком я говорю.

Мазайка растерянно взглянул на него:

— Дядьки? Да, они придут, если я позову. Ты собрался на охоту?

— Ну можно сказать и так, — осклабился Учай. — Охоту на арьяльцев! Эй, что ты так побледнел? Мне просто надо их выследить… И слегка пугнуть. Это-то Дядьки могут сделать?

— Я н-не знаю, — пробормотал мальчик. — Дядьки никогда не выслеживали людей… Только если кто-то случайно зайдет прямо к их норам, как царевич, и то они просто прогонят его…

— Какая разница — звери, люди! Волки гонят оленя, смогут загнать и мамонта! Что ты таращишь на меня глаза, Мазай? Время уходит, наши враги убегают! Но они не смогут бежать всю ночь. Где-то же они остановятся на ночлег, и вот тогда…

— Но Дядьки считают людей родичами! — взволнованно воскликнул Мазайка. — Наша семья их этому учит уже несколько поколений! Если они узнают, что люди могут быть добычей… Мне даже подумать страшно, что будет! Ночной Гость зараз перекусывает лосю ногу!

Глаза Учая полыхнули, озарившись новой мыслью, но он не подал виду.

— Да кто же говорит об охоте на людей? — вкрадчиво ответил он. — Пока я просто хочу, чтобы твои волки помогли прогнать врагов с нашей земли. Ведь ты тоже хочешь, чтобы те, кто убил нашего вождя и замышляет козни, убрались отсюда, правда?

— Да-а, — протянул Мазайка.

Учай говорил правильно. Как можно не хотеть, чтобы враги ушли?

— Ну вот! Я всего лишь хочу, чтобы Дядьки пугнули мамонтов и заставили их бежать через Лосиное Горло. В этом-то ведь нет ничего запретного? Разве Дядьки не помогают нам на охоте? Разве они не стражи нашего рода?

Мазайка нахмурился. В словах Учая не было ни слова лжи. Но…

— Пошли с нами, Мазайка. — Сын вождя обнял его за плечи. — Сегодня ты вместе с воинами выступишь на защиту родной земли! Не каждый отрок удостоился такой чести! А я скажу тебе, когда призвать стаю…

Глава 7Охота на охотников

Разоренный острожек и селение предателей-ингри остались далеко позади. У длинной каменистой отмели, напоминавшей язык, погруженный в холодную воду, мамонты замедлили свой бег, а там и вовсе остановились.

— Что такое? — Ширам недовольно пихнул в спину сидящего на холке зверя Умги.

Тот что-то пробурчал себе под нос.

— Он говорит — братья устали и хотят пить, — перевел Хаста, сидевший на другом мамонте.

Жрец был бледен — в ушах у него все еще стояли звуки ударов и крики жертв. Остальные уцелевшие арии выглядели не лучше. Аюр в ужасе глядел то на Ширама, то озирался назад. В руках у него был лук и стрела, но от неожиданности он даже не успел воспользоваться ими. Двое уцелевших молодых охотников, которые ухитрились на бегу взобраться на вьючного мамонта, сидели на тюках, вцепившись в шерсть, и ошеломленно молчали.

— Скажи ему, что сейчас не время отдыхать, — велел Ширам, который единственный, кроме мохначей, сохранил самообладание. — За нами может быть погоня!

— Братья хотят пить, — повторил Умги, к большому удивлению накха, на искаженном, но вполне понятном языке Аратты. — Спускаться надо.

Он будто стек по спине огромного зверя на землю и, нимало не заботясь о том, что Ширам и молодой царевич еще наверху, стал развязывать узлы длинных кожаных ремней, удерживавших на спине мамонта легкую резную башенку.

— Ты что делаешь? — возмутился Ширам, в мгновение оказываясь рядом с дикарем.

— Это ваше, — не глядя на него, ответил Умги. — Нам не надо. Мамонт — мой. Он мой брат. Воду пить и обратно идти.

— Стой! — Накх ухватил мохнача за длинные космы. — Ты что это задумал?

Над его головой тут же мелькнул свернутый в кольцо хобот. Еще миг — и он выпрямится, сбивая с ног обидчика. А затем… Ширам знал, что может статься, если этакая шерстяная гора наступит на человека.

— Что ты задумал? — повторил он куда мягче, отпуская нечесаные патлы вожака погонщиков и еле сдерживаясь, чтобы не всадить ему в брюхо кинжал.

Подлый мохнач! Ширам изо всех сил пытался подавить в себе ярость. Так, значит, все это время он прикидывался, что не знает языка ариев, а сам следил за ним и слушал их разговоры? Может, мохначи все тайно владеют человеческим языком? Чего он еще о них не знает?!

— Мы не воевать с лосиным народом. Мы не любить их, — холодно глядя на него, сообщил мохнач. — Только медвежьи люди — враги.

Он махнул рукой на полночь.

— Постой! — У Ширама перехватило дыхание. — Вы что же, знали о медвежьих людях?

— Мой дед туда ходить — много наших полегло, — безразлично ответил Умги. — Теперь и ваших много. Медвежьи люди убивать всех.

— Что же ты не рассказал об этой земле?!

— Мы не хотеть идти, — напомнил мохнач, продолжая развязывать узлы. — Ты сказал — надо. А сейчас мы все идти назад — к лосиным людям.

— Повтори, что ты сказал!

Ширам было подступил вплотную к мохначу, но хобот вновь взвился над его головой.

— Мы убили ингри. Братья потоптали их. Они не хотеть. Теперь им плохо. — Умги похлопал косматый бок своего побратима. — Он весь болит. Мы идем к ингри говорить, что не хотеть убивать их.

— Но ты подрядился доставить нас в обе стороны!

Дикарь кивнул.

— Вас тут оставлять, мы идти к ингри. Когда снова пойдем, вы тут стоять, мы забирать.

— И когда же ты пойдешь обратно?

Умги поглядел на него задумчиво, пытаясь подобрать слова, описывающие неопределенно долгий срок — значительно более длительный, чем подвластные ему три дня.

— Снег придет, земля станет.

— Но до снега еще долго!

— Братьям плохо. Им много ходить и кушать.

Легкая башенка качнулась и съехала набок. Аюр, который сверху с недоумением наблюдал за беседой, едва не выпал из нее, но все же успел схватиться рукой за золоченый столбик и неловко спрыгнуть на землю. Его подхватил Хаста, который спустился вниз сразу, как только понял, к чему клонится дело.

— Вы свое забирать, мы уходить, — сказал Умги, исподлобья глядя на накха.

— Э нет! — сквозь зубы процедил саарсан. — Вы поите своих зверей, и мы все быстро идем дальше!

— Воду пить, уходить. — Мохнач указал на остальных погонщиков, сгружающих на землю тюки с имуществом большой охоты. Даже Айха, бросая печальные взгляды на Хасту, вместе с остальными освобождала братьев от поклажи. Намерения перепуганных и обозленных южан не шли ни в какое сравнение с душевной болью, от которой страдали ее родные звери…

— Вы никуда не пойдете!

Ширам отпрыгнул в сторону, и в руках его словно выросли метательные ножи.

— Грузите все на место!

Умги злобно насупился. Другие мохначи развернулись в его сторону, перекидываясь короткими хриплыми возгласами, — и, словно эхом отвечая на их недовольство, мамонты начали неторопливо выстраиваться полукольцом вокруг крошечного отряда.

— Мы уходить.

Звонкий лай прервал их ссору. Священная гадательная собака подскочила к мохначу и начала прыгать вокруг него, заливисто гавкая.

— Погляди-ка сюда, Умги. — Хаста подошел к старшему погонщику, доставая из своей сумки какой-то свиток.

— Мы уходить, шаман, — подозрительно глядя на рыжего жреца, предупредил мохнач.

— Нет. — Хранитель тайного знания отрицательно мотнул головой, будто взмахнул факелом. — Смотри сюда. Ты знаешь, кто это?

Ширам бросил на жреца недоумевающий взгляд. А тот спокойно развернул свиток, и Умги увидел там…

Да, да, конечно! Он не мог обознаться! Это же Айхо! Такого изгиба бивней, такой высокой холки не было ни у одного другого мамонта. Он на всякий случай кинул взгляд на своего побратима и молча кивнул.

— А теперь гляди…

Жрец ухватил развернутый свиток второй рукой и чуть надорвал его — медленно, напоказ.

— Ты давал слово довезти нас до Аратты. Помнишь? — Светлые глаза жреца смотрели прямо в лицо главе погонщиков. — Твое слово запечатано здесь. Если ты разрываешь слово — я разрываю свиток! И его душу тоже разрываю!

Великан Айхо задумчиво поглядел на тщедушного рыжеволосого человека, не понимая грозящей ему смертельной опасности. Но Умги все прекрасно понял. Глаза его округлились так, что чуть не вылезли из орбит. Зубы заскрежетали, лицо ужасно исказилось от ярости и душевной боли. Никогда он не ждал добра от южан. Никогда не доверял их пронырливому шаману. Но чтоб вот так!

Да этот рыжий заморыш оказался поопаснее, чем злобный Ширам! Тот хоть всякий день был похож на готовую ужалить гадюку — а этот все ходил, вынюхивал, улыбался, что-то зарисовывал… И вот на́ тебе.

— Мы пойти, — прохрипел мохнач, делая знак соплеменникам остановиться и прекратить разгрузку. — Поить братьев, идти в Аратту.

— Так-то лучше, — кивнул жрец. И тут же почувствовал на себе такие недобрые взгляды, что ему понадобилось немедленно погладить священную собаку, чтобы снять с себя порчу. — Вот так-то лучше.

Тем вечером остановились рано, едва начало смеркаться. Дальше путь лежал по узкому проходу между высоким берегом реки и нагромождением скал — таким неприятным на вид, что Ширам, не раздумывая, велел устраивать стоянку прямо у входа в теснину. Мохначи были полностью согласны с ним и как ни в чем не бывало принялись таскать своим побратимам кипы зеленой травы, совершенно не заботясь о дровах для костров.

Хасте пришлось взять эту обязанность на себя. Деревья в этой каменной теснине почти не росли — за высохшими кустами пришлось взбираться на скалы. С одной из них Хаста заметил вдали необычное строение, нечто вроде домика из окатанных водой камешков, какие складывают дети на морском берегу. Только эти камешки были огромны, — пожалуй, чтобы сдвинуть один такой с места, понадобилось бы не меньше полудюжины взрослых мужчин.

— Что за дитя игралось в этих скалах? — глядя на маячившее вдалеке строение, пробормотал он.

Однако времени разбираться не было. Уже смеркалось, и до темноты следовало вернуться.

Спускаясь с горы с охапкой хвороста, жрец увидел картину, поразившую его так, что он на время даже забыл о великаньем доме. Оба спасшихся охотника, сняв рубахи и обливаясь потом, таскали к тропе увесистые камни. Ширам делал все то же самое, но полностью одетый — должно быть, не желая показывать непосвященным, сколько и какого оружия на нем спрятано.

Хаста приблизился к Шираму и, пожелав ему скорейшего и успешного завершения трудов, осторожно поинтересовался, чем это доблестный маханвир, собственно, занят.

— Проваливай! — рявкнул накх, едва удостоив жреца взглядом. — Займись костром!

Он бросил валун с голову медведя величиной поперек тропы, развернулся и пошел за следующим камнем. Выбившиеся из сил охотники, силясь отдышаться, тупо разглядывали неказистую, едва до колена, насыпь поперек тропы.

— Что расселись? — прикрикнул на них Ширам. — Идите за кольями!

— Ты что же, намерен поставить здесь изгородь? — спросил Хаста, глядя вслед едва плетущимся охотникам.

— Ты на редкость догадлив, — усмехнулся накх. — А что, это похоже на что-нибудь еще?

— Прямо сказать, изгородь эта кучка тоже мало напоминает.

Ширам едва сдержался, чтобы не схватить жреца за горло.

— Это все твои приятели-мохначи, — процедил он. — Если бы вон тот лохматый не сбросил бревна для рогаток, когда мы улепетывали из деревни ингри, походную ограду можно было бы собрать и поставить без всякого труда. Но эта тварь решила, что его мамонту тяжело бежать. И теперь — вот. — Ширам ткнул ногой лежавшие на земле валуны. — Сейчас колья между камнями натыкаем…

— Ты думаешь, это нас от чего-нибудь защитит?

— Хаста, я сказал тебе заниматься костром!

— Айха уже развела его, и хвороста хватит до утра. Ответь мне, Ширам, — в этой кучке камней есть какой-то смысл?

— Если ингри сунутся ночью, может, хоть ноги переломают, — мрачно ответил накх. — Повыдергать эти колья несложно, но пока они стоят, врагу будет сложнее в нас целиться. А значит, у нас будет несколько лишних мгновений, чтобы сбежать.

— Ты говоришь это так спокойно, — с невольным удивлением отметил Хаста. — Ни один арий не произнес бы вслух этого слова. Даже «отступить» они выхаркивают из себя, как застрявшую в горле рыбью кость.

— Поэтому они мертвы, а я тут болтаю с тобой.

Ширам развернулся и зашагал к каменной осыпи за следующим булыжником.

После захода солнца, за скудным ужином у костра, Хаста вспомнил про великаний дом и решил поделиться своими наблюдениями с Ширамом. Но тот лишь хмуро спросил:

— Там были люди?

— Нет, — чуть подумав, сказал жрец. — Людей я там не видел…

— Тогда и беспокоиться не о чем. Напиши об этом доме в своих заметках.

— Но кто-то же построил его, — не унимался рыжеволосый.

— Может быть, медвежьи люди, кто знает? Главное, что сейчас там пусто.

— А если нет? Если те, кто живет в этом доме, сейчас, ну скажем, охотятся, а ночью вернутся? Если это и впрямь медвежьи люди — что тогда?

— Послушай, — вздохнул Ширам, — у нас сейчас нет возможности направиться к той скале и выяснить, что за дом ты увидел. Может, это и вовсе не дом — просто камни так свалились один на другой…

— Дом, дом. А вокруг него — частокол!

— Все равно у меня нет ни людей, ни сил. Так что моли богов, чтобы там никого не было. — Ширам устало опустил голову на руки. — Что б тебе было не заметить эти камни по пути в земли ингри?.. Тогда бы излазил их в свое удовольствие… А сейчас не до них.

Хаста поглядел на маханвира с беспокойством. Он еще не видал его таким измученным.

— Ну и попали мы в передрягу, — проговорил он, пересаживаясь поближе к накху. — Бывало у меня в жизни всякое, но пока еще никто не гнал, словно оленя на облавной охоте!

— Да, — проговорил Ширам, поднимая голову. — Когда мы ехали сюда охотиться, могли ли мы подумать, что охота будет на нас?

— Ты полагаешь, она начнется?

— Она уже началась…

Хаста бросил тревожный взгляд в ту сторону, откуда они пришли. Но берег реки, скалы и далекий лес уже скрыла ночная темнота.

— Ширам, — помолчав, сказал он. — Я все думаю насчет людей, которые остались в острожке… Там ведь было почти четыре десятка. По большей части просто слуги… Уверен, они даже не сопротивлялись. Думаешь, ингри всех убили?

Ширам молча кивнул.

— А может, они их где-то держат взаперти, в какой-нибудь яме…

— Ингри ничего нам не предлагали и не пытались с нами договариваться. Напали сразу. Что это означает?

— Они хотят убить нас всех, — сдавленным голосом сказал Хаста. — Чтобы никто не вернулся и не рассказал, что случилось. Но почему? За что?

— Причин достаточно.

Жрец тяжело вздохнул, подумав об Аюре, который давно уже спал в своем шатре, и спросил:

— Как думаешь, удастся ли нам выбраться?

— Бывало и хуже, — пожал плечами накх. — У нас есть мамонты, оружие и запасы еды, которых хватит на весь путь до дома. Если не будем нигде мешкать и опередим ингри, то, по воле богов, дойдем до Аратты…

— Но нас осталось всего пятеро!

— Зато у нас теперь нет раненых.

— Это уж точно, — мрачно подтвердил Хаста. — Они все остались там…

Ему вспомнился повар, с которым он болтал у водопада, привычно перемешивая выдумки с воспоминаниями, — его лицо и его крик, когда тот упал с мамонта и ингри тут же растерзали его, словно дикие звери… В памяти Хасты промелькнули многочисленные безвременные смерти знакомых и близких ему людей — порой ему казалось, что вся жизнь только из них и состояла. То, что хоть кто-то в этом мире умудряется жить долго и счастливо, — не есть ли это верное свидетельство существования богов?

Как жрец, Хаста, конечно, возносил моления — как же не вознести? — но, к своему ужасу, он уже давно заметил, что до людских причитаний Исвархе нет никакого дела. Даже когда он принимает жертву, он вовсе не намерен поступить так, как угодно человеку. У Господа Солнца на все своя воля, и только если моления совпадут с ней, тогда они и сбудутся.

— Сколько людей погибло сегодня, — задумчиво проговорил огнехранитель. — И сколько погибнет еще… Это только начало — не так ли, маханвир?

— Именно так, — зевая, сказал Ширам. — Мы сюда еще вернемся. Предстоит восстановить справедливость.

«Да, вы, накхи, в этом большие мастера», — подумал Хаста, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.

Ширам встал, заворачиваясь в плащ.

— Ты сторожишь первым. Я сменю тебя на заре. А пока помолись своему богу, чтобы он сохранил нас этой ночью…

Каким жалким был этот ночлег! Подобных лишений царевичу переживать еще не доводилось. Аюр сам с трудом поставил последний уцелевший шатер, пока Хаста собирал хворост для костра, а охотники таскали бесполезные камни. Сам застилал свое ложе. Хорошо хоть раздеваться самому не понадобилось — Ширам велел ему спать одетым и держать оружие под рукой. Аюр скинул сапоги и заснул мгновенно, едва его голова коснулась подушки.

Ночью его разбудило ощущение, что рядом кто-то есть. Царевич приподнялся на локте и при свете крошечной походной светильни увидел, как Ширам расстилает перед входом в шатер свой походный плащ из медвежьей шкуры. Перед тем как устроиться на ночлег, накх долгим и внимательным, будто прощупывающим, взглядом обвел шатер. Но по царевичу его глаза скользнули, словно едва заметив.

Закончив осмотр, маханвир улегся, не снимая вооружения. Казалось, он не замечал неудобств, и даже клинки за спиной ничуть не мешали его отдыху. Такое чувство, будто и спал накх больше по традиции, чем из необходимости.

— Скажи, Ширам, — тихо поинтересовался царевич, — ты совсем не хочешь больше говорить со мной?

— Кто посмеет отказать наследнику престола Аратты? — холодно ответил тот, не открывая глаз.

— Я не о том. Последние дни ты ведешь себя так, будто я не живой человек, а храмовая бронзовая статуя, которую надо с почетом перевезти с места на место…

— Если вдруг я решу говорить с бронзовой статуей, то буду чувствовать себя глупцом. Мне не нравится такое чувство.

Аюр нахмурился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, достославный Аюр, что мои слова для тебя столь же интересны и важны, сколь для бронзовой статуи.

Неприкрытая дерзость накха почему-то не задела царевича.

— Это не так! — пылко заявил он и умолк, подыскивая слова. — Сегодня ты опять спас меня, Ширам. Я благодарен тебе!

Аюр вздохнул и содрогнулся, с невольным ужасом вспоминая яростные лица ингри. А ведь совсем недавно они казались такими славными, безобидными…

— Я и подумать не мог, что дикари могут быть настолько коварными и неблагодарными! — с горечью воскликнул он. — Разве я не был с ними безмерно щедр? Разве не оказывал им всяческие милости? Почему они взбунтовались, Ширам?

Накх открыл глаза и тоже приподнялся на локте, повернувшись к наследнику престола:

— Быть может, потому, что ты запомнил, что они твои подданные, и забыл, что они люди?

Аюр взглянул на него с недоумением:

— О чем ты?

— Ты оскорбил их, войдя в лесное святилище. Прогневил их богов, выпустил злобных духов…

— Гм. Их в самом деле это оскорбило? Но они ни слова мне об этом не сказали!

Аюру на миг показалось, что зеленые глаза накха полыхнули в темноте.

— Ты не пожелал снизойти до тризны по тому, кого сам назначил своей правой рукой в этой земле! Не пожелал — хотя Толмай скрыл твое святотатство от сородичей. И погиб, защищая тебя. Возможно, он погиб потому, что принял на себя твое преступление…

Аюр глядел на накха, ошеломленный услышанным. Щеки его медленно начинали багроветь от стыда — хорошо, что в шатре, освещенном лишь слабым огоньком догорающей светильни, было почти темно.

— Но разве я не делал им подарки? — попытался оправдаться он.

— Дары приятно принимать от друзей. От врагов же это не дары, а подачки или тайное коварство. Ингри не такие уж дикари, они это понимают…

— Получается, они правы? И во всем виноват я? Но это же не так!

Ширам натянул плащ до подбородка.

— Доброй ночи, светозарный.

— Нет, я не желаю спать! — подскочил на ложе Аюр. — Отвечай мне! Ингри правы, а я один во всем виноват? Но почему они тогда убили всех, кто оставался в острожке? Чем их оскорбили бедные слуги? А охотники — разве они кого-то обидели?

— Твои люди были твоей тенью. А как учат колдуны — тот, кто ранит тень, ранит и ее хозяина. Они мстили не им, а тебе.

Аюр злобно засопел.

— Впрочем, я никому не судья, — добавил Ширам. — Для себя дикари несомненно правы. Но мне до их правоты дела нет. Моя задача — доставить тебя живым и невредимым ко двору твоего отца. Какая разница, о чем думают ингри? Куда важнее, что они замышляют.

— А ты, скажи, ты тоже затаил на меня обиду?

Накх вновь опустил веки.

— Я служу повелителю Аратты и выполняю свой долг перед ним и тобой. Что еще ты желаешь узнать?

— Значит, затаил, — заключил Аюр. — Ширам, я не хотел тебя обижать. Поверь мне! Я лишь желал показать, что я уже не ребенок, которому ежечасно нужна ворчливая нянька…

Не дождавшись отклика, он произнес с глубоким вздохом:

— Должно быть, я поторопился.

— Спи, светозарный. — Ширам протянул руку и загасил огонек светильни. — Сегодняшний день был тяжелым, и завтрашний вряд ли будет легче…

Хаста сидел у костра и, сонно глядя в пляшущее на сухих ветвях пламя, пытался высмотреть в языках огня крошечных ящерок, любимиц богини огня. Если удастся их словить, они могут открыть новому хозяину все тайны на земле и под землею. Лежащая рядом гадательная собака устало положила ему на колено голову и тихо сопела, потягивая черным носом сырой ночной воздух. Время от времени Хаста подбрасывал очередной пучок хвороста. Пламя вновь вспыхивало над стоянкой, затем спадало, освещая лишь узкий круг перед дозорным. Хаста не был ни воином, ни охотником, ни погонщиком мамонтов, так что сторожить ночью ему приходилось чаще всех.

«Господь Исварха, признаю, я плохо служу тебе, — мысленно обращался он к божеству. — Вот уже несколько дней я не кормил священное пламя и не возносил молитв. Если ты разгневался на меня, то не карай всех прочих вместе со мной. Но я надеюсь, что ты меня простишь. Не будешь же ты отнимать наши жизни из-за такой мелочи? В конце концов, мы все терпим лишения. Мы тоже почти ничего не ели и никого еще не убили — по крайней мере, из-за этого…»

Жрец бросил в костер длинную корявую ветку, похожую на застывшую в броске змею, и его мысли снова обратились к накху. Похоже, прошедшие дни измотали даже его. Хаста вспоминал его осунувшееся лицо, потухший равнодушный взгляд, когда он рассказывал ему о великаньем доме… «Ширам, ты должен быть крепок, ты — наша единственная надежда выбраться отсюда. Ибо если с тобой что-то случится, то последней надеждой стану я. А мне этого так не хочется…»

Из темноты беззвучно выступила мохнатая фигура. Хаста резко развернулся, готовый поднять тревогу, но узнал ее и расслабился.

— Что тебе, Айха? — приветливо спросил он. — Не спится?

Мохначиха робко присела рядом с ним на сухое бревно.

— Наши говорят про тебя очень плохие вещи. Но ты бы не стал разрывать на части его душу, правда? — умоляюще спросила она. — Ты просто хотел напомнить о слове?

— Ты о чем? — не сразу понял Хаста. — А, рисунок. Ну конечно не стал бы. Разве я могу причинить вред славному красавчику Айхо!

Айха шумно выдохнула.

— Я так и думала, — широко улыбаясь, сказала она. — Но нашим говорить не стала. Они повезут вас домой, как обещали. Но они очень на тебя злы. Мне тяжело с ними.

— Они и тебе всякого наговорили? — догадался Хаста. — Из-за меня, да?

Айха снова вздохнула и понурилась, опустив широкие плечи. «Бедолага, — подумал Хаста. — Их ведь тоже занесло далеко от дома… Они могли бы уже быть свободны и пасти своих зверей в речных лугах, если бы не я со своим рисунком…»

Он рассеяно погладил девушку по плечу, как гладил свою собаку. Айха замерла, словно пойманный в силок заяц. Это вдалеке от него она была отважной и вела дерзкие споры с дядей, а поблизости еле могла дышать — особенно когда он касался ее так ласково…

— У тебя есть семья? — собравшись с силами, спросила она.

— У меня?! — Хаста даже рассмеялся от такого предположения. — Нет, конечно. У меня нет ничего своего, даже эту одежду дал мне храм. Я слуга Исвархи. Иду туда, куда меня посылают, делаю, что велят старшие жрецы…

— А прежде была?

— Когда-то, очень давно… — Хаста посмотрел в костер, сквозь пламя. — Кажется, была. В далеком детстве. Были мать и дед. Братья и маленькие сестры. Должно быть, был и отец, но я его совсем не помню. Помню только, как однажды пришло море… И забрало всех — вместе с домом…

— Море? Это зверь или враг?

— Да пожалуй что, и зверь… Ты разве не знаешь, что такое море, Айха?

Та помотала головой.

— В самом деле, откуда тебе знать? Море — это вода от края до края земли. Она все время шевелится, как живая. Она красива, как глаза любимой женщины, но под ее прекрасной поверхностью всегда таятся смерть и ужас.

— Воды Гибели, — сказала Айха.

— Что?

— Когда умирает шаман, его душа отправляется на Мировое Древо и сражается там с другими душами шаманов, а также с богами и духами — аарами. Если шаман проиграет битву — упадет с Древа вниз, в Воды Гибели.

Она указала пальцем вниз, под землю:

— Они там. Мы все видим о них страшные сны.

Спящая собака вдруг дернула ухом, потянула носом воздух и вскочила разом на все четыре лапы. Шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она испуганно тявкнула и вдруг завыла — тоскливо и обреченно. Хаста прислушался и застыл. Где-то в темноте раздавалась переливчатая, заунывная трель дудочки. Едва трель затихла, как сразу ее подхватил многоголосый вой.

Мохначи, спавшие, как обычно, уткнувшись в шерстистые бока мамонтов, вдруг разом проснулись и, сразу все поняв, оказались на спинах своих побратимов. Повинуясь их приказам, те мгновенно поднялись и начали строиться в круг. Молодые охотники, спавшие на земле неподалеку от костра, вскочили на ноги. В походом шатре, где отдыхали Аюр и Ширам, было все тихо.

— Волки! — заорал Хаста. — Волчья стая!

Он бросился к костру и выхватил из него ветку — пылающую змею. Вой быстро приближался. Вокруг уже вспыхивали в темноте волчьи глаза. Собака жалась к хозяину, тот размахивал горящей веткой. Волки оставались в темноте, за кругом света. Они не лезли на рожон, однако и не шарахались. Хаста не мог поверить своим глазам. Эти огромные черные волки поистине были необычными зверями! Они совсем не боялись людей, их не страшило пламя. И они явно пришли сюда не просто так, а с каким-то умыслом — либо повинуясь приказу. Обогнув костер и жреца, звери устремились к шатру. Собака взвизгнула от ужаса, тявкнула на ближайшего переярка. Тот уже пробежал было мимо, но услышал лай, развернулся на месте, — короткий бросок — и челюсти его сомкнулись на шее священного пса.

— Что ты делаешь, тварь!

Хаста взвыл, будто от боли, бросился вперед и ткнул горящей веткой в морду хищника. Тот отпрянул и оскалился. Позади раздался звон оружия и щелканье тетивы — Аюр и Ширам тоже вступили в бой. Рядом охотники отчаянно тыкали копьями в разные стороны, отбиваясь от наседающей стаи. Но волки с невиданной сноровкой уклонялись от ударов. Вот один из охотников бросился вперед, пытаясь ударить волка копьем в бок, но тот мигом извернулся, лязгнул зубами — и парень упал, обливаясь кровью.

Хаста ничем не мог ему помочь — он продолжал отмахиваться от наступающего волка, который только что загрыз священную собаку. Тот не торопился, отпрыгивал от горящей ветки, затем вновь бросался, стараясь зайти сбоку. Слезы лились рекой из глаз жреца. Он видел, как дергается в предсмертных конвульсиях его собака, чувствовал, что слабеет…

Вдруг хриплый рев мамонта ворвался в звуки схватки. Белый Айхо, не разбирая дороги, спешил на помощь Хасте. Со спины его послышался пронзительный женский крик.

Глава 8Бой на Лосиных Рогах

Урхо прислушался. Долгий протяжный звук дудочки переливался вдалеке на разные лады, словно вел беседу с невидимой во тьме стаей.

— Манок, — тихо прошептал он.

— Манок, — подтвердил сидящий за камнем Учай.

Разрозненные голоса матерых волков и переярков отвечали ему. Звуки приближались. Учай довольно поглядел на старшака.

— Сейчас они их погонят на нас, а уж мы-то их примем!

— А ежели не погонят?

— Скажешь тоже! Драться там почитай некому, а впятером со стаей не сладить. Ну еще этот рыжий, но какой из него боец?

— А мохряки?

— Эти наверняка уже услышали вой, так что сейчас погонят мамонтов сюда. За ними и чужаки потянутся. Без мамонтов им точно не выстоять. Мохряки-то всяко в схватку не полезут. Зачем она им нужна? Так что сидим и ждем. Скоро примчатся…

Учай осторожно огляделся. За валунами в ожидании боевого клича прятались три десятка человек — почти все взрослые мужчины его рода. Обогнать беглецов напрямик по лесу для них было делом нехитрым, и потому целый день они потратили, затаскивая камни на угрюмую скалу, нависшую как раз над горловиной прохода. Им, коренным охотникам и рыболовам, не впервой было надолго затаиваться, подстерегая добычу. А уж такая-то крупная добыча, ясное дело, ускользнуть не могла.

— Тсс! Слышишь? — Учай поднес руку к уху.

Вдалеке тихо, но уже явственно слышался тяжелый мерный топот.

— Бегут!

— Как-то тихо, — с сомнением в голосе ответил Урхо. — Похоже, только один…

— Ничего! Один мамонт побежал, остальные следом пойдут. Наверняка это мальчишка со своим наставником — первые удирают, как давеча…

Урхо покачал головой и бросил на него укоризненный взгляд. Ширам никак не был похож на труса. Но обсуждать это времени не было.

— Вон, бежит! — Учай ткнул пальцем в темень.

Тропа вдоль берега белела в свете луны, поворачивая из-за выступающих скал и корявых елей. Земля чуть заметно содрогнулась — вдалеке показался огромный косматый гигант, враскачку бегущий в их сторону по узкому проходу.

— Начали! — негромко проговорил Урхо и поднял руку. — Когда махну — спускайте камни!

Сородичи налегли на подсунутые под камни наскоро срубленные молодые сосны. Мамонт был уже совсем близко. Но то ли его чуткие уши услышали кряхтение, то ли он учуял засаду, но вдруг ни с того ни с сего он резко встал на месте, а затем быстро попятился. В следующий миг на то самое место, где он только что стоял, с грохотом обрушился камнепад. Каменные глыбы сыпались ливнем, так что на месте узкого прохода в мгновение ока образовался завал высотой по грудь взрослому человеку.

Учай уже вполне мог разглядеть и молодого царевича, и его неусыпного стража, и рыжего жреца, и кого-то из охотников, и мохнача-погонщика. Все они сидели на спине мамонта, вот только избушки там не было. Весь путь они мчались, попросту вцепившись в шерсть гиганта и друг в друга.

«Сейчас начнется!» — сообразил сын вождя.

Не успела осесть поднятая камнепадом пыль, как арьяльцы поняли, что угодили в западню, и сразу же схватились за оружие. Учай видел, как приподнимается на колени лежащий на спине мамонта царевич, как выхватывает он лук из налуча; видел, как скользит на землю прямо перед завалом Ширам, как он поднимает руки, тянется к затылку и вдруг из-за спины у него появляются два блестящих даже при тусклом лунном свете клинка.

«Это не бронза, точно не бронза! Они светлы, как ключевая вода…»

— Круши! — раздался рядом рев брата.

Урхо выпрямился, бросая в противника дротик с наконечником из обточенного волчьего клыка. Накх повернулся на крик и, будто отмахиваясь, сбил дротик в полете.

— Стреляйте в него! — заорал Учай, срывая с плеча лук.

Но Урхо было не до того. Он, а за ним и прочие его соплеменники с боевым кличем ринулись по расщелинам вниз. Скалы укрывали их от стрел, а там, внизу, с оружием в руках, их ждал один-единственный, пусть даже очень хороший, воин. Но против трех десятков ингри ему не выстоять!

Однако чужак стоял как ни в чем не бывало. Он уже понял, откуда ждать неприятеля, и готов был его встретить среди камней на узкой тропе. Один из ингри вклинился перед Урхо, размахивая дубиной. Ширам смотрел на приближающегося к нему противника, прикрыв глаза и слегка покачиваясь, будто переминаясь с ноги на ногу. Взмах дубиной — светлый клинок быстрее молнии взметнулся ей навстречу, легко отвел в сторону, скользнул по рукояти… Вопль огласил тропу. Отсеченнае кисть упала наземь. Но в то же мгновение крик прекратился — острие второго клинка вошло прямо в горло противнику.

Еще один воин-ингри бросился ему на помощь, пытаясь вонзить копье в грудь чужака. Тот уклонился, пропуская наконечник мимо груди, и на развороте нанес два стремительных удара. Один его клинок подсек ногу воина под колено, другой обрушился на затылок. Никто толком и понять не успел, что произошло. А Ширам вскинул руку с клинком вверх — и третий ингри рухнул наземь, вопя и держась за распоротый живот.

— Кидайте в него дротики! — кричал Учай, благоразумно держась в отдалении. — Много дротиков! Все ему не отбить!

Но похоже, его не слышали. Жажда крови заполнила сердца лесных охотников, как бывало не раз при травле дикого зверя. Но только сейчас зверь был много опаснее всех иных, встречавшихся прежде.

— Расступись!

Урхо бросился вперед. Его соплеменники попятились, давая место для боя новому вождю. Уж если кто тут и мог сразить стремительного чужака, то лишь он.

Ширам глядел на него, как и прежде, стоя почти неподвижно. Но в тот миг, когда расстояние между ними сократилось так, что они могли бы коснуться протянутых рук друг друга, откуда-то, как будто из-за спины накха, возник рыжий жрец — пожалуй, единственный из всех чужаков, которого ингри не числили опасным врагом. Скорее от неожиданности, нападающие остановились.

— Стойте, стойте! — закричал Хаста, вздымая руки к небесам. — Вы прогневали богов! Они нашлют на вас смерть! Вы напали на гостей, пришедших в ваш дом с миром!

— Это вы виноваты! — рявкнул Урхо, едва удерживая рвущуюся наружу боевую ярость. — Вы ответили злом на добро! Арьяльцы оскорбляли нас, глумились над нами! Отец погиб на охоте из-за вашего проклятого колдовства!

Невразумительные слова лесовика удивили Хасту. Да, с тризной вышло неладно — с этим были согласны все, кроме слепого в своем упрямстве Аюра и его высокомерных телохранителей. Но обвинения ариев в колдовстве? Это-то с чего?!

Но не для того он вмешался в бой, чтобы слушать ругань дикарей. Хаста прекрасно понимал, что еще немного — и лесовики сообразят, что к чему, и тогда Ширама просто задавят кучей или закидают дротиками. Надо было срочно спасать положение… А потому он, не дослушав кряжистого бородача, резко, с выдохом, опустил руки. В темноте никто не разглядел множества крошечных темно-красных кристалликов, чуть больше пылинки, сорвавшихся с его ладоней…

Могучий Урхо почему-то уронил палицу, схватился за лицо и упал сначала на колени, а затем, воя от боли, начал кататься по земле. На щеках его, лоснящихся от пота, начали явственно проступать язвы.

Ингри замерли, онемев от животного ужаса. Смерть, поджидавшая их с двумя мечами у выхода из расщелины, была страшна, но понятна. Каждый из охотников знал, что рано или поздно может погибнуть в схватке с медведем или секачом. Но это! Гнев богов потряс их своей мгновенной неотвратимостью. Позабыв о недавнем порыве, ингри с криками бросились обратно вверх по тропе.

Ширам холодно глядел вслед убегающим противникам. Преследовать их не было ни смысла, ни возможности. Стоило им опомниться, они вернутся обратно, чтобы добить одинокого воина, — так пусть улепетывают, пожираемые страхом. Он с презрением сплюнул им вслед.

Урхо продолжал кататься по земле и вопить от боли. Ширам наклонился над ним и вонзил блестящий клинок в горло силача, прерывая его мучения. Затем он повернулся к стоящему рядом Хасте:

— Ловко ты это сделал.

— Боги явили свою волю! — с торжественным видом изрек жрец.

— Это мертвая собака поведала тебе об их воле? — насмешливо оскалился накх.

— Что ж, можно сказать и так, — сразу помрачнел Хаста.

— Эй, эй, сюда! — послышалось неподалеку, из-за переступающего с ноги на ногу мамонта. — На помощь!

Ширам похолодел.

— Аюр! — воскликнул он и опрометью бросился к огромному зверю.

Царевич лежал на земле, закрыв глаза, и, казалось, не дышал. Он был так бледен, что его кожа казалась мертвенно-белой в лунном свете. Рядом молодой охотник, присев на корточки, пытался остановить кровь, хлеставшую из его рассеченной левой руки.

— Что случилось?!

— Царевич жив, маханвир. Но крови много потерял… — начал сбивчиво объяснять охотник. — Как началось, мы принялись за дело — одна стрела на тетиве, другая в зубах. За холкой мамонта спрятались и давай лупить — мы по ингри, ингри по нам. Уж скольких мы там достали, не знаю. Крики были, — стало быть, стрелы пускали не попусту… А у нас вон, — он указал вниз, — царевича подстрелили! Он только тетиву отпустил, руку за другой стрелой отвел, тут в него срезень и ударил…

— Что ударило? — спросил подбежавший к ним Хаста.

— Срезень, — повторил охотник и поднял с земли обломок стрелы, заканчивающийся странным наконечником — широким, похожим на заточенную лопатку.

— Что это? — проверяя, правильно ли наложен жгут у плеча, спросил Хаста. — Это оружие?

Охотник рассмеялся бы, когда бы перед ним, теряя кровь, не лежал бледный как смерть юноша.

— Ежели на большого зверя охотиться, то обычной стрелой его не взять — не все же стреляют, как наш царевич. Вот таким срезнем лося или секача в бок подранишь, ну а дальше он сам кровью истечет. Знай себе иди за ним по кровавому следу… Он же как клин, если сбоку глядеть…

— Вижу, — сквозь зубы процедил Хаста, рассматривая рану. Предплечье Аюра выглядело так, будто его разрубили топором. Похоже, кость тоже была задета. Он принялся бережно омывать рану водой из тыквы-горлянки. Аюр пошевелился и застонал. Жрец приоткрыл ему веки, заглянул в зрачки.

— Держите его крепче. Ему сейчас будет очень больно…

Он промокнул омытую рану зеленым широким листом, растущим у дороги, а затем немедля начал сыпать на нее мелкие кристаллики, неотличимо похожие на те, которые совсем недавно исполняли роль «гнева богов». Аюр издал дикий крик и забился. Охотник и Ширам с силой ухватили его за руки, не давая вывернуться и помешать жрецу. Однако кровь вдруг начала униматься, и вдоль раны появился темный ожог, будто от огня.

— Как он? — хрипло спросил Ширам, когда Хаста закончил.

Тот ответил, не поворачивая головы:

— Сейчас нужно будет дать ему дурманного зелья. Пусть пока забудется.

— А рука? Что с ней?

— Рана тяжелая. Рассечены жилы, потеряно много крови. Едва ли царевич сможет владеть ею как прежде. О стрельбе, скорее всего, придется забыть. Но сделаю все, что могу. Если на то будет воля Господа Солнца, руку можно попытаться сохранить…

— Ты сказал — попытаться? — резко ответил Ширам. — Нет! Никаких «если»! Это надо сделать обязательно! Наследник престола не может быть калекой!

Аюр лежал на расстеленном плаще, не решаясь открыть глаза. Боль пламенем пульсировала в руке, заставляя скрипеть зубами, чтобы не заорать. Для воина постыдно кричать от боли. Истинный арий не может вести себя как собака, которая визжит, если ее ударить палкой.

Недавняя схватка стояла у него перед глазами, словно застывшая в янтаре, — каждый миг, каждое движение. Он стыдился признаться себе, что втайне мечтал об этом бое. Конечно, ему, рожденному стать полководцем, от чьей воли когда-то будет зависеть жизнь многих тысяч людей, было хорошо известно, что для сражения сейчас не время и не место. Полководец выбирает место для битвы сам. Навязанное сражение — проигранное сражение. А сейчас надлежало быстро отступать, по возможности сохраняя их небольшой отряд.

Но душа царевича бунтовала против такой осторожности. О чем он расскажет, вернувшись к отцу? О том, что вел себя как непослушный мальчишка, спорил со старшими и лез куда нельзя? О том, что Ширам, многократно рискуя жизнью, спасал его, вытаскивая из неприятностей, точно упавшего в воду щенка?

Нет! Перед возвращением непременно следовало что-то совершить. Что-то такое, о чем можно было бы говорить с гордостью.

После бегства из селения ингри Аюр уже утратил надежду на подвиги. Сердце его обжигало сознание того, что по возвращении в столицу придется рассказать, как ничтожная кучка дикарей гоняла наследника престола ариев по лесам. Да его засмеют! Ему в глаза будут тыкать этим походом. Кто и когда согласится встать под его знамя? Нужен был победный бой!

И Аюр был готов к нему. После нападения волков он каждый миг ждал появления ингри. Ему ли было не знать, насколько эти ночные хищники послушны воле своего пастуха. Когда камнепад преградил им дорогу, царевич тут же закричал, отдавая приказ всему своему войску — единственному уцелевшему охотнику — изготовиться к бою. И стоило ингри появиться за валунами наверху скалы, в них полетели стрелы.

Дикари не были воинами. Они не привыкли, выстрелив, сразу прятаться в укрытие. Аюр своими глазами увидел, как двое светлобородых парней рухнули без движения. Еще один упал на колено, хватаясь за торчащее в боку оперенное древко.

«Должно быть, я тогда замешкался, — подумал Аюр, вспоминая этот миг. — Хотел получше разглядеть, убит он или ранен…»

А дальше — внезапная боль, кровавая пелена, падение, удар о землю, вышибающий сознание…

Он вновь заскрежетал зубами.

— Маханвир, — услышал юноша над головой негромкий голос Хасты, — не мог бы ты разжать зубы царевичу? Мне не подобает касаться его лица.

— Да какое там «не подобает»… — хмуро бросил Ширам.

Аюр почувствовал, как твердые, будто древко копья, пальцы надавили ему под скулы. Его рот сам по себе открылся, и внутрь полилась горькая жидкость.

— Что ж это у тебя? — подозрительно спросил накх.

— Маковый отвар — он уймет боль.

— Что ж, я поверю тебе, жрец. Но если только с царевичем что-то случится…

— С ним уже случилось. И ты меня уже пугал сегодня…

— Я — пугал? — хмыкнул Ширам. — Разве шаман угрожает, когда говорит, что завтра будет дождь? Нет, он предупреждает — ради твоего же блага…

— То есть за твои угрозы я должен быть тебе благодарен?!

— Конечно.

— Господин, благодарю тебя за заботу обо мне. А теперь хорошо бы найти безопасное место, где царевич сможет хоть немного отлежаться… Великаний дом! — выпалил вдруг Хаста, радуясь собственной находчивости. — Тот, что там, наверху!

— На скалах? Не уверен, что мы сможем дотащить туда Аюра…

Аюр хотел сказать, что он пойдет сам, но не смог даже открыть глаза. Раздирающая боль сперва ослабла, а затем и утихла, и одно ее отсутствие доставляло юноше ни с чем не сравнимое блаженство. Сознание его уплывало, звуки отдалялись и затихали. Как сквозь сон, до него доносились голоса соратников.

— …ты оставайся с ним, а я пойду к мохначам. Нужно приказать им вернуться за нашим скарбом и разбирать завал на тропе, да поскорее, пока не вернулись ингри.

— Думаешь, они вернутся, маханвир?

— Не сомневаюсь. Ты их хорошо пугнул, но мы убили их вождя, и так просто от нас уже не отстанут…

— Попей воды, дружок, — чуть не плача, уговаривал Мазайка. — Вот, я принес тебе… Ну пожалуйста!

Рядом с его рукой свирепо лязгнули зубы, миска опять вылетела у него из рук, вода впиталась в хвою. Дядьки, окружив его кольцом, молча смотрели.

Учай перехитрил его — потому что умел заглядывать вперед, а Мазайка пока не научился. «Всего лишь пугнуть мамонтов»! Разве сложно было предположить, что, завидев стаю, арьяльцы начнут стрелять?! На месте их ночлега осталось лежать трое черных волков. Двоих застрелили насмерть, один был тяжело ранен ударом копья.

Раненый волк умирал. Но, не осознавая этого, все злобился и рвался в бой. Он скалился, пытаясь высмотреть врага, вздыбленная шерсть все никак не опускалась. Все его мышцы были сведены, точно каменные, под мягкой шкурой.

Мазайка пытался омыть рану, напоить его, но раненый волк не подпускал его к себе. Не воды он желал напиться, а крови врага!

— Пожалуйста, успокойся, — уговаривал его мальчик. Слезы застилали ему глаза. — Попей воды, усни…

Дядьки стояли кругом и пристально смотрели на умирающего собрата. Мазайке даже знать не хотелось, о чем они думают.

Солнце уходило за окоем, мир погружался в сумрак. Багровое небо будто кровью залито, черная кромка леса оскалилась острыми еловыми верхушками. Среди берегов, уже проглоченных темнотой, отсвечивала красным речка Вержа. Но все это лишь видения — в отличие от крови под ногами. Пусть она впиталась в траву, но Кирья знала, чувствовала — она там.

Девочка стояла на покатом холме, где прежде располагался стан арьяльцев, а теперь остались лишь пустые стены частокола и черные пятна копоти на земле. Сородичи все растащили, до последней посудины, — даже скромная утварь слуг не шла ни в какое сравнение с глиняными плошками ингри. Теперь род Хирвы несметно богат. Ни в одном из окрестных селений нет таких сокровищ…

Кирья поглядела на смутно видневшиеся в закатном сумраке деревенские крыши, и лицо ее скривилось, как от боли. Казалось бы, надо радоваться прибытку, но она чувствовала: нечему тут радоваться. Все плохо у ингри. Привычный мир как будто заболел или сломался. Так поглядеть — ничего не изменилось, все по прежнему, — а внутри тьма и пустота. Так, видать, и бывает, когда от людей отворачиваются боги.

«Когда мы забрались в святилище, батюшка нас видел — и промолчал, — раздумывала Кирья, пытаясь отыскать источник порчи. — Понятно, он не хотел смуты. Но духи-то разлетелись. А ингри и не знали. И остались без защиты…»

Даже после тризны, когда брат Учай воззвал к мести, Кирья никому не сказала, что царевич забрался в Дом Хирвы и выпустил древних духов из запретного места. А может, надо было рассказать? Толмай утаил кощунство — и погиб на охоте. В злые чары арьяльцев Кирья не верила. А вот то, что Зверь из Бездны выбрал ее отца неслучайно, было ясно как день…

Но они с Мазайкой промолчали. И теперь духи зверей, выпущенные из Дома Хирвы, вышли из леса и вселились в людей. И те изменились — стали лжецами, потом убийцами. Сперва арьяльцы без причины оскорбили ингри. Потом ингри в одночасье возненавидели лютой ненавистью арьяльцев, которых прежде всячески обхаживали. Как же так? Или, может, они их всегда не любили, просто прятали под улыбками зависть и неприязнь? Те женщины, что оплакивают теперь своих растоптанных мамонтами мужей и сыновей, утром радостно отправляли их в засаду на чужаков. Если бы им повезло больше и царевич не ускользнул — сейчас делили бы его чудесные расшитые одеяния…

Кирья зажмурилась, как будто не желая видеть пропитанный кровью закат. Ненависть представилась ей мотком пряжи — началось с малого, на малое намоталось большее, и вот растет и пухнет клубок зла. И уже не важно, с чего началось, с какой мелкой обиды. Глупая выходка царевича могла кончиться ничем, но привела к войне.

Непривычные мысли, порожденные душевной болью, мелькали в голове Кирьи. Неужели она, будь как раньше, одной из ингри, тоже провожала бы братьев в погоню за подлыми арьяльцами, колдовством убившими ее отца, и радовалась бы гибели ни в чем не повинных слуг? Но с недавних пор Кирья уже смотрела на сородичей словно с другого берега Вержи — да и они отвечали ей тем же. Когда погиб отец, она чувствовала, что не осталось больше никого — кроме Мазайки, — кому она здесь дорога. Победа ингри над арьяльцами не радовала, а пугала ее. Словно нечисть подначивает их, а они смеются!

Кирья вспомнила тот день, когда ингри захватили стоянку чужаков. Жуткое было то веселье. Целый праздник устроили — сперва разоряли острожек, потом с хохотом кидали трупы в воду, потом делили добычу. Мороз пробежал по спине девочки. Как убивали чужаков, она, хвала богам, не видела, а как делили добычу — да. Урхо позвал, желая порадовать сестру. Она не пошла бы, но он настоял. Братья сильнее всего напугали ее. Во время грабежа сородичи захватили множество сосудов со сладкой кровью, которую так любили арьяльцы, и напились допьяна. От этой сладкой крови все мужи стали как безумные. Учай глядел на нее волком и что-то бормотал о порче. Урхо, напротив, был шумный, щедрый, швырял ей подарки.

— Бери, сестрица, — кричал он, — будет тебе богатое приданое! Выдадим тебя замуж в царском платье, никто не посмеет сказать, что ты некрасива!

И совал ей дорогие одежды, залитые кровью. Кирья в ужасе шарахнулась от него, пряча руки за спину.

После неудачной утренней засады, переругавшись и подсчитав потери, братья вместе с прочими мужами ушли в погоню, причем Учай зачем-то забрал с собой растерянного Мазайку. А Кирья дождалась сумерек и отправилась на холм, в разоренный острожек. И вот теперь стояла на берегу, осматриваясь и прислушиваясь. Внутри ограды было тихо и пусто — трупы выкинули, все добро вынесли. Но Кирья не уходила. Медленно и бесшумно бродила вдоль частокола, пока не услышала шорох и хрип в той части, где жили слуги. И тут сама для себя поняла, зачем пришла, — искать выживших. Она была почти уверена, что они есть.

— Я хочу исправить зло, — сказала она негромко, обращаясь скорее к себе. Но притаившийся в тени услышал и отозвался.

— Не выдавай меня, — шептал тот, кто прятался в выгребной яме в самом углу стана. — Я дам тебе…

— Ничего у тебя нет, — сказала Кирья, подходя ближе и вглядываясь. — Да ты и сам ранен!

— Так и есть, — жалобно отозвался выживший. — Не могу ступить на ногу, а то давно бы сбежал куда угодно, хоть в лес к зверям… Дай мне воды, прошу…

Перед Кирьей из темноты появилось бледное, искаженное болью и страхом лицо переводчика Варака.

— Они ударили меня по голове, решили, что мертвый, — прошептал он, пытаясь схватить ее за руку. — Потом я увидел, что всех кидают в реку, и спрятался в яму. Они ткнули сюда жердиной, но в меня не попали…

— Этой? — Кирья подобрала лежащую на земле длинную жердину и опустила ее в смрадную тьму. Варак тут же вцепился в нее.

— Там внизу есть лодки, — тихо сказала Кирья. — Идти ты не сможешь, а грести — вполне. Вылезай и ползи туда. Тут, кроме меня, никого нет. Тебя не увидят.

— Да благословят тебя боги, девица! — лепетал Варак. — Пусть твоя доброта зачтется тебе в этом и других мирах…

Но в голосе его не было благодарности, а лишь страх за себя. И смотрел он на нее с невольной злобой, потому что видел перед собой ингри, врага.

— Подожди меня возле лодки, — сказал Кирья, поднимаясь. — Я принесу тебе еды в дорогу.

Но когда она вернулась, там уже не было ни Варака, ни лодки. «Думал, приведу мужчин, — решила Кирья. — Небось радуется, как ловко обманул меня!»

Ей было все равно. Впрочем, нет. Ей стало чуть спокойнее. Как будто она вошла в разгромленный дом и что-то там поправила — то ли подмела, то ли брошенную на пол миску поставила на место.

Глава 9Гнев Вармы

Нагромождение скал, именовавшееся народом ингри Лосиными Рогами, было восхитительным местом для воина-накха. Лабиринт тропинок между огромными валунами; множество едва заметных расщелин, каждая из которых могла послужить отличным убежищем; торчавшие во все стороны обломки скал, пригодные для защиты от стрел… В такой местности опытный накх легко мог бы в одиночку сражаться с целым отрядом.

Но этого от Ширама сейчас не требовалось. Он искал тропку, ведущую к дому великанов на одиноком скалистом выступе, и нашел ее. Единственная мысль, которая занимала его, когда он поднялся на вершину, была — как же сюда затащили этакие валуны? Как подняли их выше самых высоких сосен и воздвигли из них стены?

Вокруг, куда ни глянь, раскинулись лесистые просторы Затуманного края. Солнце всходило в облаках, с востока веял холодный ветер. Со скал был отлично виден Змеиный Язык — отсюда он казался совсем близким. Ширам никогда бы не поверил, что унылое плоскогорье мохначей когда-нибудь покажется ему желанным местом, но сейчас так оно и было.

В шелест и свист ветра то и дело вплетались странные, жутковатые завывания. Они явно доносились со стороны великаньего дома. Ни одно известное накху живое существо не издавало подобных звуков. А как насчет лесной нечисти? Ширам ее не боялся. Он бесшумно обошел каменный дом и прокрался к самому входу. Спиной к нему, раскинув крылья и глядя на восток, будто встречая солнце, высилась вырезанная из дерева сказочная птица. Такую же деревянную птицу, вспомнил накх, они видели у ингри на пиру. Она-то и издавала завывания, когда налетал порыв ветра. Ширам усмехнулся, увидев сквозные отверстия, прорезанные у нее в груди. О подобных штуках он слыхал. Особенно их любили применять жрецы, когда им не хватало чудес, творимых богами.

Итак, перед ним еще одно святилище. Опять злокозненные арьяльцы оскверняют местные святыни своим присутствием! Ну что поделаешь — сейчас-то у них точно нет другого выхода.

Ширам осторожно заглянул в темный дверной проем и внимательно огляделся, пытаясь уразуметь замысел неведомых строителей. Великаний дом выглядел покинутым, обычных подношений богам не было и следов. Ветер врывался в узкие окна, гулял под потолком. Вот очаг в центре, еще одна птица парит над ним, раскинув крылья, но угли давно потухли… Зато здесь есть каменные скамьи вдоль стен, где можно устроить лежанку для царевича, и даже кое-какая глиняная утварь — обычная, не для великанов. Неподалеку от входа Ширам, к своему удовольствию, обнаружил полную кадку дождевой воды, в которой плавал берестяной ковш. Похоже, жрецы нечасто, но навещают этот поднебесный храм. Что ж — если вздумают прийти сейчас, тем хуже для них!

Теперь бы еще придумать, как затащить сюда Аюра. Парень он крепкий, и нести его на себе по извилистым скалистым тропкам тяжело даже для двоих…

Ширам вышел из птичьего святилища и еще раз огляделся. Иного жилища в округе не было заметно. Однако кто-то соорудил этот дом и обустроил его… Причем, судя по глубоким бороздам со скругленными временем краями, камни, из которых сложен дом великана, сначала затаскивали, потом катили к месту строительства. А раз катили, значит где-то есть более удобный путь. Ширам неспешно обошел площадку… Так и есть — между двух валунов, казавшихся единым целым, вблизи оказался просвет. Должно быть, эти камни оказались лишними и их просто оставили здесь. Накх проскользнул в щель и обнаружил за валунами куда более ровный склон, идущий вниз, к сосновому лесу.

Ширам остался доволен осмотром. С вершины простирался вид на все стороны — по скалам незаметно не подберешься, — а валуны, перегородившие пологий склон, не позволят ингри подойти кучей. Хвала богам, эти дикари не владеют искусством правильного боя и наверняка ринутся всей гурьбой, мешая друг другу. Иначе бы в последней схватке ему было несдобровать. Замысел с камнепадом был неплох, совсем неплох… Но теперь, когда Урхо убит, ингри, скорее всего, обезглавлены… Или нет? Шираму вспомнился младший брат силача, Учай, и на душе вновь стало тревожно. С этим нужно держать ухо востро… Он похитрее своего братца. И куда злее его.

Обратный пусть оказался несколько длиннее, зато проще.

Всю дорогу Ширам старался придумать, как принудить мохначей повиноваться ему. На Хасту, который сам вызвался разобраться с дикарями, особой надежды не было. Конечно, тот оказался далеко не тем простачком, почти шутом, каким прикидывался в начале путешествия. Жрец был весьма хитер и умел. Но хмурые и ко всему безразличные, как эти скалы, мохначи не понимали другого языка, кроме силы. А вот силы-то как раз у Хасты и не было…

Но, приближаясь к месту их недавней схватки, Ширам услышал отдаленный тяжелый рокот, а потом явственно почувствовал, как сотрясается земля под ногами мамонтов. Э, да жрец что-то придумал? Накха вдруг охватило несвойственное ему веселье. Как же Хаста сумел провести этих мохнатых тварей?

Он прибавил шаг, спеша увидеть все своими глазами.

Мамонты и впрямь трудились на славу. Мохначи, нарезав ремнями кожу из шатра царевича, соорудили нечто вроде сбруи для своих зверей. Обвязав ремнями очередной валун, они давали знак мамонту, и тот с грохотом и скрежетом волок его в сторону. После чего, навалившись гурьбой, мохначи сталкивали валун с обрыва в реку. Когда Ширам появился на тропе, очередной громкий всплеск огласил место недавнего боя. Радостный жрец бросился к нему.

— Ну наконец-то! Где ты бродил так долго?

Накх только чуть прищурил глаза, не сказав ни слова, но на Хасту будто дохнуло ледяным ветром.

— А я тут придумал, как быстрее разобрать завал! Когда мы с Айхой ездили за вещами к нашей ночной стоянке, боги послали мне отличную мысль… Правда, теперь у нас нет шатра. Но мы ведь все равно его бросили, да? — Рыжеволосый махнул рукой в сторону места стычки с волчьей стаей. — Как-нибудь обойдемся, — уже будто оправдываясь, добавил он.

Ширам переборол вскипевший в нем праведный гнев. Как посмел этот жрец обращаться к нему, будто к старому приятелю?! Но с другой стороны, со вчерашнего недоброго вечера он уже несколько раз доказывал, что полезен. Это, как ни крути, требовало уважения. Вполне может быть, что этот насмешник и вовсе не тот, за кого себя выдает. А если так, стоит быть с ним поосторожнее… Как гласила старинная поговорка: «Маленькая сколопендра убивает так же, как огромный тигр».

— Ты хорошо придумал, — через силу выдавил Ширам. — Я разведал тропу. Можно нести Аюра. Если ты сможешь придерживать его ноги, я затащу его туда, на вершину. Конечно, с ним, — он кивнул на охотника, охранявшего Аюра, который распластался на лежанке из веток, — тащить было бы куда проще, но кто-то должен остаться, приглядеть за дикарями. И тебя тут не оставить — ты понадобишься царевичу наверху…

— Мы сможем подняться все вчетвером.

— Вчетвером? — удивленно переспросил накх. — А как же мохначи?

— Они разберут завал и без нас.

— А потом уйдут?

— Без нас — нет.

— И ты веришь в это? Что же такого ты им наобещал, что они взялись тебе помогать?

— Я отдал им все свои рисунки с их мамонтами, — беспечно ответил Хаста.

— Что? — Ширам нахмурился и сжал кулаки. — Еще недавно у нас было единственное средство заставить их повиноваться! И ты его просто так отдал?!

— Послушай…

— Не смей обращаться ко мне так! Ты мне не ровня!

— Прости, высокородный Ширам. Я на миг… — Жрец хотел произнести: «Подумал о тебе лучше, чем ты есть», но поглядел на сведенные брови накха, вздохнул и смиренно произнес: — Забылся.

— То-то же. А теперь говори, для чего ты сделал эту глупость.

— Зачем прибегать к угрозам, если можно попросить помощи? Мохначам не меньше нашего хочется скорее выбраться отсюда. Их стойбища далеко от земель ингри.

— Что с того? Они должны повиноваться. А ты сам снял с них путы и вручил поводья. Если бы ты вчера не влез с рисунком, я бы добился от них покорности!

— Нет, — твердо ответил Хаста. — Они бы убили тебя, высокородный Ширам. А возможно, и остальных тоже. Когда я давеча угрожал разорвать свой рисунок, и я, и они знали, что правда на моей стороне. Они знают, что дали слово и должны его выполнить. Но они не подряжались разбирать завалы. Может быть, ты и заставил бы их сейчас повиноваться, но тебе бы пришлось бодрствовать день и ночь, покуда мы не перейдем Змеиный Язык и не вступим на земли благословенной Аратты. Даже ты не в силах это сделать. Справедливость в крови у этих людей.

— Это дикари, — процедил Ширам.

— Это люди. Просто другие люди. Я договорился с ними. Они помогут себе и нам. И мы их отблагодарим, когда придем домой. А сейчас нам следует поторопиться и перенести царевича под кров. Ветер студеный, от реки тянет сыростью. Айха нажевала трав и кореньев. Я обработал ими рану. Но если она все же воспалится, царевич может умереть. В лучшем случае — остаться без руки.

— Мохначиха? Нажевала кореньев?! — надеясь, что ослышался, повторил Ширам.

— Да. Они так лечат раны — и свои, и мамонтов.

— Но Аюр не мамонт!

— Сейчас это не имеет значения.

Накх метнул на жреца бешеный взгляд:

— Моли своего бога, чтобы Аюр выжил! Только хорошенько моли! Ты допустил к священной особе наследника это существо…

— Айха человек, — вновь резко повторил Хаста. — И не забывай: если бы не она и не ее чувство сострадания там, во время нападения волчьей стаи, мы бы здесь сейчас не стояли…

— Хватит слов! — оборвал его накх. — Пошли. Нам следует перенести царевича.

Хаста мрачно поглядел наверх, туда, где над соснами упиралась в небо серая скала, и ничего не ответил.

— Лесовики непременно захотят вернуться, — несколько мягче добавил Ширам. — Там, наверху, им будет нас не взять — не то что здесь, на тропе.

— На мамонтов они не полезут.

— А если они убьют погонщиков из луков? Что тогда станут делать мамонты?

Хаста не нашелся что ответить.

— А если они снова натравят стаю? — продолжал накх. — Подумай также о том, что мохначи им не нужны, — только мы.

Ширам прищурился и добавил:

— Ну а если они пожелают напасть на нас в великаньем доме — пусть попытаются. Надеюсь, их крылатое божество любит кровавые жертвы…

Когда широкий, плоский обломок скалы наискось накрыл глубокую промоину да и застрял там, не было еще могучего леса, раскинувшегося на много дней пути. Но теперь вековые деревья покрывали все видимое пространство. И сам этот обломок уже давным-давно скрылся под толстым слоем земли, хвои, листьев, выросшей и сгнившей травы. Так что не знай Учай, что в избушке под каменной плитой живут люди, пожалуй, и не сыскал бы. Но сейчас он резко отбросил свисающие с края плиты длинные корни, под которыми скрывались сосновые бревна крепкого сруба, и крикнул:

— Ашег!

Шкура, закрывавшая вход, отодвинулась в сторону, и негромкий голос пригласил:

— Заходи.

— Я не один, нас тут много!

— Вот как?

Из темноты жилища выступила фигура жреца в косматом плаще из серых перьев. Учай невольно попятился. Не встречайся прежде сын вождя со жрецом Надмирного Ветра, принял бы его за лесного духа.

— У нас тут раненые.

— Плохая охота? — зевая, спросил жрец.

— Можно сказать и так… Только у зверей, с которыми мы нынче имели дело, ножи побольше клыков Отца Медведей. И острые стрелы.

Ашег провел рукой по лицу, прогоняя сон.

— Тебя прислал Толмай?

— Отец мертв. Мы уже справили тризну и проводили его в Дом Дедов… — Учай скрипнул зубами. — А вслед за ним уйдет и Урхо. Он погиб сегодня на заре.

Ашег пристально посмотрел на юношу. Увы, значит, он понял слова богов верно. Все, что он ожидал, сбывалось, и даже хуже.

— Жаль Толмая! Но что поделать — такова воля богов. Я видел, что зло приближается к нашим землям, — со вздохом ответил он. — И Толмай ближе всех стоял к краю Бездны. Я заметил тень смерти на его лице, но говорить не стал — зачем омрачать последние дни тому, кого предки уже ждут в своих чертогах? Но он должен был встретиться со смертью на охоте, заплатив жизнью за избавление Ингри-маа от чудовищного зверя…

— Он и погиб там, — хмуро отозвался сын вождя. — Но виной тому не зверь, хотя он был воистину чудовищем, а коварство чужаков! Скажи, Ашег, почему боги не защитили нас? Разве мы приносили им плохие жертвы? Разве мой отец и брат прельстились словами рыжего жреца о том, что вся сила мира — от дневного светила, а остальным богам поклоняться и вовсе незачем? Почему же Хирва-хранитель отвернулся от моего отца? Почему Варма не дал нам победу?!

— Боги знают, когда и кому посылать испытания, — строго сказал Ашег, которому совсем не понравился яростный напор младшего сына Толмая. — Если ты полагаешь, что они слишком тяжелы для тебя, значит вера твоя слаба.

— Это не ответ! — возмутился Учай.

— Это ответ, если ты не позволишь гневу вести тебя, точно несмышленого младенца. А сейчас показывай, где раненые!

Учай сердито кивнул в сторону прогалины среди сосен, где на плащах лежали двое охотников ингри. В каждом из них торчал обломок ровной, точно луч света, стрелы. Ашег подошел к раненым, наклонился и принялся осматривать раны. Он тронул пальцами обломок древка — охотник застонал от боли.

— Воском намазано, — поднося пальцы к ноздрям, озадаченно пробормотал он.

— Будут ли они жить? — нетерпеливо спросил Урхо.

— Да, будут. Оставь их под моим кровом на дюжину дней. А затем, если охотники не прогневали богов, они встанут на ноги.

— Хорошо. Сделай все, что нужно, а я пока с людьми вернусь к месту схватки, заберу трупы…

— Ты оставил брата на месте битвы? — поднял бровь Ашег.

Учай вспыхнул:

— Тот, с кем мы дрались, был хуже всякого лесного духа! Это не человек! А пособник его, с головой будто объятой пламенем, — такой могучий шаман, каких не сыщется ни в наших землях, ни у мохряков на Холодной Спине, ни у медвежьих людей…

Жрец с сомнением хмыкнул:

— Одним взмахом пустых рук он убил Урхо, даже не коснувшись его! — воскликнул юноша. — Нет, боги отвернулись от нас… Послушай, я желаю, чтобы нынче ты поднялся в Дом Ветра, принес там жертвы и спросил, чем мы провинились перед богами!

Ашег поморщился и ничего не ответил, но Учай продолжал:

— Спроси Варму, как мы сможем загладить вину, и попроси его помощи в грядущей битве с вражеским шаманом…

Он указал пальцем на скалу, над которой виднелся каменный дом, почти неотличимый снизу от груды камней. Ткнул пальцем… да так и замер с вытянутой кверху рукой.

— Над скалой дым! Это ты развел огонь?

— Нет, — озадаченно ответил Ашег.

— Тогда это они! — заорал Учай. — Они забрались в наше святилище, чтобы осквернить и разорить его!

— А если это кто-то другой? — усомнился жрец.

— Кто еще посмел бы, кроме нечестивых арьяльцев? Я догадывался, что они станут искать убежище, — так и вышло! Там, наверху, в твоем храме — чужаки! Наверняка они развели огонь, чтобы съесть жертвенную пищу!

— Но там нет пищи.

— Сделай же что-нибудь! Изгони их!

— Бог сам знает, кого и зачем он пускает под свой кров, — резко сказал Ашег, глядя на зарвавшегося юнца сверху вниз. — Когда Варма сочтет нужным изгнать кого-то, даже камни побегут прочь!

— И долго нам ждать, пока Варма изъявит свою волю?

— Столько, сколько нужно, — холодно ответил Ашег.

— Вот как? Тогда я изъявлю ее. Прямо сейчас!

Учай шагнул к жрецу, сгреб в горсть связку амулетов на его груди, рванул на себя и с силой встряхнул:

— Выполняй свою работу, жрец! Делай нас неуязвимыми для стрел и ножей! Делай невидимыми, чтобы мы смогли подобраться поближе!

— Остановись, сын вождя! — воскликнул изумленный такой наглостью Ашег. — Гнев и горе помутили твой разум! И не вздумайте лезть в Дом Ветра без моего дозволения! От тебя отвернутся боги!

— Я больше не сын вождя, а сам вождь, — прошипел Учай. — Ашег, ты что, ослеп? Твой храм захватили чужаки, а ты тут несешь чушь и теряешь время… Соглашайся на нашу помощь, пока мы готовы помогать! А не то, смотри, — первым сейчас туда пойдешь! Вместе с дочерью! Ты ведь готовишь ее в жрицы? Вот пусть и покажет, на что она способна…

— Хватит пустых речей, — повторил Ашег с досадой, хотя сердце его словно стиснуло холодной рукой. В этом невзрачном юнце, которого прежде никто не замечал рядом с его могучим братом, казалось, прежде дремало, а теперь пробуждалось, скаля клыки, нечто хищное и опасное. — Я сам туда пойду.

Учай отпустил его и махнул рукой остальным:

— Следуйте за нами!

Затаившийся в скалах молодой охотник крикнул горной птицей, привлекая внимание Ширама. Тот появился рядом так быстро, что ловчий не успел убрать ладони от рта.

— Идут?

Парень кивнул, указывая на тропу. Между деревьев внизу у подножия скалы мелькали расшитые костяными бляхами кожаные доспехи ингри.

— Как быстро они нас выследили… Что ж, отступать здесь некуда.

Ширам подумал, что лукавит перед своим единственным подчиненным. Будь он сейчас один, ему бы не составило особого труда исчезнуть прямо из-под носа у дикарей. Но раненый царевич… Да и Хаста — вряд ли он сумеет карабкаться по отвесным скалам, цепляясь за едва заметные выступы и трещины.

— Значит, так, — глядя на крадущихся среди сосен ингри, тихо заговорил саарсан. — Я оставлю тебе все стрелы. Бей как можно чаще и точнее. Заставь их остановиться и начать прятаться. Они не достанут тебя за этими камнями. Как только увидишь их на тропе — начинай.

— А ты? — явно не желая оставаться один на один с врагом, настороженно спросил ловчий.

— А я спущусь и зайду сзади.

— Но их там много!

— Когда они начнут прятаться, каждый найдет себе отдельное убежище. Мое же дело — чтобы оно стало для них могилой. Все, приступай…

Ширам протянул охотнику полный колчан с привязанным к нему пучком стрел, собранных на месте ночной схватки, и пошел наверх, к святилищу.

Возле разведенного Хастой огня лежал, закусив губы от боли, бледный, покрытый испариной мальчишка, которого сейчас язык не поворачивался назвать наследником престола. Заметив входящего Ширама, он поглядел на него то ли с мольбой, то ли со смертной тоской. Ширам молча подошел к склонившемуся над царевичем рыжему жрецу.

— Он будет жить? — на мгновение остановив на царевиче взгляд, спросил накх.

— Теперь, когда я сварил зелье, — будет, — с вызовом ответил Хаста. — Начиналась лихорадка…

— Это хорошо, что твое снадобье подействовало. Но плохо, что нас заметили ингри. А я предупреждал, что дикари близко. Если тебе так нужно было развести костер, тебе следовало попросить меня — я бы сложил его так, чтобы он не давал дыма.

— Нас заметили? — побледнел жрец.

— Да. Они уже внизу, на тропе. Мы постараемся с ними справиться. Если получится, хвала богам. Если нет — ты должен спасти Аюра.

— Но как?

— Ты жрец. Спроси у хозяина святилища. Пусть он подскажет тебе.

— А если не подскажет?!

— Значит, ты никудышный жрец. Делай свое дело так же хорошо, как я — свое!

Ширам вышел из великаньего дома, легко перемахнул через изгородь и исчез из виду. Хаста стукнул кулаком по колену и разразился проклятиями:

— «Никудышный жрец»! Пусть отвалится злобный язык этого накха! Но пусть это печальное обстоятельство не помешает ему победить в битве с ингри… Хотя какая уж тут победа — один против целого племени! Сами себя загнали в ловушку… — Он принялся грызть ноготь, сумрачно глядя на царевича. — Что же делать? Что делать?!

— Не бросайте меня, — прохрипел Аюр.

— О, ты в сознании? Прости, малыш. То есть, лучезарный. Ты ведь сын живого бога! Говорят, юные арии слышат голоса богов, — может, и боги услышат голос юного ария? Моли Исварху о помощи!

Аюр крепко зажмурился, в уголках глаз заблестели слезы. На его лбу выступили капли пота, — видно, лихорадка возвращалась. Под кровлей вновь загудел ветер.

Хаста поднялся и встал в дверях, высматривая ингри. Он опасался увидеть толпу, бегущую вверх по склону. Слава Солнцу, дикарей поблизости видно не было, но где-то рядом свистнула стрела. Жрец поспешно спрятался под защиту стен.

Порыв ветра толкнул его так, что он покачнулся. Хаста обернулся и онемел от удивления — Аюр сидел на своей лежанке возле очага и к чему-то прислушивался. Ни следа боли не было на его лице — только настороженное внимание. Хаста открыл рот, чтобы задать вопрос, — и вдруг в ушах у него зазвенело и земля качнулась под ногами…

— Стойте здесь, — приказал охотникам Ашег на опушке леса. — Дальше я пойду один.

Ингри послушно остановились, лишь Учай возмутился:

— Это еще почему?

Жрец в упор поглядел на младшего сына Толмая. Что еще выкинет этот юнец? Может, он еще будет указывать жрецу, как служить богам? Он не ведает ни приличий, ни заветов пращуров и свиреп, точно росомаха!

— Ты готов потягаться силами с Господином Ветром? Кто ты такой, чтобы войти в его дом без приглашения?

— Я Учай, если ты еще не запомнил мое имя. Я сам назову его Варме. — Юноша сверкнул глазами и положил руку на арьяльский кинжал. — Не смей перечить мне!

Ашег уставился на него, утратив дар речи. Неужели гром небесный не разразит безумца?! Но Учай стоял как ни в чем не бывало. Не дождавшись ответа, он оттолкнул плечом жреца и скомандовал опешившим сородичам:

— Следуйте за мной! И старайтесь укрываться за валунами. Враг может быть настороже.

Он ступил на тропу и зашагал вверх. Ашег поплелся за ним, мысленно призывая на голову ослушника небесные кары. Но пока что то ли Варма был занят, то ли у бога были иные замыслы. Ингри спокойно поднимались все выше по склону, как будто святилище было пусто и дым над верхушкой скалы лишь привиделся им.

— Ну что, Ашег, — повернулся юный предводитель к жрецу, — ты так и будешь тащиться позади?

Едва он произнес эти слова, что-то жесткое чиркнуло его по щеке и стрела вонзилась в горло шедшего за ним охотника.

— Они там, там! — закричал Учай. — Нам повезло! Они в западне!

Ингри, явно не разделявшие его радостного возбуждения, бросились прятаться за камнями, нагроможденными по обе стороны тропы. О том, как умеют стрелять жители Арьялы, им было известно не понаслышке.

Но отсидеться в безопасности не удалось. Землю внезапно тряхнуло. Позади заскрипели деревья, дождем посыпались ветки и иглы. Ингри начали подниматься, с недоумением оглядываясь… Следующий подземный толчок сбил охотников с ног. Воздух наполнился оглушительным грохотом. Камни, за которыми они прятались, зашевелились, как живые. Выше по тропе валуны размером с теленка со скрипом и скрежетом сдвинулись с места и поползли вниз по склону, а затем покатились все быстрее и быстрее…

Ингри охватил неописуемый ужас. Не думая об арьяльских лучниках и вообще ни о чем, они выскочили из своих убежищ и с воплями кинулись вниз по тропе под защиту леса.

— Стойте! — заорал раздосадованный Учай, но его крик потонул в нарастающем грохоте. Тогда и он устремился вслед за остальными. Он бежал последним, покуда не споткнулся о распластавшегося на земле жреца.

— Похоже, Господин Ветер прогневался на тебя! — крикнул он насмешливо, пытаясь вскочить. Сделать это было непросто — земля ходила ходуном у него под ногами.

— Он наказал меня за то, что я не остановил вас, — простонал Ашег, держась за разбитую голову. — Наказал прямо сейчас, как любящий отец… Тебя же он станет преследовать всю жизнь!

— Тут ты врешь. — На лице Учая появилась хищная ухмылка. — Только что он спас мне жизнь и вместо нее взял чужую! Он не будет мстить! А ты, если он наказал тебя, как отец, сам найдешь силы добраться до своей землянки!

Позади раздался удар, похожий на раскат грома. Учай и жрец Вармы оглянулись. То, что они увидели, так никогда и не уложилось в их сознании. Дом Ветра раскрылся, как цветок, огромные плоские валуны разлетелись в стороны — и повисли в воздухе. Провисев так несколько мгновений, они с грохотом горного обвала рухнули вниз. Скала потонула в гигантском облаке пыли. Еще мгновение — и Господин Ветер ударом невидимого кулака сбил с ног не успевших скрыться в лесу ингри.

Глава 10Сломанная свистулька

— Кто вы? Я не узнаю никого из вас!

Бородатые мужчины в кожаных безрукавках испуганно переглянулись. Что такое говорит новый вождь? Или пережитый гнев Вармы отнял у него разум? Оно и понятно — разве в силах вынести человек, когда еще недавно непоколебимо твердая земля вдруг встает дыбом под ногами? Когда со скрипом и скрежетом падают вокруг высоченные сосны и камни в человеческий рост, грохоча, катятся вниз по склону в тучах пыли, словно глиняные катышки в детской игре?

Каждый из охотников-ингри по праву носил ожерелье из медвежьих и кабаньих клыков, но сокрушающая горы и лес ярость Господина Ветра потрясла их до глубины души. Все, чего они теперь желали, — скорее вернуться в селение и забыть случившееся, как страшный сон. Лишь одному Учаю до гнева богов, казалось, не было ни малейшего дела.

Охотники с опаской поглядывали на нового вождя. Он не был мудр, как Толмай, и уступал в силе могучему Урхо; в сущности, еще недавно он был отроком, чьего мнения никто не спрашивал. Но в нем чувствовалась иная сила. Каждый из стоящих здесь со стыдом вспоминал, как совсем недавно Учай ловил их, удирающих подальше от Дома Ветра, хватал за шиворот, валил наземь, бил древком копья, орал, требуя прекратить бегство. Поймать удалось не всех, часть разбежалась по лесу да так и не вернулась. Но те беглецы, которых удалось остановить, словно пробудились от сна. И хотя никто уже не приказывал им, они, понурив головы, побрели обратно.

И когда оставшиеся охотники собрались наконец возле избушки под плоским камнем, Учай обвел их негодующим взглядом:

— Я спрашиваю, кто вы такие?

Мужи-ингри начали ошеломленно перешептываться, косясь на юношу.

— Мой народ — народ храбрецов, — словно едва сдерживая ярость, продолжал он. — Это знают все! А вас я не знаю!

— Зачем ты говоришь так, Учай? — выступил из толпы один из его соплеменников. — Мы не боимся ни людей, ни дикого зверя. Ты, конечно, сын вождя, но воля богов…

— В чем ты увидел волю богов? В колдовстве наших врагов? Или, быть может, в гневе Господина Ветра, вынужденного наблюдать, как его народ безропотно сносит поругание? Почему вы побежали? — Учай обвел горящими глазами толпу, и никто не мог вынести его взгляда. — Я спрашиваю каждого из вас — почему? Враги убили вашего вождя, моего отца! Они убили моего старшего брата Урхо! Он пробыл вождем всего несколько дней, но он был хорошим вождем, и никто не может сказать, что он был несправедлив. Они осквернили наш храм и своим мерзким колдовством сотрясают нашу землю! А вы убегаете, точно зайцы от талой воды! — Учай миг помолчал и сказал резко: — Земля больше не трясется. Я иду наверх, чтобы найти и покарать чужаков. Кто со мной? Понимаю, это дело не для трусов…

— Мы не можем идти туда без жреца, — начал кто-то.

— Господин Ветер ясно показал, что жрец ему неугоден, — холодно ответил сын Толмая. — Ашег был слишком труслив. Его место следует занять другому жрецу, которого я поставлю сам. Но это потом — а сейчас мы пойдем на утес и отыщем арьяльцев или убедимся, что они мертвы.

— Но если бог уже покарал их…

— Мы должны в этом удостовериться лично. Вдруг они уцелели? Что, если они ускользнут от нас и вернутся в свои земли?

— Да и пусть себе возвращаются, — пробурчал кто-то из толпы. — Здесь о них скучать никто не будет!

Учай бросил на говорившего свирепый взгляд.

— Пусть возвращаются?! Что ты несешь? Мы же выступили против них! Они вернутся к нам с войском и покажут, что ничего не забыли и не простили. А потому они ни за что не должны покинуть пределы Ингри-маа!

— Их молодого вождя будут искать. Боюсь, войны не миновать в любом случае, — угрюмо заметил один из охотников.

— Тем более мы должны выиграть время и собрать свое войско — еще больше, чем у арьяльцев!

— Откуда ты возьмешь столько людей, Учай?

— А соседние племена? Почему же мы не можем того, что могут чужаки? У них так же две руки и две ноги, как у нас. У них одна голова, и она соображает не лучше нашего… Да, они самонадеянны сверх всякой меры и полагают себя властителями всех земель, куда ступала их нога. Вы, верно, и не знаете, что и нашу землю, и земли мохряков они тоже считают своими?

Толпа недовольно заворчала.

— Но это наша земля, и правота на нашей стороне! Поэтому для начала мы должны найти и прикончить жалкие остатки их отряда. Они забрали моего отца, забрали моего брата… — Учай предвкушающе улыбнулся, словно ощутив во рту сладкий привкус чужеземного вина. — Что ж, если они еще живы — мы поквитаемся и заберем сына у их правителя…

Как бы уверенно ни рассуждал Учай, призывая ингри продолжать преследование, но, поднимаясь по изуродованному камнепадом склону, он и сам не знал, что ждет его наверху. То ли это крылатый бог Варма так разгневался и лично уничтожил чужаков, то ли это было колдовство их шамана. Если второе — следовало быть очень осторожными…

Но чем выше они поднимались, обходя расколотые стволы сосен и упавшие обломки скал, тем яснее становилось, что без воли богов тут не обошлось. Разрушения были ужасны, и чем ближе к Дому Ветра, тем хуже. Выжить смертному в подобном буйстве стихии казалось невозможно. Вскоре этому нашлись подтверждения. Один из охотников остановился и вскрикнул, указывая куда-то вниз. Ингри столпились вокруг него, хмуро разглядывая ногу в арьяльском сапоге, торчащую из-под валуна размером с избу.

— Этот, видать, убегал по тропе вниз, — произнес один из охотников. — А те камни, которые поперек тропы стояли, как раз упали, да один из них его и накрыл…

— Ищите остальных, — хрипло приказал Учай, чувствуя, как колотится его сердце. — Ищите в Доме Ветра!

— А где он?

Новый вождь поднял взгляд и увидел, что святилища больше нет. От частокола осталось несколько искореженных бревен, застрявших в каменном завале. Каменная крыша Дома Вармы исчезла, словно ее снесло вихрем; стены упали в разные стороны, как будто кто-то невероятно сильный развалил дом изнутри.

Ингри в нерешительности остановились возле остатков частокола, не смея подойти ближе. Учай насупился, взобрался на завал и остановился, с удивлением глядя перед собой. Посреди громоздящихся камней, на небольшом чистом месте, виднелся очаг, а рядом с ним — нетронутая подстилка. Рядом с подстилкой виднелся ворох окровавленных повязок, но сама она казалась даже не измятой.

— И как это понимать? — пробормотал Учай.

— Тут, видать, царевич лежал, — шепотом произнес подошедший сзади охотник. — А я говорил, что его на тропе подранили… Может, шаман пытался лечить его колдовством?

Учай покачал головой, глядя по сторонам. Никакому, даже самому могущественному шаману подобное было не под силу. Тут явно вмешались боги. Но чем закончилось их вмешательство? И главное, куда подевались чужаки?

— Больше никого не видать, — подошел другой охотник. — Должно быть, их всех камнями завалило…

Учай резко развернулся:

— Ищите! Мы должны быть уверены!

Он вспомнил, как крошечная черная фигурка падала с обрыва, словно сосновая иголка, сброшенная ветром.

— Одного задавило, — сказал он. — Еще один упал с высоты на скалы. Двое исчезли. Мы должны их найти.

Мазайка крался вдоль опушки, каждое мгновение готовясь метнуться обратно в лес, если Варма-Ветер снова начнет гневаться. Над Лосиными Рогами все еще висело, постепенно оседая, облако пыли. Даже здесь, в отдалении, ему приходилось то и дело обходить поломанные сосны и глубоко зарывшиеся в землю валуны. Когда с неба со свистом и воем начали сыпаться камни, когда лес разом заскрипел и застонал под внезапным порывом ветра, мальчик не успел даже испугаться — а теперь, кажется, все уже закончилось.

Неподалеку раздался шорох и подавленный стон боли. Мазайка увидел на земле Ашега. Жрец пытался ползти под гору, видимо надеясь добраться до своей землянки.

— Почтенный Ашег! — Мазайка склонился над жрецом Ветра, помог сесть, опираясь на сосновый ствол. Волосы жреца были в грязи и крови, глаза его глядели как сквозь туман. Он долго смотрел в лицо Мазайке, пока на его лице не промелькнуло узнавание.

— Отворились врата Бездны, — пробормотал он. — И пришло на нашу землю беззаконие. Леса полны нечисти, но хуже всего, что она овладевает людьми. Этого боги так не оставят, кара настигнет всех… Уходи, Мазайка.

— Куда? — не понял мальчик, с испугом слушая непонятные и зловещие слова жреца.

— Уходи из рода Хирвы, куда угодно, подальше отсюда… За реку, на полдень, к другим селениям ингри… Предупреди всех, чтобы не верили ему…

— Кому?!

Ашег попытался протереть слипшиеся от крови глаза краем ладони и поглядел в сторону Лосиных Рогов.

— Они сейчас вернутся. Уходи, пока не поздно! — Голос его стал еле слышным. — И уведи с собой Кирью…

— Кирью? — изумился мальчик. — Зачем?

— Пока Учай не догадался, насколько она сильна…

Мазайка растерянно смотрел на раненого жреца. Он почти не понимал, о чем тот толкует, а то, что было понятно, наполняло его ужасом. Сперва дед Вергиз велел Кирье уходить, а теперь Ашег то же самое говорит ему?! Но уйти… Оторваться от рода! Конечно, Кирья давно уже заводила разговоры о том, что она, дескать, всем чужая, но ее друг был уверен — она не могла думать о том, чтобы покинуть род Хирвы. У нее тут братья, они не отпустят ее. А уж он, Мазайка, — ну куда он пойдет? А как же Дядьки? Как они без него? Да только из-за них он не имеет права даже думать об этом!

— Подождем, пока вернутся те, кто пошел вокруг скалы понизу, — послышался с опушки властный голос. — Туда, где мохряки разбирают завал. Если с ними нет арьяльцев — пусть уходят, куда хотят…

Из-за деревьев показался Учай с охотниками. Он торопливо шагал к лесу по тропе, ведущей из Дома Ветра, на ходу раздавая распоряжения ингри. Вид у него был раздраженный, как у человека, который потерял что-то важное и не может найти.

— А, волчий пастушок! — Глаза Учая вспыхнули при виде Мазайки. — Где ты бродишь? Иди сюда!

Не обращая внимания на раненого жреца, он схватил мальчика за плечо.

— Мне нужно, чтобы ты снова призвал волчью стаю.

— Что? — пробормотал Мазайка, оторопело глядя на брата Кирьи.

Он не мог поверить, что после гибели его волков Учай осмелится даже упоминать о стае…

— Вызови сюда Дядек! — нетерпеливо рявкнул Учай. — Немедленно! Мне нужно найти арьяльцев!

Он сунул в руки опешившему пареньку найденный в развалинах святилища плащ-подстилку.

— На, пусть идут по запаху…

— Нет! Дядьки не будут охотится на людей! — Мазайка оттолкнул окровавленный сверток.

— В самом деле? — осклабился Учай. — А я знаю, что ночью, на тропе, они уже попробовали человеческой крови. Может, им понравилось?

— Я не стану им приказывать!

От одной мысли о Дядьках, которым нравится охотиться на людей, Мазайка похолодел. Он попытался вырваться, но пальцы Учая впились ему в плечо.

— Ты прикажешь! Иначе я сам тебя прибью.

— Не буду!

И Мазайка зажмурился, ожидая оплеухи. Но Учай зашел с другой стороны.

— Хочешь стать изгоем? — зашипел он. — Хочешь, чтобы ингри поколениями рассказывали, как мальчишка мог отомстить за убитых родичей, но отказался это сделать? Хочешь попасть в легенды как парень, который отказался мстить?

— Дядьки — следопыты и охотники, а не убийцы! — в отчаянии воскликнул Мазайка. — Испокон веков они оберегали наш лес и наш род…

— И как они будут защищать ингри, когда придут враги? Им тоже надо учиться воевать, как и всем нам. И убивать. Воины убивают!

— Они не будут убивать людей! Они такому не обучены.

— Так научатся со временем, — промурлыкал Учай. — Чьим мясом ты их кормишь?

Мазайка побледнел.

— Вызывай их прямо сейчас, — угрожающе наклонился над ним брат Кирьи. — Ну!

Он выдернул у мальчишки из-за пояса костяную дудочку и сунул ему в руки:

— Давай!

Мазайка запыхтел, с размаху переломил дудочку о колено и кинулся в лес.

— Ах ты, гаденыш! — заорал Учай.

Его рука сама метнула нож ему вслед. Тот свистнул мимо уха мальчишки и вонзился в сосну. Домотканая рубаха Мазайки пару раз мелькнула среди стволов и пропала в подлеске.

— Нашли следы! — раздался крик со стороны скал.

Учай развернулся. Вспыхнувшая было в нем лютая ярость мгновенно улеглась. Он даже порадовался, что сейчас промахнулся. Пусть мальчишка побегает по лесу, подумает хорошенько — а уж потом найдется способ принудить пастушка к повиновению. Манок можно вырезать и новый… На волчью стаю Учай очень рассчитывал в своих замыслах.

— Там, под горой, — задыхаясь от быстрого бега, сообщил охотник. — Много свежих следов!

— Чьи следы?

— Двое — арьяльцы. Остальные следы — мохряков.

— Мохряки лазали в храм Ветра? — озадаченно пробормотал Учай.

— Нет, они ждали внизу, под обрывом…

— Ах вот оно что! Но как же чужаки спустились туда? Там же отвесная скала…

— Мохряков на тропе нет, и мамонтов тоже. — Подошли следопыты, которые обходили скалы справа. — Они разобрали завал и ушли.

— Та-ак, — протянул Учай, быстро соображая. — Не понимаю, как арьяльцы спустились со скалы, но теперь ясно, что по крайней мере двоим удалось уйти. Возможно, им как-то помогли мохряки. Но это уже не важно… Важно, что они сейчас гонят своих зверей в предгорья Холодной Спины. Нельзя терять время!

Он обвел взглядом охотников:

— Тогда мы идем за ними. В предгорья — а если понадобится, то и дальше. Кто со мной?

— Мы, вождь! — На этот раз отозвались все без исключения.

Учай довольно улыбнулся:

— Что ж, выступаем!

Солнце уже ушло за кромку леса, когда Мазайка добрался до селения ингри. В сгущающихся сумерках, подбегая к околице, он неожиданно налетел на Кирью, которая как раз направлялась в его сторону.

— Ты куда? — выпалил мальчик, хватая ее за руку.

— К Ашегу, — озадачено ответила Кирья. — На Лосиных Рогах что-то громыхало и тряслось, да так, что в избе с полок все миски попадали. Я беспокоилась за тебя и за братьев…

— Туда нельзя! У Лосиных Рогов наши устроили засаду, но арьяльцы из нее вырвались. Урхо погиб — его убил колдовством иноземный шаман…

Кирья вскрикнула, всплеснув руками, но Мазайка торопливо продолжал:

— И после этого в Учая будто злой дух вселился! Он оскорбляет богов и людей, родичи боятся ему слово поперек сказать… Знаешь, что он мне велел? Послать Дядек по следу мамонтов! Я-то сперва не подумал плохого. Пусть звери спугнут мохряков и те уйдут из наших земель, почему нет? — Мазайка закрыл лицо руками. — Утром я узнал, что был бой. Трое волков погибло… И самое худшее — Дядьки убили охотника. А потом оказалось, что этого-то Учай и хотел! Сегодня он опять приказал мне, чтобы я послал волков по следу арьяльцев — чтобы те догнали и убили их!

Кирья слушала его, замирая от ужаса.

— Братец затеял злое дело! Нельзя, чтобы Дядьки приучились убивать людей! Если они полюбят человечье мясо, ингри не проживут и ночи с такими соседями! Где твоя дудочка? Надо ее хорошенько спрятать…

— Я сломал ее, чтобы Учай не смог меня принудить, — виновато ответил волчий пастух. — Теперь жалею. Лучше бы ты оставила ее у себя, как я и предлагал.

Кирья решительно помотала головой:

— Ты правильно сделал. Вчера я бродила по острожку арьяльцев, — ох, ну и жутко же там, все смертью пропахло! — и мне явилась одна мысль. Окажись тогда у меня в руках манок и подуй я в него — кто бы пришел?

У Мазайки холод пробежал по спине от этих слов.

— Древние звери, что вырвались тогда из Дома Хирвы, невидимо бродят по нашей земле и ищут себе добычу, — продолжала Кирья. — Я это чую — да и не я одна. Нынче на закате я вышла из избы, а вокруг пусто — все, запершись, сидят по домам. В каждой тени кто-то затаился…

Мазайка с невольным страхом огляделся по сторонам:

— Но что делать?!

— Не знаю! Вот я и пошла к Ашегу. Кто еще подскажет?

— Нет! — Мальчик вспомнил свой разговор со жрецом. — Я уже говорил с ним. Ашег сказал — уходи из земель ингри и забери собой Кирью. Я теперь понимаю почему. Что, если Учай узнает, что ты можешь приказывать духам древних зверей?

Кирья стиснула в кулаке глиняную сойку, висящую на кожаном ремешке у нее на груди. С тех пор как Учай отказался принять ее как погребальный дар отцу, девочка ни разу не играла на ней. А теперь и брат Урхо погиб — грубый, хвастливый Урхо, который, однако, всегда был к ней добр… Несчастьям нет конца! Слезы хлынули у нее из глаз.

— Все из-за меня! — всхлипывая, заговорила девочка. — Верно люди говорят — пусть эта, с отравленной кровью, уйдет отсюда подальше, и нечисть вслед за ней! Стоило мне только взять в руки свистульку, как на ингри посыпались несчастья… Я надеялась, что Ашег расскажет мне, что с этим делать, научит меня…

— Ашегу камнем разбило голову, — мрачно сказал Мазайка. — Ничему он тебя не научит. Он одно сказал — уходить. Но как, куда?! Вам с Учаем надо похоронить брата… Я не могу оставить Дядек… И что мы знаем, кроме нашего леса? Чужие земли или пустынны и полны нечисти, или населены врагами, которые будут рады убить нас.

— Мы теперь знаем про Арьялу, — возразила Кирья, заставляя себя успокоиться. — Арьяльцы не едят людей, говорят на человеческом наречии и не так уж от нас отличаются…

— Но они наши враги! Теперь, когда ингри убили и ограбили их… Учай уверен, что они вернутся мстить.

Они стояли у околицы, горько и растерянно глядя друг на друга, а вокруг сгущались сумерки.

Решение пришло, откуда не ждали. Верно говорят — не можешь сделать выбор, так боги сделают его за тебя, и не надейся, что он тебе понравится! Прямо за спиной Кирьи из ниоткуда возникла темная фигура. Сильные руки схватили ее — одна, словно капканом, сковала запястья, другая зажала рот. Такие же руки, крепкие и гибкие, как древесные корни, поймали Мазайку. Тот, парень не из робких, попытался вырваться, но не тут-то было: рука, державшая запястья, чуть повернулась — и волчий пастушок замычал от боли.

— Долго я ждала, чтобы взять вас вместе, — раздался в сумраке знакомый, очень довольный голос. С тихим позвякиванием бесчисленных оберегов перед ними появилась Высокая Локша.

— Давно я следила за вами, — продолжала она, удовлетворенно глядя то на Кирью, то на Мазайку. Казалось, она и сама не могла решить, кому она больше рада. — Чтобы вы оба и поблизости никого… Но сегодня ингри сидят по домам. Их загнал туда страх. Вы тоже его чуете? Это славно…

Она подошла вплотную к Кирье, убрала от ее губ зажимающую их чью-то твердую от мозолей ладонь, наклонилась и поглядела девочке в лицо пронзительным взглядом.

— Ашег сказал вам уходить, — с легкой насмешкой произнесла добродея. — Что ж, разумный совет. Ингри все равно не поймут, кого потеряют, если ты покинешь их. Разве что твой брат… Ты боишься его?

Кирья не ответила, но Локша и не ждала ответа.

— Ашег прав — его стоит бояться. Но не тебе. Я буду учить тебя, и когда-нибудь ты станешь самой сильной добродеей в Ивовой керемети. Я заглядываю в тебя, как в колодец без дна… Я научу тебя петь вместе с водой, ветром и лесом. Твой друг поет с волками, но те голоса, что слышишь ты, — древнее и сильнее… Через тебя зазвучат даже песни звезд!

— Я не просила меня учить, — шепотом ответила Кирья.

— А я тебя и не спрашиваю, — ласково ответила Высокая Локша. — Ведите их к реке, старшие дочери…

— Мать Локша! — раздался напряженный голос над головой у Кирьи, и сжимающие ее руки дрогнули. Через миг она и сама поняла почему.

В темноте вокруг них одни за другими загорались пары отсвечивающих красным глаз…

— Это стая, — сдавленным голосом пробормотала добродея, державшая Мазайку.

Кажется, еще немного — и жрицы, выпустив своих пленников, ударятся в бегство. Но Локша не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной.

— Ага, стая, — громко произнесла она. — Наконец-то! Что-то вы не спешили на помощь своему пастушку…

Волки огромными темными тенями молча подбирались все ближе, окружая жриц Видяны.

Локша спокойно поднесла к губам крошечную, белую и тонкую, словно полупрозрачную с виду свистульку и подула в нее. Но в воздухе раздалась не звонкая трель, а только едва слышный, как будто издалека доносящийся, сиплый свист. Так иногда далекий ветер зимней порой проносится над лесом.

Кирью охватила необъяснимая тревога. Кажется, этот свист пробрал ее до костей, и каждая косточка в ее теле задрожала ему в лад!

Волки, видимо, ощущали то же самое. Одна за другой пятились и отступали к лесу темные тени. Наконец у околицы не осталось никого, кроме служанок Видяны и их добычи.

— Так-то! — сказала Высокая Локша, бережно пряча колдовскую свистульку, и приказала «дочерям»: — Тащите их к лодкам!

Глава 11Темные воды

Жезлоносцы Полуночи, едва заметные в сумерках, как всегда безмолвные, напоминали царевне призрачные тени, о которых в детстве нашептывала ей по ночам старшая сестра. Эти тени проникали в дома сквозь закрытые двери, через ставни, от них не было спасения, и черные руки их тянулись к горлу спящей жертвы. Так что Аюне было не по себе, и, хотя возглавлявший жезлоносцев молодой зеленоглазый накх старался быть любезным и предупредительным, ей все равно хотелось, чтобы дорога к храму Исвархи была намного короче.

Когда ночной сумрак озарился огнем множества светилен и впереди замаячили покрытые червонным золотом огромные ворота, у Аюны отлегло от сердца. Конечно же, она знала, что ей нечего опасаться, но слухи о тайнах заговорщиков, желавших убить ее отца, настойчиво бродили по дворцу. Как вдруг оказалось, к смуте причастны многие вельможи. Поговаривали, что к иным, даже самым знатным ариям в неурочный час являлись Жезлоносцы Полуночи с приказом государя следовать за ними. Тех, кто хватался за оружие, убивали на месте. Других, связав, утаскивали в ночь. Обратно не возвращался никто.

Аюна, конечно же, знала, что ни к какому заговору не причастна. Но все ли исчезнувшие из своих домов в самом деле имели к нему отношение?

Перед главными вратами храма жезлоносцы свернули и направились к другим, которые предназначались лишь для повелителя и его ближайшей родни. Царевна вздохнула с облегчением, отгоняя пустые страхи.

Предводитель жезлоносцев склонился перед царевной и сделал знак накхам отойти на установленное расстояние от храма, чтобы дожидаться дочь повелителя. Молодые жрецы почтительно отворили двери, пропуская Аюну в запретную для обычных верующих часть великого храма. Прежде ей уже доводилось здесь бывать, но только днем. А сейчас высеченные из белого камня раскрашенные статуи и росписи на стенах, подсвеченные множеством крошечных лампад, выглядели совсем иначе — таинственно и празднично, будто оживая под взглядом царевны. Она видела золотые корабли, плывущие на границе между усеянным звездами небосклоном и водной гладью, искрящейся отражением небесных светил. Зыбкая грань между бездной наверху и бездной внизу — вечный путь человека, идущего от знакомого берега к новым рождениям в неведомых мирах.

Статуи ее царственных предков сейчас, казалось, взирали на девушку с нескрываемым интересом, будто ожидая от нее чего-то великого, какого-то откровения. Голубые сапфиры в их глазницах выглядели совершенно живыми — от этого Аюну невольно пробирала дрожь. Она ничего не могла ответить на невысказанные вопросы пращуров. Царевна чуть заметно поежилась и уставилась в спину молодого жреца, сопровождающего ее в святилище.

За статуей Артаха Достославного, чей младший брат увел в дальние горы половину народа ариев, дав начало легенде о пропавшем полуденном царстве, начиналась скрытая колоннами лестница, известная лишь малому числу посвященных. Она вела под самый купол, где располагались длинные серебряные трубы и начищенные до невероятного блеска серебряные зеркала. Когда в ночь рождения года государь входил под свод золотого купола, здесь торжественно зажигался священный огонь и множество ярких лучей пронзало небо, знаменуя рождение нового солнца. Ну а утром государь торжественно покидал главный храм и отправлялся в Нижний город, дабы народ мог приобщиться к милости владыки небес через его земное воплощение. Но сейчас до того дня было еще далеко и никаких лучей в ночном небе не было.

Шедший впереди Аюны молодой жрец, не дойдя до верха лестницы, вдруг остановился, нажал на один из камней и толкнул стену. Та отодвинулась почти бесшумно. Не переступая порога, провожатый сделал ей знак войти. Пропустив царевну, он с поклоном удалился.

Зала была невелика и скудно освещена парой факелов. На каменном алтаре, установленном внутри шатра из кожи черного быка, горел жертвенный огонь. Судя по дурманящему аромату, наполнявшему комнату, и распахнутому пологу, верховный жрец проводил обряд Вопрошания Трав. На раскаленные камни бросались семена, и дух их порождал в сознании образы того, что где-то и когда-то увидели и почувствовали травы. Как известно, их сплетенные между собой корни протянулись из края в край земли, и нет ничего над или под землей, что не было бы им ведомо.

Тулум, верховный жрец храма Солнца, даже не поприветствовал царевну, будто не заметив ее. Он сидел, устремив взгляд в дым жертвенного огня, под сенью шатра.

— Аюна!

Царевна обернулась и, к своему изумлению, увидела отца. Государь Ардван сидел на ступенях у подножия статуи Исвархи, благословляющего мир двенадцатью руками — лучами. Но лицо его земного воплощения было искажено страданием.

— Хорошо, что ты пришла.

На короткий миг царевне захотелось ответить: «Еще бы не прийти, когда за тобой отправляют дюжину накхов!» — но она лишь склонила голову, как положено любящей и почтительной дочери.

— У нас плохие вести, — сообщил государь. — Я не хотел говорить об этом, пока не получу достоверные сведения. Но увы, они мало что добавили.

Сердце царевны забилось быстрее.

— Ты знаешь, что Охота Силы не вернулась в назначенный срок.

— Да, отец. Я уже начала волноваться, прошло больше луны с тех пор, как мы ждали возвращения Аюра…

— Я несколько раз посылал людей ему навстречу. Все они вернулись ни с чем. Обычная охотничья тропа пуста и безлюдна. Мои люди, зайдя далеко на Змеиный Язык, не встретили ни зверя, ни мохначей, которых можно было бы расспросить.

— Они исчезли… бесследно? — упавшим голосом спросила Аюна.

— Нет. Последние вернувшиеся следопыты сообщили, что нашли следы стоянки. Судя по размерам и следам, это отряд Аюра. Пятна выгоревшей травы говорят о том, что было проведено огненное жертвоприношение, после чего охота отправилась на закат — в сторону диких лесных земель…

— Там живут наши враги?

— Не совсем так. Дикари, живущие в тех краях, платят нам дань. Но на деле мы почти ничего не знаем о них. После плоскогорий следы отряда потерялись. Никто не знает, куда ушла охота и где она сгинула…

Голос отца превратился в шепот и затих. Аюна испуганно посмотрела на него. Таким она еще не видела своего гордого и величавого отца. Его дрожащие руки и слабый голос напугали ее сильнее, чем тревожные известия.

— По моей просьбе твой дядя лично провел обряд, — собравшись с силами, продолжал Ардван. — Именем Солнца, дарящего жизнь и испепеляющего, он заклинал травы поведать ему о судьбе Аюра и тех, кто его сопровождает.

— И что же он увидел?

— Трупы. Много трупов.

— Они все погибли? — пробормотала Аюна.

В это невозможно было поверить. Нет, это немыслимо! Арии не гибнут от рук дикарей, и звери склоняются перед ними…

— А… мой брат? — едва сдерживая вдруг нахлынувшие слезы, прошептала царевна.

— Его твой дядя не видел.

Аюне вдруг вспомнилось, что там же рядом с Аюром находился и ее жених, Ширам. Но царевна с полной ясностью осознала, что его судьба совершенно ее не трогает. Да и почему бы она должна ее волновать? А вот младший брат, с которым она росла с детства, товарищ ее детских игр… Слезы потекли по ее щекам.

Дурманящий дым, поднимаясь под потолок, постепенно развеивался. Верховный жрец, пошатываясь, выбрался из шатра. Аюна бросилась ему на помощь. Лицо дяди раскраснелось от жара, глаза слезились. Он кивнул ей, будто только сейчас заметив, но не сказал ни слова.

— Надо провести еще одно гадание, — вставая со ступеней, произнес Ардван. — Это особое вопрошание к огненным дивам, дабы они обратились с мольбой напрямую к господу Исвархе. К нему прибегают лишь в крайнем случае. За время моего царствования оно будет проводиться в первый раз. И для проведения этого обряда понадобишься ты.

— Я готова! — вспыхнула Аюна. — Ради брата…

— Не спеши. — Губы Тулума медленно зашевелились. — Ты должна знать, на что идешь. Ибо для верного ответа нужна добровольная жертва.

Царевна нахмурилась. До нее доходили слухи, что накхи в прежние времена не брезговали человеческими жертвоприношениями. Но ведь это же накхи!

— Ясна-Веда четко и определенно запрещает приносить в жертву людей, — словно отвечая на ее мысли, продолжал Ардван. — Для гаданий разрешено проливать только кровь рабов, так как они по закону людьми не являются. Но кровь ария, отданная добровольно, — великая сила…

— Понадобится кровь самого близкого родича, — тихо произнес Тулум то, о чем царевна и сама уже догадалась. — Твоя кровь, Аюна.

— Я готова, — бесстрашно склонилась она перед верховным жрецом. — Это честь — отдать кровь Священному Огню ради брата!

— Тогда приступаем.

Тулум неспешно достал из ледника колотые обломки прозрачной глыбы, ежедневно доставляемой с гор, и щедро насыпал ледяного крошева на белый камень, из которого изготовляли лишь жертвенники и священные изваяния. Затем он поставил на лед бронзовую чашу с ручками в виде крылатых лодок и начал вливать в нее золотистое масло, получаемое из семян цветка, столь преданного Солнцу, что головка его следует за дневным светилом от восхода до заката.

— Подойди сюда. — Он поманил Аюну.

Та, невольно робея, но гордая участием в столь важном обряде, приблизилась к верховному жрецу.

— Протяни руку. Левую — она ближе к сердцу…

Царевна повиновалась.

— Приготовься, Аюна, — негромко произнес он. — Возможно, ты увидишь или почувствуешь ужасные вещи. Но не бойся и не отворачивайся, а смотри внимательно и все запоминай…

Он с неожиданной силой схватил девушку за запястье, вскинул кинжал для жертвоприношений и быстро чиркнул им по ее предплечью.

Аюна прикусила губу. Струйка крови потянулась по ее руке и потекла в чашу, окрашивая масло в алый цвет. Царевна не сводила с нее глаз. А кровь все струилась, и в какой-то миг Аюна ощутила, как подкашиваются ее ноги. Но Тулум, не обращая внимания на слабость племянницы, продолжал поливать содержимое чаши ее кровью.

— Достаточно, — тихо сказал он брату, затем достал из сумки на поясе глиняную бутыль и начал разогревать ее над огнем. Когда в сосуде послышалось бульканье, Тулум одним движением выплеснул содержимое на покрытое кровью масло. Оно зашипело, кровь вспенилась и начала сворачиваться вокруг белого металла. Верховный жрец быстро забормотал слова заклинания, прося огненных дивов дать ответ о судьбе царевича Аюра.

— Вот, — завершив ворожбу, закончил он, доставая из чаши получившуюся странную фигурку.

— Осторожнее, сломаешь! — дернулся к нему Ардван.

— Тихо, тихо!

Тулум, прищурившись, уставился на данный огнем ответ, стараясь найти ему верное толкование.

— Это похоже на человека, — наконец изрек он. — Вот голова, руки, ноги…

— Но они будто изломаны! — воскликнул повелитель Аратты.

— Так и есть. И что хуже всего — посмотри, как тонко его тело. Как раз там, где грудь. Похоже, жизнь его висит на волоске. Он ранен… Возможно, при смерти.

Ардван заскрипел зубами от ярости и горя.

— И все же, — поспешно заметил жрец, — он жив. Металл остыл, но фигурка не сломалась. Жизнь его под угрозой — но он еще жив…

Все плывет перед глазами Аюны. Стоит она или лежит — она уже не понимает, да это и не важно.

Что за запах? Как будто подожгли степь… Костер в степи? Сквозь клубы синеватого дыма Аюна видит пляшущие язычки жертвенного огня.

Она смотрит в пламя — а пламя смотрит на нее. Что ж — ничего удивительного. Просто это пришли огненные дивы.

«Пламя жертвенника — врата в иные миры. Смотри в них внимательно, и тогда увидишь то, что дивы согласятся тебе показать, — не раз говаривал ей дядя, обучая юную царевну обрядам. — Но знай, врата открыты в обе стороны. Ты видишь дивов, и они могут видеть тебя. Забывать об этом нельзя. Пренебрегать этим опасно…»

Дивы смотрят на нее знакомыми и родными глазами. Аюне с детства знаком этот взгляд. Это же Аюр!

«Братец, как ты? Дядя сказал, что ты ранен в чужом краю».

Аюр улыбается.

«Тебе не больно?»

Нет, он больше не чувствует никакой боли. Ему хорошо и легко.

Он взлетает!

Пламя жертвенника обволакивает весь мир и вспыхивает мириадами золотых огней. Аюр парит среди звезд, и они движутся по небосклону, подчиняясь движениям его рук.

«Братец, не улетай от меня!»

Аюр вскидывает руки, словно крылья, и начинает удаляться. Звезды извивающимися цепочками следуют за ним.

Аюна снова чувствует взгляды дивов. Теперь они полны гнева!

«Тебе нельзя здесь быть!»

И откуда-то снизу, вспучиваясь и перекатываясь, начинает вздыматься тьма. Пространство наполняется ревом воды. Огромными волнами темнота захлестывает небо, поглощая звезды.

Аюну охватывает ужас, лишающий и разума, и сил. Бежать, бежать прочь! Как можно быстрее, как можно дальше!

«Спасите!»

Черные холодные волны захлестывают ее, сшибают с ног и швыряют в пучину. Рядом мелькают искаженные лица, одна за другой гаснут звезды, люди и боги тонут в Бездне…

Чьи-то сильные руки подхватывают ее, вырывают у безжалостной стихии, бережно кладут на камень…

Аюна открыла глаза. Она лежала на холодном полу у ног статуи Исвархи Двенадцатирукого. Неподалеку раздавались тихие голоса. Отец с дядей, разглядывая серебристую фигурку, вполголоса обсуждали гадание. Видимо, она пробыла в забытьи совсем недолго.

— Я полагаю, имела место битва, — говорил Тулум. — Возможно, охотников заманили в засаду…

— Конечно заманили — как бы еще дикари могли одолеть ариев?!

— Судя по тому, что мне поведали корни трав, бой был проигран и много воинов погибло — возможно, все. Но не Аюр. Царевич был только ранен, хотя и тяжело…

— Но как узнать точнее? Может, он уже мертв?!

— Знамений не было, — со значением произнес Тулум. — Когда умирает один из высших ариев, солнце в небе облекается во тьму. Так что царевич жив. Я буду ежедневно молиться Исвархе, чтобы он жил и далее…

— Даже если так — его положение ужасно. Мой сын — раненый, в руках врагов! — В голосе Ардвана полыхнул дикий гнев. — Да я оставлю от их селений только горелые пятна!

— Брат, не горячись, подожди! Кровь и священное масло ничего не сказали о том, что он в руках врагов. Я проведу еще гадания…

Аюна, постепенно приходя в себя, села и перебралась на ступеньку у подножия статуи, обхватив руками дрожащие плечи. Ее бил озноб, она была угнетена своими видениями и глубоко опечалена тем, что слышала.

«Пусть дядя говорит утешительные слова — все мы знаем, что надежды мало. Тяжкая рана в далеком, враждебном краю…»

Скорее всего, она потеряла и брата, и жениха. И что гораздо хуже — Аратта потеряла единственного наследника.

Ее отец резко обернулся к ней:

— Аюна! Никому не говори о том, что видела и слышала сегодня ночью! Мы можем ошибаться. Пока мы не убедимся точно в их гибели — молчи!

Царевна кивнула, не в силах выговорить ни слова.

— Мне кажется, можно уже начинать открытые поиски, — мягко сказал Тулум. — И так всем уже известно, что Охота Силы давно должна была вернуться.

— Да, конечно, — бросил государь.

Ах, как все это не вовремя! Как будут рады его враги!

— Я предлагаю, чтобы поиски возглавил мой воспитанник Аоранг, — продолжал Тулум. — Никто лучше его в Аратте не знаком с землями и племенами Змеиного Языка. А он знает их тропы и может договориться со своими родичами. Пусть он спросит их, не вернулись ли погонщики мамонтов, которых нанимали для Великой Охоты…

— Как считаешь нужным, — отмахнулся Ардван, не слишком скрывая свое отчаяние. — Молись и приноси жертвы, брат. Знамения ужасны. Всемогущий Исварха, спаси моего сына!

Ночь казалась беспросветной. Аюна забилась под одеяло и приказала служанкам зажечь все светильники в ее покоях, но тьма просачивалась сквозь щели в ставнях и разливалась черными пятнами по полу. Стискивая кулаки, Аюна приказывала себе перестать бояться, но стоило ей закрыть глаза, как мрачные, тяжелые видения обступали ее, лишая сил и погружая в отчаяние.

Все пропало, Господь Солнце отвернулся от своих потомков! Аюр, любимый младший брат, исчез в диких землях и наверняка погиб — безвременно и ужасно, как оба старших сына государя. Все надежды, все замыслы отца обратились в прах. Что теперь с ними со всеми будет? Кому перейдет престол? Привычный счастливый мир рушился, погибая в черных волнах равнодушной бездны…

— Госпожа, — раздался робкий голос служанки. — Вы не спите? Там опять заявился этот косматый дикарь, Аоранг. Он, наверно, сошел с ума! Приказать страже спустить его с лестницы?

— Аоранг? — радостно встрепенулась царевна. — Пусть проходит!

— Провести его в залу?

— Нет, сюда!

— В спальню?!

— Ты слышала мой приказ? — Царевна резко села в постели, завернувшись в одеяло. — Или намерена со мной спорить?

Служанка метнулась прочь. Вскоре она вернулась, а вместе с ней и смущенный Аоранг. Мохнач низко поклонился царевне. Одет он был как для дальнего похода.

— Я шел от твоего отца, он давал мне повеления, солнцеликая. Нынче на заре мы выступаем на поиски твоего брата… — Аоранг бросил на нее пронзительный взгляд и шумно вздохнул. — Прошу, не горюй раньше времени! Твое горе так велико, что я почуял его еще издалека. Мне невыносимы твои страдания!

Голос его зазвучал хрипло, глаза наполнились слезами.

— Чем я могу облегчить их? Как мне утешить тебя?

От его слов Аюна не выдержала и разрыдалась. Все только приказывали ей держаться, быть сильной, молчать и терпеть, но никто просто не пожалел ее. И только этот дикарь…

— Все гибнет! — причитала она. — Сегодня мне было видение в храме… Я видела конец мира! Исварха отвернулся от нас!

Аоранг нахмурился, подошел к постели и присел на ее край.

— Соблаговоли лечь, царевна, — попросил он.

Аюна, от удивления перестав плакать, выполнила его просьбу. Аоранг протянул руку и медленно провел ладонью над девушкой от макушки до пят.

— Никакие это не божественные видения. Исварха никогда не отворачивается от того, кто сам его не отверг. Это все козни дивов…

Взгляд его стал отрешенным. Широкая раскрытая ладонь скользила по воздуху, не касаясь царевны, но она чувствовала исходящее от нее сильное и ровное тепло, которое все ее существо впитывало, как морская губка — воду.

— …они ждут, пока человек ослабнет, заболеет или будет охвачен горем, и тогда насылают видения… Дивы смотрят прямо в душу и знают, чего он боится больше всего. Это-то они ему и покажут.

Рука мохнача остановилась над грудью царевны прямо напротив сердца. И Аюна с изумлением почувствовала, как тьма уходит. Словно в ее спальне стало светлее.

— Как ты это делаешь, Аоранг? — прошептала она, глядя на него почти с трепетом. — Дядя говорил, ты целитель, но не упоминал, что ты умеешь врачевать душу!

Аоранг смущенно улыбнулся:

— Я умею весьма мало… Если бы ты знала, на что способны шаманы моего народа, — не расхваливала бы меня! Лучше расскажи, чем тебя пугали дивы?

Аюна снова помрачнела:

— Я видела, как черная вода, разливаясь, поглощает тысячи звезд, как тонут в ней боги и люди… Не хочется вспоминать!

Аоранг неожиданно кивнул, словно в чем-то убеждаясь:

— Моя госпожа, я понял, что ты описываешь. Как я и думал — никакие это не видения. Это случилось в Ратхане лет десять назад прямо во время храмового праздника Ночи Тысячи Звезд. Прямо во время ночного шествия внезапно начался паводок, погибло множество людей… Как раз после него и было принято решение возводить ту печально известную плотину, строительство которой обернулось много худшими бедствиями…

— Праздник Ночи Тысячи Звезд? — в замешательстве повторила царевна. — Шествие во славу всех миров?

— Да, многодневный храмовый праздник во славу всех звезд вселенной, где предстоит вновь родиться нашим душам. На него собрались тысячи людей со всей Аратты. Там был весь двор, и государь, и его дети, в том числе и ваш старший брат, который потонул там…

— И я там была? — удивленно спросила царевна, вновь садясь в постели. — Но я ничего не помню! Только… Знаешь, я почему-то всегда боялась темной воды. Никогда не любила прогулки на лодках при луне.

— Страшные воспоминания остаются болью на всю жизнь. Но порой, если ужасы чрезмерны, память стирает их, — сказал Аоранг. — Как целитель, я сталкивался с этим не раз. Ты тогда была совсем дите, царевна. Ты там была, и я там был. А поскольку я постарше тебя, то все прекрасно запомнил. Прямо во время богослужения затряслась земля, и вскоре улицы наполнились быстро прибывающей водой. Хуже всего, что это было ночью. Я тоже помню, как плыли в темной воде плошки с горящими светильниками, золоченые раскрашенные статуи, цветочные венки и нарядные утопленники. А вода все прибывала, топила людей и глушила крики…

— Я, кажется, вспоминаю, — медленно произнесла царевна. — Черную, ревущую воду и свой ужас перед ней… А еще — невероятную силу, подобную ожившей скале, которая вынесла меня из воды, и голос… Твой голос? Неужели это был ты?!

Она потянулась к Аорангу и положила руки ему на плечи, пытаясь поймать его взгляд. Воспитанник Тулума ничего не ответил — у него перехватило дыхание. «Тебе ли бояться дивов? — пронеслось у него в голове, когда он взглянул в ее сияющие глаза. — Ты сама — воплощенный свет!»

Голова у него закружилась и колени ослабели, чего с ним прежде не бывало. «Хорош я буду, если не смогу встать», — подумал молодой мохнач, стараясь вернуть мыслям спокойствие.

— Лучше бы мне уйти, — пробормотал он, усилием воли пытаясь отстраниться, но царевна только крепче сжала его плечи.

— Не уходи, Аоранг!

— Как пожелаешь, солнцеликая.

Глава 12Путь домой

Ширам пришел в себя оттого, что чьи-то твердые пальцы ощупывали его спину. Он дернулся, пытаясь откатиться и изготовиться к бою, но тело отозвалось резкой болью.

— Не надо, не надо крутиться! — послышался над головой знакомый голос.

Хаста, понял накх. Что он делает? Что вообще происходит?

Он попытался осознать, где находится. Покачивающийся деревянный настил, жесткие тюфяки… «Значит, я на спине мамонта. Но почему лежу на животе? Где одежда и где… — его обдало волною ужаса, — где оружие?!»

Ширам вдруг понял, что совершенно гол и едва может пошевелиться.

— Не надо крутиться, — повторил жрец. В его голосе слышалась просьба. Если бы саарсану довелось попасть в плен, над головой бы прозвучал приказ.

— Побился ты изрядно, маханвир, — продолжал жрец. — Много ушибов и ссадин. Но переломов вроде нет. А это пройдет быстро. Ты сильный и крепкий, как доска из железного дерева.

— Как я тут очутился? — пробормотал воин.

— Ты что же, ничего не помнишь?

Ширам прикрыл глаза, стараясь возродить в памяти все, что происходило до того, как он очнулся на спине мамонта. Смутно, как будто через туман, ему увиделось святилище, куда они с последним из охотников насилу дотащили чуть живого Аюра. Тот безостановочно стонал, шептал какие-то имена и просьбы. Ширам не слушал какие. Ему было не до того. То, что Хаста именовал «великаньим домом», отлично подходило для обороны. И в тот миг Ширама интересовало лишь это. Положив потерявшего сознание царевича внутри святилища, он сделал знак охотнику, и они поспешили в горловину меж двух вросших в землю глыб, присмотренную накхом еще во время утренней разведки.

Упрямые ингри вскоре появились снова. И полезли вверх так нагло, как будто ночная схватка их ничему не научила. Но и вдвоем Ширам был готов сражаться. Он как раз собирался спуститься со скалы и обойти дикарей, когда вдруг тряхнуло… Вернее, нет… Не так… Мысли накха замедлили бег.

Было не так. Он только начал спуск, как вдруг почувствовал, что его накрывает волна крутящей, будто смерч, боли. Лоб мгновенно покрылся холодной испариной, дыхание перехватило. Ширам попытался прилипнуть к скале, но руки его схватили только пустоту. Все дальнейшее превратилось в пляску неясных образов. Летящий, будто птица, огромный валун, какие-то удары… Должно быть, он падал вниз…

— Мало помню, — прошептал саарсан.

— Ничего, главное — жив. А там и на ноги встанешь. Я сейчас тебя намажу, средство проверенное — заразу убьет, раны затянет…

— Где Аюр?

— Жив и цел. А рана его… — Хаста запнулся. — Расскажу потом. Это просто поразительно… Словом, ему гораздо лучше. Скажу ему, что ты очнулся, — тотчас придет. И ты все увидишь сам.

— А что наш ловчий?

— Увы, он погиб у меня на глазах.

— Ты сам-то как?

Ширам попытался немного приподняться, но тотчас волной накатила тошнота, мир перевернулся у него перед глазами, и он рухнул лицом в травяной тюфяк.

— Ничего, ничего, — сочувственно проговорил Хаста. — Это пройдет. Ударился ты сильно, а так упал хорошо. Кто б другой с этакой высоты рухнул, точно бы насмерть разбился. Твое счастье, что на спине клинки были закреплены, — они приняли и смягчили удар.

Ширам застонал, вспоминая о своем оружии.

— Не тревожься, все цело.

Хаста ткнул в угол, где лежала свернутая в тюк изодранная одежда накха и увязанное в ней оружие.

— Никогда не видал, — посмеиваясь, покачал головой жрец, — чтобы на одном человеке было столько всяких смертоносных диковин!

Ширам сделал вид, что снова впал в беспамятство и не услышал последние слова от незадачливого служителя божественной мудрости. Всякий, кто жил бок о бок с накхами, знал, что себе дороже интересоваться их священным и неприкосновенным вооружением. То была тайна, о котором каждый из этого племени молчал даже среди ближайших друзей, даже в пылу страсти или тумане опьянения.

— Отдыхай пока, — сказал Хаста. — Мы скоро у реки остановимся. Тебя снимать не будем. Покуда точно не разберу, все ли кости целы, лучше так вот полежать.

На ночевку остановились возле очередного безымянного ручья, журчащего среди высоких трав. Лежа в шатре на спине у дремлющего на ногах мамонта, Ширам сквозь занавеси поглядывал вниз, где у огня хлопотал Хаста. Костер, потрескивающий во тьме, наполнял его душу покоем. Как ему прежде хотелось скорее миновать неприветливый Змеиный Язык — а теперь холодный, завывающий ветер плоскогорий радовал его сердце. Проклятые леса с их коварными обитателями остались далеко позади. Скорее бы домой!

Впрочем, Ширам вполне понимал, что положение их по-прежнему опасное. Особенно сейчас, когда он ранен и неизвестно, встанет ли на ноги. Хоть Хаста и сказал, что тяжелых ран нет, но спина отзывалась острой болью на каждое движение, а при малейшей попытке встать накатывала тошнота и мир начинал кувыркаться перед глазами. Но для накха склониться перед требованием тела было делом глубоко позорным. Тело должно было мочь все, что требовал дух, но никак не наоборот.

— Я подстрелил утку! — раздался снизу радостный голос Аюра. Судя по голосу, царевич был в отличном здравии и хорошем настроении.

— Сегодня у нас будет добрая еда! Жаль, нет повара — он бы сейчас ее приготовил. Хаста, вели своей мохначихе ощипать птицу.

— Зачем ощипывать? — возразил жрец. — На берегу ручья вдоволь глины. Обмажем и запечем.

— Что, так тоже можно?

— Обещаю, будет вкусно.

— Хорошо, — кивнул Аюр. — Я схожу еще поохочусь. Шираму нужно сделать мясной отвар. Он хорошо поднимает на ноги. Помню, еще там, в столице, я как-то захворал, и меня поили таким отваром по три раза на день, чтобы придать сил. Сейчас птиц летит много. Я позабочусь, чтобы у Ширама каждый день был свежий отвар.

«Позабочусь». От этого слова у накха отчего-то перехватило дыхание. Неужели это и впрямь говорил царевич Аюр или ему это мерещится? Должно быть, пребывание в диковинном святилище не только излечило раны царевича, но и даровало ему качества, прежде неведомые. Если, конечно, ему все это не чудится после падения на скалы…

Аюр говорил еще много — о скором возвращении, о том, что непременно расскажет отцу об отваге и преданности своего старшего друга и наставника. И о великих познаниях Хасты упомянуть, конечно, тоже не забудет.

— А скажи, светозарный, ты помнишь о том, что творилось в храме на вершине горы? — осторожно спросил Хаста.

Аюр озадаченно замолчал.

— Помнишь, как в тебя попала стрела, как я прижигал тебе рану? — подсказывал жрец. — Как тебя несли в святилище?

Царевич помотал головой. Хвала Солнцу, как прижигали рану, он не запомнил, и как тащили его на скалу — тоже. Он очнулся только в храме, и все, что ему запомнилось, — это чудовищная боль. Хаста пытался поить его, но раненый не смог выпить ни глотка. Так плохо ему не было никогда в жизни. Рука горела и совершенно не слушалась его. Хаста хотел примотать ее к телу, но Аюр не давал к ней прикасаться. Как сквозь сон, слышались ему причитания Хасты и ругань накха.

«Святое Солнце, что же нам делать?! Мы можем не довезти его, он очень плох…»

«Я тебе не довезу! Давай ему свои снадобья!»

Но что было потом?

— Я видел звезды, — с невольным удивлением произнес Аюр. — Небо, усеянное звездами, оно было и сверху, и снизу. Я парил среди звезд, меня нес ветер, подобный дыханию бога. Я слышал удивительные песни…

— Похоже, солнцеликий, ты побывал в Верхнем мире без всякого священного дыма! — с легкой усмешкой заметил Хаста. — Говорят, потеря крови способствует этому… Что еще ты помнишь?

— Потом я вспомнил твои слова, Хаста.

— Какие?

— Когда мы гадали в начале пути и я засмотрелся на небесные видения, ты крикнул мне: «Смотри вниз!» Вот я вспомнил — и посмотрел. И увидел домик, словно построенный из морской гальки… А потом…

Аюр умолк, вновь переживая те поразительные ощущения. Он чувствовал себя спокойным и огромным — как будто головой касался неба! Может, он уже стал богом? Перед ним, в жалком домике, лежала крошечная глиняная кукла. Аюр испытывал к ней жалость, тем более куколка была так похожа на него. Она плакала и корчилась, страдая от боли. Аюру захотелось помочь этой кукле. Он поднял ее, положил на ладонь и легко поглаживал, пока жар не отступил. Тогда он перевернул ее и провел пальцем по спине, вправляя выбитое при падении плечо. Что-то еще оставалось? Ах да, у куклы еле держалась рука — вот-вот отвалится! Он бережно приставил ее на место и загладил расходящиеся края раны. Потом положил ее на место. И, довольный своей работой, закрыл глаза и уснул…

— Что, что потом? — спрашивал Хаста.

— Потом я очнулся внизу, на тропе, и из леса вышли мамонты. Ты кричал и махал мне рукой, сидя на холке Айхо…

— И больше ничего?

Аюр развел руками.

— А ты что видел, Хаста?

— Гм… Да тоже ничего особенного, — промычал рыжеволосый.

— Совсем ничего? — усомнился царевич. — Ты же жрец! Я-то думал, что все эти чудеса — твоя работа.

— Моя?!

— Разве не твоими молитвами меня исцелил и спас Господь Исварха?

Хаста промычал что-то невнятное.

Он на всю жизнь запомнил, как бросился к сидящему возле очага Аюру и вдруг его отбросило в сторону, словно ударило невидимой волной. Никогда в жизни он не ощущал такого присутствия силы. За время своей службы в столичном храме молодой жрец повидал столько хитрых уловок, никак не связанных с подлинным благочестием, что никакого иного отношения к чудесам, кроме самого ехидного и недоверчивого, у него и быть не могло. Но это чудо было и величественно, и несомненно. Замерев на месте, преисполнившись благоговения, Хаста сидел и смотрел, как прямо на его глазах исцеляется рука Аюра. А потом все взлетело в воздух. Мир вспыхнул и развалился на куски — и снова собрался вместе только в лесу под скалой, в облике склонившейся над ним перепуганной Айхи.

Но что за сила исцелила Аюра и уберегла их от гибели? В самом деле это был Господь Солнце? Или то было местное божество ветра? Дикарская деревянная птица с дырами в груди? Да быть того не может!

— В любом случае по возвращении в столицу тебе следует принести щедрые жертвы Исвархе, — посоветовал он царевичу.

— Конечно! — слегка удивленно взглянул на него Аюр. — Как же иначе? Когда отец узнает об этом чуде, он будет счастлив. Бог лично вмешался и сберег жизнь его сыну — это ли не знак милости Исвархи к нашей семье?

Хаста покачал головой и поглядел в сторону мамонта, вспомнив о Шираме. Интересно, а что на горе видел накх?

— Маханвир! — негромко позвал жрец. — Ты не спишь? Пора смазывать твои раны!

Ширам не спал. Преодолевая ноющую боль и головокружение, он старался отвлечься размышлениями о том дне, когда он сможет вновь вступить в Сад Возвышенных Раздумий и доложить, что сын повелителя вернулся на родину живой и невредимый. Жаль, конечно, что Великая Охота не задалась. И никто из воинов и охотников, покинувших Аратту, не сможет вернуться назад. Но ведь в этом нет его вины…

Или есть? Ширам начал вспоминать поход — день за днем. Всякий раз он пытался отговорить Аюра от очередной опасной затеи, но тот снова и снова настаивал. Ему было бы чем оправдаться, когда бы накхи имели обыкновение оправдываться. Но он сделал все, что мог, — разве не так?

Он пошевелился, и его спину вновь пронзила острая боль.

— Ничего-ничего, скоро пройдет, — услышал он рядом мягкий голос Хасты. — Потерпи, я уже здесь…

Накх стиснул зубы. Как ни крути, а без этого рыжего наглеца их охота была бы совершенно обречена. Как такое может быть? Чтобы какой-то невзрачный простолюдин, даже вовсе не воин, оказался сильнее и ловчее его?! Если правда, что он сам не раз спасал царевича, то надо признать, что Хаста спас их всех. Вот и теперь — как он умудрился дотащить его и царевича до мамонтов после землетрясения? Не мохначи же в самом деле помогали ему в этом! Если кого-то и назвать героем этого похода, то, как бы ни было обидно, этого маленького жреца.

Но может ли он быть героем? Кто он? Даже не арий. Один из бесчисленных «земляных людей», чьи полудикие племена обитали на землях будущей Аратты еще до прихода туда детей Солнца… Слыханное ли дело! Сын повелителя ариев, саарсан накхов — и какое-то рыжее нечесаное недоразумение; и кто же оказался первым, кто взял верх?

Саарсан закусил губу, будто от боли, не желая признавать очевидное. Он лежал, вслушиваясь в звуки за пологом шатра. Лишь мерное дыхание мамонта, заунывный шелест раскачиваемых ветром высоких трав — ничего, за что можно ухватиться, чтобы отвлечься от рвущих душу мыслей.

Ширам открыл глаза. Хаста уже закончил натирать его мазью и сидел рядом, поджав ноги и глубоко задумавшись о чем-то своем.

— Ты обещал рассказать, что там было с Аюром. Что за поразительная история?

— Он исцелился, — как-то очень буднично ответил жрец. — Право, сам не знаю как.

— Исцелился? — в замешательстве повторил накх.

— Полностью. Даже шрама не осталось… — Хаста наморщил лоб. — Нет, я знал, что надо делать, чтобы сохранить царевичу если не руку, то хоть жизнь. И конечно, я знал — еще с того мига, как увидел храм бога ингри, — что это непростое сооружение. Но то, что в нем случилось… — Хаста искренне развел руками. — Будто нечто отодвинуло меня в сторону! И само излечило наследника.

— Это землетрясение. В Накхаране они тоже бывают. Тебя просто отбросило, как и меня.

— Может, и так. Тебя и впрямь отбросило. Но только там, в храме, никакого землетрясения даже не ощущалось. А меня швырнуло в сторону. А еще я видел такое…

Хаста внезапно умолк. Нет, этого он не расскажет никому. Может быть, только преподобному Тулуму… Да и тот поверит ли, если услышит, как стены святилища распадались на части и камни шевелились, как живые? Как повис в воздухе берестяной ковш и как разлившаяся вода вдруг взмыла вверх и окружила его роем сияющих радугой круглых капель?!

— А потом я услышал крик… — пробормотал он, словно во сне.

— Кто это кричал?

— Не знаю… Но Аюр вдруг словно очнулся и закричал, что надо спешить к тебе на помощь! Мы оба бросились к выходу — а снаружи как раз трясло, будто скалы била лихорадка! Я видел, как по тропе катились валуны размером с дом. Один такой валун придавил ловчего, словно комара! И тут как грохнуло! Камни полетели во все стороны, стены исчезли, все окуталось пылью… — Хаста вздохнул. — Очнулся я только внизу — целый и невредимый. Сам не пойму, как это случилось. Когда побрел оттуда, стараясь уйти подальше от скал, увидел тебя в расщелине. Я было подумал, что ты разбился, так ты скверно выглядел — но, хвала Солнцу, землетрясение не сумело тебя прикончить.

— Это в самом деле непросто сделать… — Ширам вдруг умолк, осознавая, что его гордые слова сейчас — не более чем пустая похвальба. Там в скалах он был на волосок от гибели, и лишь боги уберегли его для каких-то своих, непонятных покуда целей. А понять нужно, обязательно нужно… Иначе урок будет повторяться с новой силой, раз за разом, все грознее и грознее.

А ведь еще недавно казалось, что все уроки, которые могла преподать жизнь, уже выучены. Неужели все не так? Неужели мир устроен иначе и все, что представлялось истиной, на самом деле не более чем морок? Или, может, одна из ступеней к настоящей истине?

Как узнать, как понять?

Вторые сутки Учай со своими охотниками крался за мамонтами, прячась в высокой траве. Его раздражала и тяготила эта равнина, почти начисто лишенная леса. Редкие чахлые деревца, что тут вырастали, стелились по земле, словно придавленные к ней жестокими ветрами. Конечно, старая поговорка гласила, что даже у грозного пещерного медведя нет глаз на затылке, да и вряд ли оставшихся в живых чужаков потянет с грустью оглядываться назад… Но все же опасность, что их заметят, оставалась.

Следы под горой сказали, что арьяльцев выжило всего двое, и то, что видел Учай, пока это подтверждало. Он заметил мальчишку и жреца, а самого опасного из его врагов, Ширама, нигде не было. Стало быть, это он сорвался со скалы у Дома Ветра. С одной стороны, это упрощает дело, но с другой, жаль — новый вождь ингри хотел сам убить его… Однако и оставшихся не стоило скидывать со счета. Учай не забыл, как рыжий жрец с легкостью убил колдовством его брата. А царевич, без промаха разящий из лука, — разве он не сообразит, заметив вылетевшую из высокой травы стаю перепелов, что кто-то следует за ними? Так что Учай пока старался держаться подальше от чужаков. Лишь когда смеркалось и высокие спины мамонтов скрывались в ночной тьме, Учай с еще одним наблюдателем устраивался поближе, чтобы не пропустить раннего подъема врагов.

Сейчас второй день был на исходе. Как ни всматривался новый вождь, все говорило о том, что враг не замечает их присутствия и не подозревает о нависшей над ним опасности. А значит, следовало действовать стремительно и точно, как бывает на охоте, когда лишь один удар копья разделяет жизнь и смерть — твою или зверя. Сейчас Учай приказал своим воинам приблизиться и расположиться вокруг стоянки чужаков, а сам змеей пополз в траве прямиком к стоянке.

Дремавшие стоя мамонты в полусне жевали кипы принесенной им травы. Жрец у костра что-то оживленно рассказывал смеющемуся Аюру… Потом царевич отошел к речке, а мамонт поднял жреца себе на спину. Вдруг Учай увидел Ширама. Страшный воин лежал в домике на спине мамонта на каком-то тюфяке. Однако, приглядевшись, Учай понял, что тот, похоже, не слишком может двигаться.

Так вот в чем дело! Ингри обрадованно потер руки. Враг жив, но тяжело ранен! Так это же еще лучше! Стало быть, нужно поспешить, пока наставник мальчишки не встал на ноги. Учай прикрыл глаза и представил, как вонзает в горло Шираму подаренный им бронзовый кинжал. По его телу разлилась истома, во рту стало сладко, и он начал представлять, как убивает ненавистного врага, раз за разом втыкая в него свое оружие… Ничего более приятного он и припомнить не мог.

А если не так? Он одернул себя, досадуя, что не может воплотить свою мечту в жизнь прямо сейчас. Что, если попробовать захватить их, пока они слабы? Арьяльцы могут стать полезными заложниками! То, что рано или поздно придется биться с подданными повелителя Аратты, — это яснее ясного. Их следопыты начнут разыскивать, куда делся царевич, и, конечно, докопаются до истины. Значит, нужно ударить первыми!

Но если все войско Аратты носит эту непробиваемую скорлупу, если там есть воины, столько же умелые, как этот Ширам, необходимо научиться тому, что умеют они. Учай вспомнил краткую стычку на тропе у Лосиных Рогов. Похоже, Ширам там даже не вспотел, играючи убив трех храбрецов и брата Урхо. Пусть даже и с помощью рыжего колдуна, но тем не менее…

Решено, заключил молодой вождь. Царевича и его наставника надо взять живыми. Пока мальчишка в руках ингри, Ширам будет вынужден подчиняться. Эта мысль так понравилась Учаю, что изгладила из памяти несостоявшуюся попытку перерезать врагу горло. Что за беда? Есть еще рыжий жрец. Это он своим колдовством погубил Урхо! Значит, ему предстоит умереть. И уж конечно, лучше, если он будет убит на Холодной Спине, чем в землях ингри. Дух мертвого колдуна бывает похуже, чем живой колдун. Так пусть бродит по пустошам мохряков, ища себе добычу!

«Нападем сегодня под утро, когда темнее всего», — решил Учай, отползая от стоянки.

Глава 13Нападение ингри

Еще не взлетели первые жаворонки над спящими просторами холодных степей, как у безымянной речки, на берегу которой остановились на ночевку арии, из высоких трав в неповоротливые туши дремлющих мамонтов полетели стрелы. Разумеется, их наконечники из сырого болотного железа не способны были причинить никакого заметного вреда этим косматым холмам. Но к древку каждой стрелы был примотан пылающий сверток — завернутая в березовую кору сухая хвоя, густо залитая сосновой смолой. Каждый ингри носил при себе такие свертки для костровой растопки в сырую погоду.

Втыкаясь в бока грузных животных, пламя, пожиравшее бересту, перебрасывалось на густую бурую шерсть. Один за другим объятые болью и страхом мамонты оглушительно затрубили и рванулись не глядя, не разбирая дороги, позабыв обо всем, кроме своих мохначей. Те изо всех сил старались сбить пламя, вырвать из своих побратимов огненные стрелы, как-то усмирить впавших в ярость и ужас животных.

— Получилось! — словно не веря своим глазам, завопил Учай, вставая из травы с луком в руках.

Пылающие стрелы были его придумкой. И до последнего мига молодой вождь переживал, будет ли толк от его замысла.

— Бейте их древками! Они нужны живыми! — закричал он, отбрасывая лук и выхватывая из ножен длинный кинжал, и бросился вперед.

Трубный рев взбесившихся мамонтов разбудил бы и мертвого. Но люди из Великой Охоты наследника Аратты были еще живы. Не до конца проснувшийся Аюр заученным движением выхватил из лежащего в изголовье налуча свой тугой лук и три стрелы из колчана. Он успел выстрелить дважды по темным теням, появившимся перед ним в слабом отблеске костра, — и два тела упали рядом с ним. Но едва он наложил на тетиву очередную стрелу, толстое древко охотничьего копья ударило его в грудь. Плечистый ингри навис над ним, протягивая руку, но тут же захрипел и упал, заливая кровью рубаху царевича. В гортани у охотника торчал длинный граненый бронзовый шип, брошенный лежавшим неподалеку Ширамом.

Накх силился подняться, но было видно, что даже ему не удастся встать на ноги, долго простоять на них он не сможет.

— Ступайте прочь! — послышался крик Хасты. — Или боги покарают вас!

Жрец метнул в пламя целую охапку свертков, только что извлеченных из распахнутого сундучка. Предутренние сумерки вспыхнули многоцветием огненных вспышек и раскатистым треском, которому бы позавидовал и гром небесный. Ингри отшатнулись, примолкнув от страха, — однако тут же раздался грозный окрик Учая:

— Стоять! Это лишь видения, а не воля богов! Он сам так говорил! Эти искры ничем не могут помешать нам! Вперед!

Ширам тем временем ухитрился подняться на ноги, и клинки в его руках вовсе не способствовали выполнению приказа вождя ингри. Сейчас он не казался тем воплощением смерти, каким явился ингри во время схватки у Лосиных Рогов. Но кому-то надо было первым приблизиться к нему — и этот кто-то вполне мог никогда больше не увидеться с родичами. Ингри дружно схватились за охотничьи луки. Но голос вождя остановил их:

— Они нужны живыми!

Что-то неуловимо изменилось в лице Ширама. Недобрая усмешка скользнула по его плотно сжатым губам. Собрав все силы, преодолевая головокружение, он шагнул вперед.

— Эй, ты, — бросил он. — Лосиный пастух, именующий себя воином! Неужели ты привел всех этих лохматых скотов из страха передо мной? Твой брат хотя бы посмел выйти на поединок — но ты ему не чета. Ты медлительный, как разъевшийся хряк в весенней грязи. Это ты не успел на помощь старому вождю на той охоте. Я и мальчишка Аюр убили зверя. А ты прятался в кустах! Или, может, ты желал смерти отца?

С каждым оскорбительным словом накха лицо Учая становилось все бледнее от ярости.

— Ты лжешь!

— Лгу? А ты докажи. Выйди против меня один на один, как подобает воину! Покажи сородичам, что ты и впрямь мужчина, какой ни есть, а не крысиный выродок!

Учай поднял руку, призывая своих воинов оставаться на месте.

— Что ж, будь по твоему, — ухмыляясь, ответил он. — Мы сразимся один на один. Только ты и я.

Он сделал знак своим охотникам, и те принялись расчищать круг возле костра.

— Пусть это будет воля богов! — вмешался Хаста. — Пусть не будет ни гнева, ни мести…

— Замолчи, — чуть слышно прошептал Ширам. Все расплывалось перед его глазами, и тошнота подступала к горлу. — Мне нужен его гнев! Пока он злится, он будет делать ошибки…

— Нет, это ты помолчи и послушай. — Хаста подхватил пошатнувшегося накха. — Если это бой во славу богов, то вы имеете время, чтобы вознести к ним моления.

— Моления — дело жрецов. Воинам это ни к чему — они жертвуют богам свою жизнь…

— Это сейчас не важно. На, держи, глотай скорее. — Хаста сунул в руку Ширама что-то похожее на сушеный финик.

— Что это?

— Оно даст тебе силы… ненадолго. Потом, правда, отберет вдвое больше…

— Если я сдохну, мне не будет до этого дела.

Ширам проглотил неведомое снадобье. Оно было едким и горьким на вкус, однако, подавив гримасу отвращения, накх вдруг испытал прилив бодрости. Не то чтобы сейчас он мог биться в полную силу, но хотя бы в голове у него прояснилось, ноющая боль в спине отступила, и земля перестала плясать под ногами. Он поглядел на ингри, вытаптывающих площадку для поединка. Утро только занималось. Тонкая полоска зари окрашивала кровью край неба.

«Надо начинать скорее. Тьма может быть мне союзником», — подумалось ему.

Пустые мысли. Их трое против двух десятков ингри, он ранен, мамонты сбежали. Какая глупая смерть — от рук дикарей, в этой забытой богами земле…

Он задумчиво глядел на высокие травы, на темное урочище с протекающей на дне речушкой, откуда слышались какие-то странные шлепающие звуки. Хорошо бы, чтобы это не сомы или какие местные чудища хлопали там своими хвостами, — тогда царевич получил бы шанс спастись… Ширам бросил взгляд на рыжего жреца, но тот, похоже, и сам прислушивался к всплескам на реке. Ну, значит, все поймет без лишних объяснений. Нелепо вышло — столько дней провели бок о бок, а разглядел он его лишь там, на Лосиных Рогах. Если бы пораньше, сколько можно было бы сделать по-иному, лучше…

«Боги, о чем это я? — оборвал он свои размышления. — Неужто прощание с жизнью делает меня слабым и я счел равным себе этого простолюдина?»

Он вдруг почувствовал, как его захлестывает волна справедливого возмущения.

«Да, Хаста простолюдин — и что? То, что я сейчас смогу драться, — это его заслуга. Почему я считаю его хуже себя? Потому что так говорили десятки поколений моих предков? А если все не так? Какого величия может достичь держава, в которой лишь заслуги, доблесть и разум будут мерилом знатности и влияния! Кому нужны вельможи, за которыми поколения славных предков, если сами они могут лишь прислуживать повелителю? Жаль, что это пришло так поздно… Если бы мне стать государем, все бы изменилось. Теперь я знаю как».

Простота и очевидность этого решения потрясли саарсана.

«Но при этом я должен погибнуть, чтобы выжил наследник теряющей силы династии… Кто знает, не придет ли завтра такой вот Учай, чтобы спихнуть с трона Аюра и насадить свою дикость? Нельзя этого допустить! Но сейчас уже слишком поздно».

— Как ты себя чувствуешь? — подошел к нему Хаста.

— Смогу биться — во всяком случае, умру достойно… Послушай меня! Скоро над водой станет подниматься туман. Я затяну поединок. Если, конечно, нам не повезет и дикарь сам не наскочит мне на клинок… Вас будут охранять не больше двух человек, и те будут увлечены зрелищем. Когда увидите, что туман сгустился, прыгайте с берега вниз…

— Не так, — тихо проговорил Хаста. — По-другому. Просто делай, что я скажу…

Небо бледнело, над травами поднимался туман. Белесое марево разливалось над плоскогорьем, делая неразличимыми даже людей, стоящих не далее чем в десяти шагах.

— Эй! — насмешливо крикнул Ширам. — Где ты там, козопас? Ты что же, раздумал драться?

— Ты спешишь умереть? — глумливо ответил Учай.

— Какое мне дело! Если даже мое тело достанется коршунам, мой дух отыщет себе новое обиталище и я вернусь, чтобы отомстить. День обещает быть хорошим. Давай покончим скорее с этим мелким делом.

Из тумана послышался громогласный хохот, и на вытоптанную охотниками площадку вышел новый вождь ингри. Конечно, смотрелся он не так грозно, как его старший брат, но все же ни у кого не было сомнений, что молодой крепкий охотник — не добыча для тяжелораненого накха. В руках у сына Толмая было короткое охотничье копье с длинным широким наконечником, призванным ломать ребра зверя и пронзать его сердце прямо сквозь грудину. На поясе его висел кинжал, некогда подаренный Ширамом.

— Узнаешь? — Он вытащил из ножен грозное оружие. В предутреннем сумраке сверкнул клинок. — Сегодня я напою его твоей кровью!

— Пока что ты досыта накормил его обещаниями, — съязвил Ширам.

Он шагнул навстречу вождю ингри, держа в руках парные клинки.

— Приступим?

— Зачем он так долго говорит? — пробормотал Аюр, искоса глядя на кромку берега. — Надо бы выскочить и сразу ударить…

— Не выйдет, — прошептал Хаста, не сводя глаз с медленно сближающихся поединщиков. — Учай только и ждет броска. Он его встречал ударом сотни раз — на охоте. А слова… Каждый пытается задавить ими противника, лишить мужества, напугать, заставить ошибиться. А заодно и предугадать намерения врага…

— А ты откуда знаешь? — спросил удивленный Аюр.

— Я всякое в жизни повидал, — уклончиво ответил жрец. — Смотри, смотри…

Утомившись ходить вокруг да около, Учай вдруг резко шагнул вперед и ткнул копьем туда, где мгновение назад стоял его враг. Но его там не оказалось. Наконечник прошел не более чем в ладони от его живота. Но когда Ширам попробовал рубануть охотника по запястью, тот тоже стремительно отпрыгнул и попытался вновь повторить свой удар. Накх вскинул руку, отводя древко копья, и скользнул вперед, метя противнику в горло. Учай резко пригнулся и перекатился вперед, держа перед собой копье двумя руками, чтобы оказаться сбоку, а лучше — позади врага. Такой прием не раз приносил ему успех в состязаниях. Однако, когда он вскочил на ноги, Ширам, посмеиваясь, уже стоял перед ним с клинками на изготовку.

Учай снова ударил. Накх отскочил. Затем отскочил еще раз, в сторону, явно намереваясь обойти врага и подобраться поближе. Учай, выставив копье, быстро поворачивался вслед за ним, прекрасно понимая, чем ему грозит это намерение. Вот он отстал на долю мгновения, и Ширам тут же оказался рядом. Молодой ингри едва успел прикрыться древком копья от молниеносного удара, как второй клинок накха промелькнул под руками молодого вождя ингри. Учай увернулся, чтобы острие не вспороло ему живот, но чуть замешкался — и глубокая царапина окрасила алым его домотканую рубаху.

Сородичи взвыли, то ли негодуя из-за ранения, то ли радуясь, что Учай так легко отделался. Но сам он, похоже, даже не заметил раны. Ингри бросился вперед, раз за разом быстро выкидывая перед собой острие копья. Ширам отступал.

— Кажется, он устает, — с болью в голосе проговорил Аюр. — Он еще слаб…

— Самое время, — не отвечая ему, проговорил Хаста и оглянулся, высматривая в тумане нечто, видное только ему одному. Другие, погляди они на реку, возможно, тоже разглядели бы это «нечто», но никому до реки не было дела.

— Пора, — себе под нос выдохнул жрец. А потом, схватив царевича за руку, рванул его к берегу с криком: — Пора!

Только и ожидавший этого Ширам стремглав подскочил к вопящим от возбуждения ингри, окружавшим место побоища, рубанул под колено одного, по горлу второго и, перескочив через упавшие тела, бросился вслед за жрецом.

— Прыгай! — донеслось из тумана.

Накх не нуждался в объяснениях, да и к чему? Совсем недавно он готовился погибнуть. Если теперь появилась хоть крошечная возможность остаться в живых, отчего же было ею не воспользоваться? А как уже мог убедиться саарсан, рыжий жрец всегда знал, что говорит. Он оттолкнулся от камня на кромке берега, сиганул вниз и тут же увидел шатер на спине белого мамонта.

— Гони! — заорал Хаста, подхватывая падающего накха.

Ширам услышал резкий окрик мохначки и возмущенные крики ингри, оставшихся на берегу.

— Куда?! — вопил издалека Учай. — Трус! Бой не закончен!

А снизу уже раздавался знакомый плеск бегущего по воде мамонта.

— Спасены, — пробормотал Ширам, чувствуя, как силы оставляют его, и потерял сознание.

— Но как ты догадался? — восхищенно спросил Аюр.

— Все было довольно просто…

Хаста отложил свои записи и спрятал свиток в чехол из дубленой кожи. Он уже давно приноровился делать записи, сидя на спине мамонта. Айхо, найдя пологий берег, выбрался из реки и теперь размашистым шагом двигался через степи в сторону восходящего над плоскогорьем солнца.

— Когда испуганные огненными стрелами мамонты убежали, я, как и Ширам, решил, что на этот раз мы погибли. Наш доблестный маханвир решил пожертвовать собой, чтобы дать тебе возможность спастись. Пожалуй, это был единственный выход… Но тут я услышал плеск.

— Я тоже слышал его.

— Да, и ты, и Ширам, и, вероятно, ингри. Но все были увлечены предстоящим боем. И никому не было дела до этих звуков, кроме меня. Сначала я решил, что это сом, — но здесь быстрая проточная вода, и сом не стал бы в такой охотиться. Они любят омуты, коряги, притопленные деревья. К тому же плеск был слишком однообразен. Я подошел чуть ближе к реке и заметил хобот, поднимающийся над берегом. Остальное было проще простого. Я понял, что это Айха подает знак. Конечно, ингри здорово перепугали мамонтов. Не будь с ними мохначей, эти огромные звери, обезумев от страха и боли ожогов, неслись бы невесть куда, рискуя погибнуть. Однако их побратимы быстро сообразили, что надо гнать их в реку. Впереди нашелся удобный спуск. Быть может, мамонты и не полезли бы туда, но их гнал вперед ужас, а мохначи указывали дорогу. Вода сбила пламя…

— Да, это понятно, — кивнул Аюр. — Но все же… Ведь потом-то все мохначи ушли восвояси.

— Так и есть. Они сочли, что мы погибли, а стало быть, уговор больше не действует.

— Разумно, — кивнул Аюр. — Однако мохначиха вернулась.

— Ну да, чтобы убедиться в нашей гибели лично.

— Она достойна всяческих наград за свою преданность!

Хаста ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул. Вольно Аюру праздновать победу и раздавать воображаемые награды — положение-то у них отчаянное. Лишь чудом им удалось ускользнуть от верной гибели. Но у них остался всего один мамонт, и тот лишь милостью Айхи. У них нет припасов — все они были на вьючных зверях. Одежда и оружие — лишь то, что на них. Ширам как впал в забытье после боя, так и лежал, будто мертвый. В общем, произошло то, чего Хаста и опасался, — ответственность за возвращение жалких остатков Великой Охоты всей тяжестью легла на него.

«Вот я и во главе отряда, — саркастически подумал он. — Воины у меня знатнее и не придумаешь: наследник престола, саарсан накхов… Надо спросить Айху, может, она тоже царевна?»

— Послушай, Хаста, — хмурясь, проговорил Аюр. — Я одного не понимаю… Ты ведь сам говорил, что мохначи терпеть не могут разделяться и никогда не ходят по одному. Они держатся вместе, всем своим большим семейством, включая мамонтов…

— Ты прав.

— Но Айха вернулась. Почему?

Рыжий жрец посмотрел на царевича долгим испытующим взглядом, затем проговорил со вздохом, завершая беседу:

— Значит, так она решила.

Глава 14Ледяные челюсти

Костерок горел тускло, едва освещая лица сидящих вокруг него людей. Хаста жарил на прутике выловленную в ручье серебристую рыбку. Он и не думал, что оставшаяся с давних голодных времен сноровка по-прежнему живет в нем. Но руки помнили. Зайдя по колено в реку, он расслабленно следил, как проплывают мимо бестолковые рыбешки. Затем быстрый рывок — и жертва трепещет в его кулаке, пытаясь вырваться.

Мохначиха, ловко управлявшаяся с острогой, смотрела на рыжего жреца с суеверным восхищением. Сейчас, у костра, она жалась к нему, выбирая для него рыбку побольше и пожирнее. Хасте было неловко — столь явное поклонение вызывало у него смущение и необъяснимое чувство вины. Он ждал неизбежных насмешек от Аюра и Ширама, однако царевич, вдоволь наевшийся впервые со вчерашнего дня, сейчас был настроен благодушно, а Ширам — молчалив и мрачен, впрочем, как всегда.

Весь прошедший день накх пролежал пластом на спине у мамонта, не отвечая на обращенные к нему слова и глядя перед собой таким неподвижным взглядом, что Хаста то и дело проверял, дышит ли он. Однако к вечеру слабость отступила. И теперь Ширам даже смог встать на ноги и самостоятельно подойти к костру.

— Мы идти впереди солнце, — чавкая рыбьим мясом, заявила Айха.

— Она говорит, что мы выйдем перед рассветом, — невольно перевел Хаста.

— Нам следует поспешить, — чуть слышно произнес Ширам. — Ингри отстали, но могут догнать нас. Сейчас я уже не смогу вступить с ними в бой.

— Нет, — помотала головой Айха. — Сейчас Айхо спать. Утром идти, догонять своих. Они идти шаг-шаг, мы идти шаг-шаг-шаг-шаг…

— Она имеет в виду…

— Я понял.

В голосе Ширама звякнул привычный металл.

— Она хочет догонять мохначей. Но нам совсем в другую сторону.

— Мы догонять. Туда идти. Здесь стоять — умирать. Плохая земля — злые аары, большие черви…

— О чем она?

— Не знаю, — покачал головой Хаста и повернулся к встревоженной мохначихе. — Какие еще черви?

— Там — большие черви! — Она ткнула пальцем в землю. — Много есть! Совсем плохой земля!

— Переведи ей, — вмешался Аюр, — что, если она доставит нас в Аратту, может просить любую награду. Мой отец щедр! Я прикажу накрыть Айхо вышитой попоной и украшу его золотом и драгоценными камнями. Я и ее наряжу как настоящую женщину!

Последние слова жрец не стал переводить.

— Нет, — насупилась Айха. — Домой ходить. Потом ходить-ходить-идти Аратта…

— О чем она? — поинтересовался царевич.

Хаста почесал в затылке.

— Говорит, что будет догонять своих. Потом ее народ будет кочевать от пастбища к пастбищу и когда-нибудь дойдет до Аратты.

— Когда это будет? — процедил Ширам.

Мохначиха задумчиво уставилась на саарсана и махнула рукой.

— Будет! Один время трав, два время трав… Когда прийти.

— У них нет счета времени, — развел руками Хаста.

— Нет, — отрезал Ширам. — Мы должны идти в Аратту. И чем скорее, тем лучше.

— Похоже, у нас нет выбора, — заметил жрец.

— Но я должен быть в столице! — воскликнул Аюр, удивленный тем, что это напоминающее женщину существо не слышит его щедрых посулов. И верно ли он понял, что она предлагает ему несколько лет кочевать с мохначами? Что за ерунда?

— Аюр прав, — поддержал его Ширам. — Наследник престола должен как можно скорее вернуться ко двору. Мы и так слишком задержались. Исчезновение последнего выжившего сына государя непременно вызовет смуту.

— Вряд ли Айху интересует судьба династии, — устало сказал Хаста. — Она твердо желает идти на север, к своим. А мамонт никого, кроме нее, не послушает.

— Так уговори ее!

— Как?!

Ширам не ответил, лишь закрыл глаза.

— Думаю, нам действительно стоит идти с ней, — продолжал жрец. — Возможно, когда мохначи соединятся, я смогу повернуть их в сторону Аратты.

— По моему, ты сам в это не веришь, — отозвался царевич.

— Да, светозарный. Но я приложу все силы. Полагаю, что пеший переход в Аратту — без шатра, без припасов и теплой одежды, почти без оружия, да еще и с раненым — нам не под силу. Доверимся воле богов и отправимся на север. А потом, когда Ширам встанет на ноги, я попытаюсь…

— Мы пойдем в Аратту, — перебил его накх. — С мамонтом или без него, с тобой или без тебя. Я и Аюр.

— Как ты пойдешь? Ты же не стоишь на ногах! — возмутился жрец.

— Хорошо, ты прав.

На скулах саарсана вздулись желваки.

— Да, я вряд ли сейчас далеко уйду. Значит, я не смог выполнить приказ…

Его рука скользнула к бедру, и в свете костра блеснул клинок метательного ножа.

— Что ты задумал? — отпрянув, воскликнул Хаста.

— Не беспокойся. Я не могу пережить такой позор. Я стал для вас обузой. А без меня вы сможете дойти. Но пообещай, что вы пойдете в Аратту и ты будешь заботиться о царевиче как о сыне и наследнике престола… Пообещай, или мой дух будет являться к тебе каждую ночь!

Ширам воткнул кинжал рукоятью в землю.

— Постой! — закричал жрец.

— Не смей! — подхватил Аюр, кидаясь к накху. Он хлестнул по клинку прутом с насаженной рыбой, сбивая его наземь.

— Я повелеваю тебе жить!

— Постой, — вновь повторил Хаста, уже значительно тише. — Айха, отойдем. Мне нужно с тобой переговорить.

Они ушли в темень. Вскоре оттуда послышались негодующие возгласы мохначихи, затем они смолкли. Потом до слуха Аюра и Ширама донеслось какое-то довольное урчание.

— Чем они там занимаются? — ухмыльнулся царевич.

Очень скоро жрец с дикаркой вернулись к костру. Лицо Айхи расплывалось в широкой счастливой улыбке. У Хасты же вид был задумчивый и невеселый.

— Мы отправляемся в Аратту, — сухо объявил он. — Прямо сейчас.

Ингри разочарованно обшаривали место последней стоянки арьяльцев. За исключением скромной посуды, одеял, дорожных плащей и пустого ящика из-под снадобий жреца, взять было нечего.

— Я же говорил! Говорил вам! — кричал сородичам Учай, потрясая дареным кинжалом. — Надо было преследовать их сразу! Мы бы их быстро догнали! Мамонт — не рыба, чтобы вечно сидеть в воде! Бросайте утварь — мы еще успеем…

На его плечо опустилась тяжелая рука одного из охотников.

— Чего орешь? Мы все здесь, все слышим.

— Нам следует поспешить! Враг уходит, а мы тут миски пересчитываем…

— Надо возвращаться, Учай.

— Разве мы закончили наше дело? Разве убили тех, кто надругался над святилищем? Кто плюнул в протянутую руку дружбы? Куда нам возвращаться?

— Домой, Учай. Мы в чужой земле. Здесь кочуют мохряки. Они не любят чужаков… Ночью мы их напугали, но теперь они могут вернуться — и тогда нам не поздоровится.

— А если придет войско Арьялы? — взвился вождь. — Думаешь, это доставит тебе больше радости? А твоей сестре, матери?

— Они не придут. Мы показали им, каково оно — враждовать с нами.

— Кому ты показал — Шираму? Может, все было наоборот?

Учай оглянулся. Сородичи молча стояли вокруг, слушая их спор.

— Что уставились? Нужно идти вперед!

Среди ингри послышался глухой ропот.

— Чужаки пешком через Холодную Спину не пойдут — стало быть, отправятся кочевать с мохряками, — резонно возразил старший из охотников. — Но их жрец хитер. Он может натравить мохряков на нас. Надо уходить.

— Да что ж ты заладил?!

Охотник не ответил, просто махнул рукой, призывая сородичей, и направился в сторону заката. Ингри шли за ним понуро и устало, отводя взгляды от Учая. Их дальний поход, по сути, закончился провалом, и все, что им хотелось, — поскорее оказаться под защитой родных лесов.

«Когда-нибудь они все пожалеют об этом, — скрежеща зубами от ярости, думал сын Толмая. — Они не понимают, что их ждет. Глупцы! Мне нужно войско, всецело послушное моему слову. А эти… — Он поглядел вслед бредущим сородичам. — Если арьяльцы вернутся, то судьба этих недоумков поможет мне собрать настоящее войско».

От этой мысли у него на сердце стало легче. Учай чуть заметно ухмыльнулся и крикнул вслед:

— Ладно, я иду с вами!

Следующим утром задул ветер с севера. Студеный, пронизывающий, он гнал низкие облака куда-то в южные земли. Может, там они и прольются благодатными дождями — но теперь они только бросали на равнины серую тень, погружая в уныние души солнцелюбивых ариев. Свистел ветер, травы стелились по земле. С самого рассвета Господь Солнце ни разу не явил своего лика, даже краем огненного ока из-за туч не глянул.

Только белый мамонт все так же бодро и размеренно двигался через травяное море. Айха, не выказывая и намека на усталость, весело шагала рядом. После ночного разговора с Хастой мохначиху было прямо не узнать. Она только что не напевала на ходу — и это вдали от своих ненаглядных родичей! Любопытный Аюр уже несколько раз приступал к Хасте с расспросами, но ничего не добился. Тогда царевич расположился с луком в руках в задней части шатра и принялся высматривать погоню. Но степи были пустынны, и мысли юноши невольно обратились в сторону дома.

Да уж, вряд ли хоть одну Охоту Силы когда-либо ожидали подобные испытания! Из семи десятков домой возвращались всего трое. Но зато он дважды побывал в настоящем бою и убил трех, а может, и четырех, врагов! А сколько неизведанных земель открыто, сколько встречено страшных и невиданных зверей! Эх, где сейчас чучело волчьего секача? Вдвойне обидно, что ингри отняли его добычу и отцу показать нечего. А рассказать, так не поверят…

Глубоко задумавшись, Аюр не сразу заметил, что тропа, прежде забиравшая все вверх и вверх, теперь понемногу пошла вниз.

— Эге, я узнаю эти места! — воскликнул Хаста, озираясь по сторонам. — Видите то черное пятно и обгорелую яму в земле? Уж не здесь ли саарсан выпустил громовика Шиндру?

— В самом деле, — оживился Аюр. — Мы тут были! Помнится, выглядываю из шатра наружу — и ни единого зверя не видать. Ну и огорчился же я тогда!

Сейчас царевичу казалось, что тот мальчишка, который целыми днями грыз сладости да мечтал о грудах подстреленных саблезубцев, был в два раза младше его.

— Ветер утих, — заметил Ширам, приподнимаясь на своей лежанке на спине мамонта. — Нас теперь прикрывает вон та круча… Мы в самом деле уже по ту сторону Змеиного Языка!

Облака прекратили свой стремительный бег и застыли в неизмеримой выси, затянув небесную твердь белесым пологом. Все вокруг словно выцвело. Хаста, прищурившись, поглядел в ту сторону, куда в распадок меж двумя горными отрогами спускалась тропа.

— Похоже, Господь Солнце не в восторге от этих мест, — пробормотал он. — Мало того что он не желает на них глядеть, так для надежности еще задернул самые плотные небесные занавески. Такие плотные, что аж до земли достали. Видите?

Ширам поглядел, куда показывал жрец, и выругался:

— Только этого не хватало!

Вдалеке — именно в той стороне, куда они направлялись, — стеной стояла мутная белизна. Словно облако опустилось на равнину.

— Туман, — произнес Ширам. — Да какой густой! Похоже, в таком и собственной руки не разглядеть. Вот так пожалеешь о ветре…

— Что же, остановимся и переждем? — разочарованно спросил Аюр.

Он уже мыслями давно был в столице. Только-только они вышли на знакомый, торный путь! Здешние места уже часто посещались охотниками из Аратты. Правда, сейчас никого не видать…

— А что ты скажешь, Айха? — спросил Хаста.

Погонщица, шагавшая внизу, поглядела наверх, но даже не улыбнулась жрецу, что было делом неслыханным. Ее лицо с сурово сведенными бровями выражало тревогу.

— Как полагаешь, можно идти?

Повернувшись в сторону стены тумана, Айха принюхалась. Потом она снова обернулась к Хасте и заговорила на наречии мохначей, — видимо, на языке Аратты ей не хватало слов или вопрос был слишком важен.

— Она говорит, что вперед идти нельзя, — перевел жрец. — Говорит, что надо немедленно свернуть на север.

— Она твердит это с тех пор, как мы вступили на Змеиный Язык, — возразил Ширам. — Почему она тычет пальцем куда-то вниз?

Айха разразилась целой речью.

— Она говорит, что там сидит огромный земляной червь.

— Впереди новое чудовище? — встрепенулся Аюр. — А не поохотиться ли нам на него? Что скажешь, Ширам?

Саарсан усмехнулся. Но то был болезненный смех. После встречи с волчьим секачом в землях ингри он ожидал чего угодно — хоть бы и громадного змея из-под земли.

— Он распахнул пасть широко-широко и ждет, когда мы окажемся прямо над ним, чтобы сомкнуть ее, — переводил Хаста.

Накх невольно бросил взгляд на тропу. Земля казалась вполне твердой и устойчивой.

— Пойдем вперед, — решил он. — Может, пока дойдем, и туман рассеется. А мохначиха пусть расскажет об этих червях-землеедах.

Мамонт неспешно зашагал вперед, а Айха продолжала повествовать о чем-то на своем рычащем языке. Размахивая руками и корча жуткие рожи, она показывала, как черви проедают себе ходы в земле. Как они растут, — она развела руками так широко, будто хотела обхватить ими все плоскогорье. Как охотятся на людей и животных, — пальцы девушки хищно потянулись в сторону Аюра и быстро сомкнулись — ам! Она погладила себя по животу, чтобы всем стало ясно, как хорошо покушал подземный червь.

И напоследок ткнула пальцем — сперва в туман, потом в землю под ногами.

— Так где этот червь? Я так и не понял. Где-то там его нора? Спроси ее, Хаста.

— Смотрите, по-моему, туман рассеивается, — заметил Аюр и хотел что-то добавить — но не успел…

Это случилось внезапно. Даже мамонт, не говоря уж о людях, оказался застигнутым врасплох.

Земля слабо дрогнула, и в следующий миг, непонятно откуда, но словно со всех сторон, раздался оглушительный, раздирающий душу треск. Все замерли, оцепенев от необъяснимого ужаса. Треск становился все громче, отзываясь в костях, вызывая чувство неминуемой беды, подавляя все мысли, кроме одной — бежать!

Треск перешел в жуткий скрежет, а затем в пронзительный визг. Ни одно живое существо не могло бы издавать подобные звуки. Воистину это были голоса нечисти! Аюр зажал уши, не в силах выносить их; Айха завыла чуть ли не громче визжащих подземных дивов…

И вдруг будто что-то лопнуло. Взметнулась в небо туча пыли и ледяного крошева. Кажется, вся земля качнулась, сдвинулась с места и куда-то поползла, постепенно наклоняясь.

Словно пробудившись ото сна, мамонт затрубил, развернулся на месте и понесся назад по тропе скачками, каких никто бы не ожидал от такого грузного зверя. Башенку мотало из стороны в сторону. После двух-трех рывков она попросту оторвалась и покатилась под гору, разваливаясь на ходу. Аюр вылетел оттуда, упал в траву. Несколько мгновений он лежал, оглушенный ударом. Земля под ним дрожала, вдалеке кто-то кричал… Юноша приподнял гудящую голову и увидел Хасту, который стоял выше по склону и тянул к нему руки с выражением ужаса на лице… Склону? Не было же никакого склона! Аюр оглянулся и увидел прямо за спиной вздымающуюся стену льда. Он попытался удержаться за пучки травы, но земля выскользнула из-под него, встала на дыбы, и он полетел вниз.

Как только затихли треск земли и визг подземных дивов, Хаста заставил себя остановиться, хотя все чувства призывали его бежать что есть мочи. Он еще сам толком не понял, что стряслось, — точнее, умом понял, но не хотел признавать.

Когда воздух очистился от пыли и ледяного крошева, взгляду жреца предстало нечто ужасное. Тропу рассекала огромная трещина, шириной не меньше пятнадцати локтей. Грязные края, корни растений, а под ними — сверкающий скол льда!

Так они зашли на ледник! И как далеко он простирается? Хаста окинул взглядом тусклые травяные плоскогорья Змеиного Языка, представляя себе множество подобных ледяных ловушек, скрывающихся под тонким покровом земли… Сколько еще было таких коварных мест, по которым они шли беспечно, как через скрытую под буйной зеленью трясину?

Жрец огляделся, пытаясь понять, где его товарищи. Но он никого не видел, кроме мамонта, который убегал от опасного места, не чуя под собой ног. Неподалеку в траве темнело чье-то тело. По черной косе Хаста узнал Ширама — тот лежал ничком, вцепившись в траву.

— Ширам, ты жив? — хрипло окликнул он воина. — Где Аюр?

Накх поднял голову и попытался приподняться, но явно плохо осознавал, что происходит.

— Перед нами треснула земля, — проговорил Хаста. — Мамонт скинул нас и убежал. Ты не видел Аюра?

— Мы все были на спине у мамонта…

Хаста нашел взглядом убегающего зверя и похолодел — на спине у него башенки не было.

— Она оторвалась, — с трудом произнес Ширам. — И развалилась от удара о землю. Аюр где-то рядом…

— Башенки здесь нет, — ответил Хаста, понимая, что вот теперь в самом деле все пропало. — Она скатилась в трещину!

Они одновременно посмотрели туда, где блестел ледяной скол.

— Я видел Аюра, — пробормотал Хаста. — Там… на самом краю…

Ширам со стоном поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся к трещине.

— Не ходи туда!

Тот и ухом не повел. Тогда Хаста догнал его, обхватил за плечи и пошел рядом, поддерживая накха и замирая от каждого шороха и скрипа.

— Аюр! — позвал он, не доходя десятка шагов до края пропасти.

Но не услышал даже эха в ответ…

Оно и неудивительно — вспомнить хотя бы узкую щель, через которую они переходили на пути в лесные земли. Когда камешек, брошенный туда, не достиг дна…

Где-то там, в ледяной тьме, сейчас царевич — живой или мертвый.

Хаста зажмурился и закрыл лицо ладонями.

«Господь Солнце, — взмолился он, — если тебе есть хоть какое-то дело до людей, самое время явить свое всемогущество!»

Но чудеса не повторяются дважды…

— Что будем делать? — спросил он накха.

— Надо спускаться, — тусклым голосом ответил тот. — Надо найти Аюра и вытащить его, если он жив. Или убедиться, что он мертв.

— Туда? — Жрец с содроганием поглядел в темный провал.

— Я не могу, значит придется тебе…

Хаста глубоко вздохнул, опустил руки и поднял голову.

И увидел на другой стороне трещины человека.

Сперва он не поверил своим глазам. Человек, с той стороны — откуда? Но крупная фигура приближалась, постепенно выходя из завесы тумана.

Одет незнакомец был как местный житель, с ног до головы в кожу и меха. На плече нес большой моток веревки из жил. В руке держал тяжелое короткое копье, с каким туземцы охотились на крупного зверя.

Человек остановился, не дойдя до края трещины десятка шагов. Теперь стало точно видно, что это мохнач, но какой-то неправильный. В отличие от своих вечно сгорбленных сородичей, этот шагал, гордо развернув плечи и подняв подбородок, будто арий. По этой-то осанке и еще по копне взлохмаченных золотистых волос Хаста его и узнал.

— Аоранг! — воскликнул он.

Этого удивительного мохнача он знал давно, хоть и не слишком близко. Воспитанник верховного жреца, одним своим существованием нарушающий установленный порядок вещей, среди других младших жрецов всегда держался особняком. Хотя Хасту давно интересовало, как тот, к примеру, может распознать болезнь, всего лишь обнюхав больного, или одним прикосновением успокаивает любое животное. С людьми у Аоранга порой выходило совершенно наоборот — прямодушный мохнач, не желающий держать свое мнение при себе, удивительно легко наживал как лютых врагов, так, впрочем, и преданных друзей. Но ни то ни другое его, кажется, особенно не заботило.

Глубоко посаженные глаза мохнача скользнули по застывшим на другой стороне трещины людям.

— Не стойте там, — прозвучал его низкий голос. — Отойдите от края. Медленно. Дальше. Еще дальше… Привет тебе, Хаста. Наш общий учитель, святейший Тулум, пребывает в добром здравии.

— Рад слышать, — отозвался жрец. — Не могу того же сказать о нас.

С тех пор как они виделись в последний раз, мохнач, кажется, стал еще крупнее. Голубые глаза на конопатом обветренном лице смотрели на жреца в упор взглядом человека, который всегда поступает по-своему.

«Он что, один сюда явился? — подумал Хаста. — Конечно нет! Должно быть, сказал прочим оставаться подальше от опасного места».

— Я знал, что впереди ждет беда, — произнес мохнач голосом глубоким, как звук гонга. — Ползучие горы решили оправдать свое имя, и все плоскогорье в новых трещинах. Но таких больших мы еще не встречали!

— Да пусть бы эта трещина была шириной с море! Настоящая беда в том, что туда упал наследник престола.

— Аюр? — нахмурился мохнач, снимая с плеч моток веревки.

Не доходя до края провала шагов десяти, он лег на живот, подполз к нему и осторожно перегнулся через край трещины. Долго вглядывался в бездонную черноту, как будто что-то там высматривал, а может, вынюхивал.

— Что там? — не выдержал наконец Хаста. — Видишь остатки башенки?

— Нет. Я не могу почуять неживое.

— А царевич?

Аоранг закрыл глаза. Широкие крылья его носа зашевелились.

— Там, в глубине, кто-то есть, — проговорил он. — Чую тепло. Слышу, как бьется сердце…

— Он жив? — хрипло спросил Ширам, подаваясь вперед.

— Как удивительно, — проговорил Аоранг спустя несколько бесконечных мгновений, не удостаивая накха ответом. — Тот, кто там, внизу, — ему не больно. И не страшно. Он спокоен и безмятежен, словно плывущее в небе облако… Вы уверены, что там именно царевич?

— Он жив или нет? — рявкнул Ширам, которому злость придала сил. — Отвечай, дикарь!

— Не надо ссориться! — вмешался Хаста. — Я так понимаю, царевич без сознания — да, Аоранг?

— Обычно людей без сознания я ощущаю иначе, — с сомнением ответил Аоранг. — Тот, кто внизу, сознает, что с ним, но не так, как мы… Или, может, я услышал мысли брата?

— Какого еще брата? — удивился Хаста.

Аоранг продолжал вслушиваться во тьму, мрачнея на глазах.

— Но тогда почему я чувствую, что внизу только одно существо? И сердце брата обычно бьется совсем иначе — медленнее и громче… Неужели брат мертв и душа его пасется в небесных полях?

Хаста с изумлением увидел, что по щеке мохнача поползла слезинка.

— О каком брате ты говоришь, Аоранг? — осторожно спросил он. — Насколько я помню, у тебя же нет никаких братьев!

— Он нес племянника моего названого отца.

— Нес?

Наконец Хаста сообразил, что Аоранг говорит о мамонте. Ох уж эти дикари! Из-за какой-то мохнатой скотины он готов тут лить слезы! А то, что в пропасть упал наследник престола, на поиски которого Аоранга, несомненно, и отправили…

— Там нет никакого мамонта! — резко сказал Ширам. — Аюр упал с него, прежде чем сорваться в трещину.

Аоранг шумно выдохнул и широко улыбнулся. Все его лицо словно озарилось, совершенно переменившись.

— Добрые аары Ползучих гор спасли свое дитя, — радостно сказал он. — А сейчас я спущусь и спасу дитя государя.

— Нужна ли тебе помощь? — спросил Ширам.

Мохнач поглядел на еле живого саарсана и слегка усмехнулся:

— Это тебе сейчас нужна помощь, накх. Когда я достану царевича, я займусь и тобой. А ты пока иди и полежи в сторонке, побереги силы.

— Кто ты такой, мохнач, чтобы мне советовать? — ледяным голосом спросил Ширам. — Да, я сейчас слаб, иначе я спускался бы за Аюром, а не ты. Но твое мнение на этот счет мне не нужно.

Аоранг терпеливо дослушал, потом спокойно сказал:

— Трещины на ледниках бывают разные. Иные сужаются книзу. А иные — расширяются. Эта — из вторых, она опаснее стократ. Ты сейчас стоишь на козырьке, под которым полсотни локтей пустоты. Если будешь орать и дергаться, он может и отломиться.

Ширам замер на полуслове. Рядом тихо ахнул Хаста. Только сейчас они заметили, что стены пропасти плавно расходятся в стороны. Аоранг лежал на точно таком же козырьке, только ближе к краю.

Светловолосый мохнач отполз обратно, медленно встал. Отойдя чуть подальше, он с размаху вколотил в почву свое копье на всю длину наконечника, подергал древко, проверяя крепость. Ширам невольно отметил силищу дикаря. Какие бойцы могли бы выйти из мохначей, если бы битвы хоть сколько-нибудь их привлекали!

Аоранг тем временем привязал к копью веревку, соскользнул с края трещины и исчез в кромешном мраке. Вскоре только подергивание веревки говорило о том, что в бездну ушел еще один смертный — теперь добровольно, забирать у подземных дивов их добычу.

— Как он вытащит Аюра один? — с тревогой подумал вслух Хаста. — Неужели он хочет подниматься вместе с…

Договорить он не успел — под тяжестью мохнача обломился край карниза. Сердце Хасты пропустило удар. Куски земли и грязного льда полетели в темноту. Веревка рывком ушла вниз. Но осталась натянутой — значит Аоранг не сорвался.

«Надеюсь, ему не попало по голове куском льда!» — подумал жрец.

Все его чувства кричали отойти как можно дальше. Он очень живо представлял, как летит вниз вместе с такими же кусками грязи и льда.

Но ни он, ни Ширам не отошли от края пропасти. Они должны быть тут — раз уж они не внизу.

Аоранг был готов к тому, что ледяной край может отломиться, и не выпустил веревку, хотя ее рывок и обжег ему ладони. Однако несколько острых обломков все-таки зацепили его. Оставалось только молиться, чтобы они внизу не пришибли Аюра. Хотя Господь Солнце явно хранил царевича. Как иначе можно было упасть с такой высоты и выжить? Спускаясь, Аоранг перебрал несколько вероятностей, но ни одна из них не была убедительной. Разве что парень упал в воду…

А вода там была — Аоранг ее прекрасно чуял. Именно она, все эти подземные ключи и ручьи, которых на Ползучих горах было великое множество, порождала трещины и подмывала ледники, вырываясь на свет по окраинам горного хребта речушками и водопадами.

«Если вода не унесла его и он не захлебнулся — значит там не слишком глубоко… Но если там неглубоко — почему он не разбился?»

Стена ушла в сторону. Дальше Аоранг спускался только на руках. Это было несложно, несмотря на его вес. По сравнению с обычным арием того же роста и телосложения Аоранг был вдвое тяжелее, как и все мохначи. Молодые жрецы в храме шутили, что у него каменные кости. Так и есть, соглашался Аоранг, — каменные кости, чтобы носить бронзовые мускулы! Веревка, по которой спускался мохнач, была ему под стать — он сам сплел ее из крепчайших жил косматых носорогов.

Полоса света наверху все сужалась, пока мохнача не окутала кромешная тьма. Но Аоранга это ничуть не смущало. Он хорошо видел в темноте, да если бы и не видел, то обошелся бы другими чувствами. Далекое журчание воды, потрескивание льда, падающие капли, собственное дыхание и дыхание Аюра внизу… Каждый звук здесь искажался, блуждая между ледяных стен гулким и звонким эхом.

— Где я? — раздался тихий голос неожиданно близко.

Аоранг мало был знаком с племянником своего обожаемого наставника, но сейчас его сердце дрогнуло от жалости.

— Я иду, — произнес он, стараясь говорить ласково. — Держись, Аюр.

Его ноги в мохнатых сапогах погрузились в воду и почти сразу коснулись дна. Аоранг отпустил веревку, наклонился, и его рука прикоснулась к голове Аюра. Тот сразу ухватился за него.

— Кто тут?

— Это я, Аоранг.

— Аоранг? — В голосе прозвучали радость и облегчение. — Я тебя помню! Тебя послал дядя Тулум?

— Нет, твой отец послал меня на поиски Великой Охоты. Чуть-чуть не успели. Ты упал в трещину.

— Трещина! Так вот что это было! — Аюр сдавленно хихикнул в темноте. — А я-то думал, меня забрали горные дивы! Как же тут холодно!

— Это потому, что ты сидишь в воде. — Пока юноша говорил, Аоранг ощупывал его голову, шею, спину и конечности. — Больно?

— Нет… Только замерз очень.

«Почему же ты не разбился?» — Эта мысль не давала покоя целителю.

Аюр в самом деле упал в воду, но в этой воде не утонула бы и мышь, а под ней был твердый камень. А парень не жалуется даже на ушибы.

«Как только поднимемся, сразу осмотрю его», — пообещал себе Аоранг.

Убедившись, что кости не сломаны, он быстро обвязал царевича веревкой.

— Жди.

— А ты куда? — всполошился Аюр.

— Поднимусь и вытащу тебя.

— Только поскорее!

— Возблагодари пока Господа Исварху, — суховато ответил Аоранг. — С моей помощью он сегодня вырвал тебя из пасти князя червей-землеедов. Признаться, я о таком не слыхал — мохначи говорят: если уж кто угодил в его ледяные челюсти, так обратно уже не вернется…

— Знаешь, Аоранг, — задумчиво произнес Аюр, — в последнее время со мной происходят невероятные вещи. Тут явно не обошлось без божественного вмешательства. Может, кто-то в столице принес за меня особые жертвы?

— О чем ты?

— Когда я свалился с мамонта и земля повернулась, я соскользнул с ее края и падал ужас как долго… А может, это не пропасть была глубокой, а просто я падал слишком медленно?

Глава 15Сказка о четырех обезьянах

Глиняные шары, оставленные Ширамом на ночь в костре, достаточно затвердели и вполне годились для задуманного им испытания. Он сам вылепил их — довольно кривобокие, ну да он и не гончар. Так даже лучше, будут стоять и не скатываться.

Саарсан вытащил их из золы и понес к возам, сопровождаемый недоуменным взглядом стража. Впрочем, следить, что там задумал маханвир, воин не стал. Всякому было известно, что накхи в своих занятиях сторонятся чужих глаз. А сейчас, когда Ширам еще был слаб, и вовсе не стоило любопытствовать. Накхи злопамятны, это каждый знает.

Между тем саарсан добрел до распряженных возов. Круторогие быки, мерно жующие траву в огороженном загоне, удивленно поглядели на человека и вернулись к своему занятию. Между тем накх огляделся и стал один за другим расставлять шары — где на край воза, где на дышло, то высоко, то низко, так что вскоре оказался окружен ими. Он прикрыл глаза, выдохнул… Закрепленные за его спиной клинки сверкнули в рассветном солнце и начали свой танец. Один шар разлетелся пополам, второй…третий… пятый… Ширам почувствовал, что на развороте теряет равновесие и земля неотвратимо приближается. Он съежился и выставил плечо, чтобы не врезаться лбом в предательски возникший перед ним край возка.

Вдруг чья-то сильная рука подхватила его, не давая рухнуть.

«Плохо, совсем плохо», — пронеслось в голове Ширама. Он медленно и осторожно приоткрыл глаза и увидел над собой расплывшееся в улыбке лицо Аоранга.

— Что это за игра, накх?

Ширам молча попытался высвободиться, но пальцы воспитанника святейшего Тулума держали не хуже медвежьего капкана.

— Тебе рано ходить, а ты мечами машешь, — не обращая внимания на попытки накха освободиться, заботливо объявил Аоранг. — Давай я отнесу тебя на место.

— Я сам пойду, — сквозь зубы прошипел Ширам. — Я просто оступился!

— У тебя голова кружится. Такое бывает после сильного удара. Это скоро пройдет. Мне Хаста рассказал…

— Я сам пойду.

Саарсан вырвался наконец из лап мохнача и тут же от слабости облокотился на передок стоящего рядом воза.

— Кто ведет отряд? — переведя дыхание, спросил он. — Ты сообщил ему, что, кроме спасенного царевича Аюра, здесь саарсан Ширам? Почему он до сих пор не представился мне?

— Кто?

— Дикарь, я спрашиваю очевидные вещи. Ты что, не понимаешь человеческую речь? Кто… — накх сделал паузу, давая время собеседнику понять его, — у вас тут главный?

— Я… — начал Аоранг.

— Я не спрашиваю о тебе, — перебил накх.

— Я — глава следопытов, — как ни в чем не бывало закончил любимец Тулума. — Я привел отряд на поиски пропавшей Охоты Силы. И я знаю, что ты здесь.

Ширам глядел на широкоплечего собеседника, не зная, что сказать. Неужели же и вправду могло статься, что государь Ардван послал на поиски наследника какого-то мохнача? Конечно, против истины не попрешь, и даже среди людей низкого происхождения изредка встречаются светлые головы — тому пример Хаста. Но это существо…

— Ты, верно, шутишь надо мной? — недобро щуря глаза, процедил накх.

— Вовсе нет!

— Но почему мохнач? — вырвалось у Ширама.

— А кто еще? — удивился Аоранг. — Кто лучше меня сможет найти потерявшихся в этой земле? Кто лучше знает, как правильно снарядиться? Я привел сюда следопытов. Хвала Солнцу, мы отыскали вас. И теперь я поведу отряд обратно…

— Нет — теперь я твой маханвир, и ты будешь выполнять мои приказы!

— Ты сильно ударился, Ширам, — покачал головой Аоранг. — Тебе надо много лежать и мало злиться. Не сомневайся — до того дня, как мы вернемся в столицу, я излечу тебя, и ты сможешь дальше играть в свои глупые накхские игры.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и неспешно пошел к загону, возле которого уже ожидали погонщики.

Целый день, от одного привала до другого, невзирая на просьбы Хасты, Ширам спускался с запряженного быками возка и шел рядом, держась за его край. Порой, когда головокружение становилось нестерпимым, он со скорбным лицом отлеживался на волчьих шкурах, устилавших дно возка. Затем вновь спускался и снова шел.

— Хоть мечи сними, — уговаривал его рыжий жрец. — Спина же еще не затянулась, рубец на рубце…

Накх, казалось, и не слышал его. Обращать внимание на боль, как и на причитания лекарей, он считал ниже своего достоинства.

К вечеру, когда отряд вновь остановился, Ширам почти без сознания рухнул на лежанку, заботливо сложенную для него возле костра. Он лежал, закрыв глаза, и мир ходил ходуном в его голове так, что хотелось ухватиться руками за землю.

— Ты спишь? — раздался у него над головой голос Аюра.

Саарсан открыл глаза:

— Нет. Думаю.

— Я принес тебе поесть. Погляди, какие клубни! Они только выглядят как комья грязи, но на самом деле очень вкусны. Аоранг отыскал их здесь неподалеку…

Накх приоткрыл глаза и увидел в руках царевича миску с чем-то темным, покрытым наростами. Он хотел было сказать, что не будет есть то, чем у него на родине кормят свиней, но сдержался, понимая, что тем самым оскорбит Аюра, который наверняка уже их попробовал.

— Если тебе не хочется, я велю поварам приготовить что-нибудь другое, — поспешно сказал Аюр. — Тут можно выбирать. Есть мясо, есть и вино… Как хорошо! Кажется, и во дворце не было такого выбора. И уж точно еда не была такой вкусной… — закончил он с невольным вздохом.

Конечно, он радовался избавлению от тягот пути и скорому возвращению домой. Но с тех пор как они встретили следопытов и путешествие вновь стало безопасным и предсказуемым, царевич порой испытывал странное разочарование. Он уже привык жить иначе и теперь чувствовал себя так, как будто настоящая, яркая, подлинная жизнь осталась там, позади, в диких землях…

— Ты, главное, выздоравливай, — заговорил он. — Вернемся в столицу — я попрошу отца назначить тебя маханвиром отряда моей личной стражи. И это только начало! Хаста со временем станет моим первым советником, а ты возглавишь войско…

— Я лишь верно служу… — привычно начал Ширам, но вдруг осекся. Он понял, что слукавит, заученно повторив, будто лишь выполняет долг. Неужели он и впрямь привязался к этому вздорному мальчишке? Впрочем, такому ли уж вздорному?

— Так что, попробуешь клубней?

— Благодарю тебя, солнцеликий. Однако сейчас мне кусок в горло не полезет, — отозвался Ширам, радуясь, что нашел подходящие, не обидные слова для отказа. — Как подумаю о том, что во главе следопытов поставили это обритое домашнее животное верховного жреца…

— Тебя никто не учил сдерживать язык? — раздался низкий голос поблизости.

Из темноты появился Аоранг. Он встал, уперев руки в бока, и посмотрел на Ширама сверху вниз:

— А я слышал, что накхи славятся вежливостью! Стало быть, слухи наврали?

Аюр хихикнул было, но посмотрел на Ширама и быстро сказал:

— Брат, не принимай его слова близко к сердцу. Аоранг воспитан жрецами, а те считают себя особыми людьми, которым дано право говорить с богами. Он не воин!

— Упаси меня от этого Исварха! — пылко добавил Аоранг.

Ширам поморщился.

— Кем бы ты ни был, жрецом, дикарем или животным, — холодно сказал он, — со мной веди себя почтительно.

И он, закинув руки за голову, уставился в небо, давая понять, что разговор с мохначом окончен.

Со стороны накха это и так была большая уступка, однако Аоранг не унялся.

— С чего ты призываешь меня быть с тобой почтительным? — спросил он, садясь у костра рядом с ним. — Пожалеть, как раненого, — еще могу…

— Пожалеть? — Шираму кровь бросилась в лицо от такого оскорбления. — Поосторожнее со словами! Я тебя и жалкий убью, моргнуть не успеешь!

— Ну вот чего бы хорошего сказал. Я тебе помощь предлагаю, а ты говоришь, что убьешь меня, — укоризненно сказал Аоранг.

Другой на его месте при виде выражения лица накха постарался бы незаметно уйти, но мохнач, наоборот, пересел к нему поближе и протянул руку. Ширам напрягся, но Аоранг, хвала богам, не коснулся его. С отсутствующим видом глядя перед собой, он провел рукой по воздуху над раненым. На саарсана как будто пахнуло холодным ветром, но что удивительно — одновременно по его коже пробежала волна жара…

— У тебя сильно болит спина — здесь и здесь. Давай полечу! Могу нажевать кореньев, замешать с мочой быка и натереть, будет очень хорошо, — предложил Аоранг с самым дружелюбным и ласковым видом.

Аюр отвернулся, давясь хохотом. Даже Ширам чуть не улыбнулся.

— Отойди, полоумный дикарь, — буркнул он, закрывая глаза.

— Ну как хочешь.

Слегка обидевшись, Аоранг отошел от накха и устроился поблизости, возле костра. Посидев там в задумчивости, он вдруг встрепенулся.

— Я понял, почему ты так мрачен! Я бы на твоем месте тоже жестоко страдал от тоски и мук совести. Если бы из-за меня погибли несколько десятков человек… — Он содрогнулся. — Страшно даже подумать! А ведь у них остались семьи, дети…

Ширам удивленно повернул к нему голову:

— Ты о чем?

— Я о тех, кто не вернется домой. Если бы я потерял весь отряд, как ты…

Ширам пожал бы плечами, не будь ему так больно ими двигать.

— Они ушли с оружием. Кто взял в руки оружие, должен быть всегда готов к смерти. Когда я поправлюсь, то вернусь в земли ингри с отрядом, дабы совершить возмездие. Так из-за чего же я должен жестоко страдать?

Аоранг долго смотрел на него.

— Что уставился?

— Ты очень груб, как и все вы, убийцы. А хочешь войти в семью солнцеликого государя Ардвана, живого бога ариев. Чем ты заслужил такую честь?

Даже Аюр онемел от такой невероятной наглости, а мохнач продолжал стыдить саарсана:

— Что о тебе известно? Что ты непревзойденный убийца? И что с того? Волки и саблезубцы тоже умеют убивать.

— Что ты понимаешь в воинском деле, дикарь? — презрительно бросил Ширам. — Слыхал ли ты вообще о чести и воинском долге?

— Ты о государевой службе? Не вижу, чем дрессированный саблезубец лучше, чем дикий. Дикий хоть свободен, а ты бегаешь на цепи и убиваешь по приказу хозяина, — рассуждал мохнач. — Что ты умеешь еще? Землепашцы, те хоть поля вскапывают, кидают в них какие-то семена, хотя этого я тоже не могу понять…

Ширам был так поражен, что и сам не заметил, как позволил втянуть себя в спор. И с кем?!

— Даже свинья может копаться в кореньях, — произнес он, приподнимаясь на локте. — А взять оружие и прямо посмотреть в глаза противнику может не каждый.

— Эка невидаль! — фыркнул Аоранг. — Все живущие смотрят в глаза смерти. Только они понимают, как хороша жизнь, — а вы, накхи, не дорожите жизнью ни своей, ни чужой. Зачем вам вообще жизнь, если вы ее цените, как прошлогодний снег?

— Жизнь только и бывает дорога, когда всякий миг ее возможно потерять, — возразил саарсан. — На самом деле это мы по настоящему ее ценим, а не вы — те, кто проживает день за днем тупо, как те мохнатые быки… А ваша хваленая любовь к жизни — не что иное, как обычный страх смерти.

— Страх смерти? Он мне неведом… — Аоранг подумал. — Но жизнь я люблю. Ведь она дана нам богами для творения. А использовать ее для того, чтобы прервать как можно больше других жизней, — значит извращать волю богов.

Он торжественно обвел рукой вокруг себя:

— Посмотри на звездное небо и подумай о том, кто все это создал! Единственная цель человека — попытаться стать ему подобным!

«Спорю о смысле жизни с мохначом!» — поразился безумию происходящего Ширам. Но ответил вполне серьезно:

— Единственная цель смертного — выполнять свой долг, данный ему свыше. Если ты делал что должно, то будешь вознагражден лучшим перерождением. Если нет — будешь наказан.

— Похоже, в прошлой жизни ты был удачливым саблезубцем, — хмыкнул Аоранг. — Пролил столько крови, что твои боги сделали тебя лучшим из племени убийц.

Ширам самодовольно улыбнулся:

— Верно, так оно и было. Таков закон. Ты — колос, я — коса.

Это соображение показалось Аорангу очень забавным. Он весело рассмеялся.

— Почему я должен уважать косу? Может, мне еще грабли уважать предложишь?

— Коса стоит уважения, поверь…

— Отродясь наш народ обходился без кос и не страдал.

— Ваш народ, может, и с мамонтами спал.

Аоранг помрачнел и нахмурился:

— А вот мамонтов не трогай…

— Будешь мне указывать, дикарь?

Лицо мохнача мгновенно переменилось, став совершенно звероподобным. В ладонь Ширама как-то сам скользнул метательный нож. Аюр, с увлечением слушавший их беседу, испуганно привстал…

Но тут из темноты появился Хаста и как ни в чем не бывало уселся рядом с ними.

— Послушайте сказку о четырех обезьянах, — начал он без всяких предисловий. — Есть на свете четыре обезьяны, от которых в мире всякое беззаконие и раздор.

Первая обезьяна считает себя сильнее всех прочих и полагает, что это дает ей право принуждать других, а кто не хочет покориться, тот должен умереть.

Вторая считает себя умнее всех прочих и учит жизни всех остальных, а тех, кто не хочет думать как она, и за обезьян-то не считает.

Третья обезьяна считает себя добродетельнее всех, а потому судит всех прочих — заслуги же их определяет сама, ибо остальные погрязли в темноте порока, а потому их мнение не имеет значения…

Ширам бросил на жреца косой взгляд и убрал нож в рукав.

Аоранг, мгновенно забыв о ссоре, с любопытством спросил:

— А четвертая обезьяна?

— А это я вам расскажу в следующий раз… — Хаста посмотрел на них выжидающе. — Если кто-нибудь из вас до него доживет.

Аоранг, обдумав услышанное, решительно повернулся к Шираму:

— Хаста мудр. А я был не прав. Даже такое нелепое и кровожадное существо, как ты, зачем-то создано богами. Кто я, чтобы идти против их воли?

И он с широкой улыбкой протянул ему руку.

— В одном притча права — ты и есть обезьяна, — ядовито отозвался накх. — А я с обезьянами не спорю. Уйди прочь, не зли меня…

Аоранг пожал плечами, встал и ушел. Ширам лег, завернулся в плащ, закрыл глаза и сделал вид, что спит. А может, и в самом деле заснул.

Хаста остался у костра вдвоем с Аюром.

— Так что четвертая-то обезьяна? — спросил царевич.

— Это самая худшая из обезьян, — помолчав, ответил жрец. — Она полагает, что исполняет волю богов на земле. И все, кто считает иначе, должны быть уничтожены во имя торжества Истины.

Когда скалы и травы начали сменяться зеленеющими деревцами, а солнце уже не только светило, но и ласково пригревало — а скоро начнет припекать! — пришла пора Айхе с ее мамонтом отправляться восвояси. Мохначихе предстоял долгий и одинокий путь к своему племени, но не это ее печалило. Последние дни перед разлукой она не отходила от Хасты, то утирая слезы, то чему-то радуясь, снова и снова о чем-то спрашивала его. Рано утром последнего их дня на Змеином Языке она, к удивлению и даже обиде Аюра, отказалась от всех предложенных даров, забралась на холку Айхо и уехала, жалобно подвывая. Еще долго после того, как неторопливо бредущий белый мамонт исчез за скалами, издалека доносился ее горестный вой.

Аоранг, сострадая соплеменнице всей душой, тоже смахивал слезы.

— Как тяжело полюбить всем сердцем и расстаться с любимым, даже не зная, суждено ли увидеться снова! — вздыхая, заявил он, когда следопыты весело готовились к последнему переходу. Завтра уже они пересядут с быков на быстрых лошадей и по удобным дорогам помчатся на юг, в столицу.

— То ли дело ты, — с обычной бесцеремонностью обратился Аоранг к накху. — Вот тебе неслыханно повезло. Хоть я не понимаю, чем ты заслужил такое счастье.

— Что?! — Ширам изумленно взглянул на мохнача. Никогда нельзя было заранее предположить, что еще учудит этот дикарь!

— Ты обручен с царевной Аюной. Я знаю. И понимаю, как ваш союз важен для благополучия Аратты…

Аоранг тяжело вздохнул еще раз.

«Всю жизнь мечтал, чтобы ты меня похвалил, косматый!» — подумал Ширам. Но почему-то ему стало тревожно.

— Ты что, знаком с царевной? — спросил он.

— Да.

— Вот как! — Саарсан был неприятно поражен, будто само знакомство с мохначом бросало тень на его нареченную.

— Она прекрасна, умна и добра, как фраваши, — продолжал Аоранг.

— Как кто?

— Преждерожденная душа, созданная из чистого света Исвархи. Вся ее жизнь суть благо и свет. А смысл ее существования — избавлять души, страдающие в нашем ущербном мире, от зла и боли. Ты разве не знаешь?

— Откуда мне знать? Меня не воспитывали жрецы Исвархи!

Шираму отчасти даже забавно было наблюдать, как мохнач, положив на колени свои лапищи, с умным видом рассуждает о тонкостях богословия. Но его покоробило, что Аоранг, похоже, лучше знаком с его невестой, чем он сам.

«Наверно, видел ее в храме на каких-нибудь богослужениях», — успокоил он себя.

Пришел Хаста, тоже грустный и молчаливый, забрался на воз и лег там, уткнувшись лицом в волчьи шкуры.

— Никогда не делай как я, солнцеликий, — сказал он через некоторое время, обращаясь к хитро поглядывавшему на него Аюру. — Я желал Айхе только добра… Но я легкомысленно позволил ей к себе привязаться, полагая, что меня ее любовные страдания никак не касаются… И теперь за это расплачиваюсь. Такие дары нельзя принимать безнаказанно…

— Этот ваш тайный разговор на стоянке? — догадался Аюр. — Так о чем он был?

— Я пообещал, что если Айха повезет нас в Аратту, то я выполню ее заветное желание. После того как я передам тебя государю, я должен вернуться на Змеиный Язык и прожить с ней год.

Аюр широко распахнул глаза, не в силах вымолвить ни слова. Даже Ширам был потрясен. Он подошел к возу и торжественно склонил перед жрецом голову.

— Я не ошибся в тебе, Хаста. Ты заслуживаешь глубочайшего уважения. Подобное небывалое самопожертвование достойно войти в легенды! Год с мохначихой… — Его передернуло. — Расстаться с жизнью было бы куда проще!

— И ты что, собираешься так поступить? — в ужасе спросил Аюр.

— А куда мне деваться? Я дал слово.

— Но это же невозможно! Как ты мог такое пообещать?!

— Я обязан был тебя оттуда вытащить, — страдальчески улыбаясь, сказал Хаста.

— Но какой ценой?! Год прожить в стойбище? С мохначихой?!

— А что такого? — обиженно встрял Аоранг. — Айха прекрасная девушка, очень милая и добрая. Вот вы оплакиваете Хасту, будто его собираются отдать в жертву подземным аарам, а я считаю, что ему повезло.

— Так, может, сам проживешь с ней год вместо него? — съязвил Аюр.

— Я не могу, — серьезно сказал Аоранг. — Меня уже избрала прекраснейшая из женщин. И пусть она вольна предпочесть другого — пока этого не случилось, я принадлежу только ей.

Хаста давно приучил себя не грустить подолгу. На крутом изгибе дороги он соскочил с воза и встал на обочине, глядя вниз и полной грудью вдыхая теплый воздух Аратты, напоенный терпкими ароматами горных трав. Перед ним в утренней дымке простиралась огромная плодородная долина, исчерченная прямыми линиями дорог, похожая с высоты на пестрое лоскутное одеяло. Далеко внизу белели крыши маленькой пограничной крепости, где их, видимо, сегодня ожидал ночлег.

— Послушай, Хаста… — раздался позади голос Аюра.

Огнехранитель обернулся. Царевич смотрел мимо него в золотистые дали, но мыслями как будто был не здесь.

— Я хочу спросить тебя как жреца. В последнее время со мной происходят удивительные вещи. Самое диковинное, конечно, это. — Он вытянул перед собой раненую руку. — Кому рассказать — не поверят, ведь даже шрама не осталось!

— Все равно расскажи обязательно, — посоветовал Хаста. — А мы подтвердим. Ты — избранник Исвархи…

— Я в этом не уверен, — тихо заметил Аюр.

— Что такое?

— Я вдруг подумал — точно ли Господь Солнце исцелил меня?

Хаста изумленно взглянул на царевича:

— А кто?

— Вот послушай, — заговорил Аюр, глядя в сторону. — Когда я соскальзывал в трещину, хватаясь за что попало, знаешь, о чем я думал? Об отце. Нет, не в том смысле, что звал его на помощь, — усмехнулся он. — Я думал о том, что я сейчас разобьюсь и он останется один… И это заставило меня вцепиться в край трещины, как будто я обернулся ящерицей… Я словно прилип к стенке… А еще я думал о том, что если я сейчас сорвусь, то вся Аратта осиротеет. И когда Солнце заберет отца к себе, то, скорее всего, начнется война… Я должен был остановить падение любой ценой, мне нельзя было умирать! И тут…

Аюр посмотрел на Хасту так, что у того пробежали мурашки по спине.

— Я увидел себя со стороны — как я падаю в пропасть! Я протянул руку и поймал себя — и очень-очень осторожно поставил на дно… Скажи, Хаста, кто спас меня на этот раз? И что мне со всем этим делать?

— Не знаю, что тебе сказать, светозарный, — озадаченно протянул жрец. — В священных книгах я не встречал ничего подобного и никогда о таком не слышал…

Он подумал и добавил:

— Так что, если кто-то начнет объяснять и говорит тебе, что делать, — не слушай. Если ты в самом деле избран, ты должен будешь найти ответ сам, и никакие жрецы тебе не помогут. А сбить с толку, заморочить — запросто. Это твой вызов — вот и прими его.

Аюр смотрел перед собой, обдумывая его слова. Его лицо в этот миг показалось Хасте совсем взрослым.

— Эй, взбодрись, светозарный! Мы уже почти дома. Аоранг послал вперед гонцов. Скоро ты со славой вступишь в столицу!

Хаста, щурясь, поглядел на небо:

— Посмотри, какой яркий сегодня восход. Аратта посылает тебе свои приветствия!

— А по-моему, — пробормотал Аюр, — он больше похож на кровь.

Эпилог