— Всегда, когда я начинала на чем-то играть, случалось несчастье, — призналась Кирья. — То река разольется, то камни с горы покатятся… Отец даже водил меня к Ашегу, жрецу Вармы. Но жрец только твердил о подступающей беде…
Зарни кивнул:
— Мне рассказывали про жреца бога ветра, который сошел с ума, не вынеся взгляда богов. Но он ничем и не сумел бы помочь. Того, что таится в тебе, ему не осилить. Думаю, своей игрой ты пробудила то, что веками спало в здешних лесах. Оно проснулось — и пошла трещина… Сперва начали перерождаться люди и звери…
— Люди?
— А кто, по-твоему, старая Калма? Она давно мертва и в то же время живет, потому что за Кромкой все иначе… Я не раз проходил через тени, я знаю, о чем говорю. Там не имеют значения расстояния — день пути или год, все едино. И время там другое. Древние звери заново рождаются в этом мире…
— Дозволь спросить, учитель, — не удержавшись, прервала его Кирья. — Ты сказал, что проходил Кромкой… но ведь это было очень давно? Значит, трещина была и раньше и я ни при чем?
— Твоя заслуга лишь в том, что Кромка сдвинулась к Верже, — терпеливо пояснил слепец. — Но есть в Аратте места — да те же Алаунские горы, — где явь искажается, словно в кривом зеркале. Уверен, — пробормотал он, — и там кое-что скрыто. Но я еще не сошел с ума, чтобы лезть туда по доброй воле. А вот в землю людей-медведей мы, пожалуй, сумеем пройти…
«Медвежью землю? Но она ведь как раз за рекой», — с беспокойством подумала Кирья.
— Учитель, ты сейчас сказал, будто явь дала трещину…
— Так и есть.
— И мы собираемся на ту сторону Вержи…
— Да, Кирья, уже сегодня.
— Значит, мы пойдем за Кромку?
Зарни улыбнулся.
— Но там же чудовища, — встревожилась Кирья. — Мы с Мазайкой их видели своими глазами, вот как тебя! Нас чуть не сожрали!
Яркие образы их полного опасностей осеннего путешествия замелькали в ее памяти. Страшное чудище ползет к Верже, ломая лес… Владения Калмы, похожие на горячечный сон… Змей, что вынырнул из болота рядом с Вергизовым обиталищем в дупле старого дуба… Девочка невольно коснулась висевшего на шее деревянного оберега с запрятанной внутри золотой нитью. Они-то думали, что страшный змей хочет их убить, а он их охранял!
— Мы тогда еле спаслись, — закончила девочка. — А ты снова меня туда…
— Ты не хочешь? — спросил гусляр. — Боишься?
— Конечно боюсь!
— А я не боюсь. Знаешь почему? — Зарни вытащил из-под шкуры гусли и принялся слаживать струны. — У меня есть не только сила, но и знание.
Кирья нахмурилась, обдумывая его слова.
Солнце зашло, берега Вержи погрузились во тьму. Однако Зарни не приказал слугам разводить костер и ставить шатер, не призвал Варака, чтобы готовить ужин. Вместо этого слепец устроил на коленях гусли и начал негромко играть, что-то нашептывая так тихо, что нельзя было разобрать ни единого слова. Дривы, хорошо знавшие привычки своего хозяина, молча пересели подальше.
— В воде могут быть перерожденные звери, — предупредила девочка, вспомнив щучьего ящера, охранявшего Ивовую кереметь. — Как бы не полезли на берег!
— Да забудь ты про зверей, — отмахнулся Зарни. — Нас никто не тронет. Лучше сиди тихо и не мешай.
Кирья послушно уселась поблизости от берестянки, искоса поглядывая на гусляра. Что он там наигрывает? Колдует, небось? Кирья знала, что Зарни ничего не делает просто так. Ее одолевало множество чувств — от любопытства до недоверия, — но вот зашевелившийся где-то в кишках страх в самом деле исчез. «Вот чудеса, — думала девочка. — Зарни знает о чудищах, но не боится — и все вокруг перестают бояться, глядя на него. Безногий, слепой, а все его слушаются. Как он так делает? Верно, потому, что чародей!»
Казалось бы, за время житья в Ладьве Кирья должна была привыкнуть к нему, но все оказалось совсем наоборот. С каждым днем гусляр казался ей все более таинственным, более могущественным. Зарни всегда пребывал в ровном, спокойном расположении духа, никогда не пугал приближенных, как ее брат, и тем не менее Кирья все тщательнее подбирала слова, обращаясь к гусляру с вопросами…
«Ты ли тот неизвестный „настоящий отец, великий чародей“, которого я так долго ищу? — размышляла она. — Почему не говоришь мне ничего, не признаешь своей дочерью? Может, я ошиблась?»
— Зачем я тебе, учитель? — Вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела подумать.
Пение струн оборвалось нестройным созвучием. Кирья испуганно зажала себе рот ладонью. Однако Зарни лишь улыбнулся:
— Забирайся в лодку, Кирья. Сядь рядом со мной. Видно, пришло время нам поговорить начистоту.
У Кирьи мурашки пробежали по коже, но она тут же забралась в лодку, готовясь не упустить ни слова.
— Спрашиваешь, зачем ты мне… Ну слушай. Скоро начнется великая война с Араттой. Собственно, она идет уже давно. Этой осенью, с убийством Ардвана, Аратта могла — и должна была — рухнуть сама. Но есть незримые силы, которые ее хранят.
— Ты говоришь о богах?
— Ты понятлива, — довольно кивнул Зарни. — А против богов должны выступать — кто?
— Другие боги. Мой брат Учай теперь всем говорит, что он сын Шкая, — чуть подумав, сказала Кирья. — Он собирает войско против Аратты. Он призвал богиню с волком…
— Учай не бог, — усмехнулся гусляр. — Он лишь ловкий парень из леса. Вернее, был, пока мечты о собственной божественности не затуманили его разум. Про «богиню» я вообще молчу… Я твержу тебе о настоящих богах. Живых богах Аратты, детях Солнца. В Учае нет ни капли небесной крови… А вот в тебе есть.
— Моя мать… — запинаясь, пробормотала Кирья. — Ты говорил, она из Аратты… Так это правда?
— Не просто родом. Она принадлежала к высшим арьям. Они зовут себя первородными детьми Солнца — и правда, я не раз видел, на что они способны…
— Верно, по крови я не ингри, — волнуясь, сказала Кирья. — Я звала отцом Толмая, и он в самом деле был мне как отец. Но всякий в роду Хирвы знал, что Толмай нашел меня в корзинке на болоте. Отец рассказал, как это было. Он охотился и вдруг увидел черного крылатого зверя. Этот зверь нес корзинку. Отец подстрелил его, и корзинка упала в воду. Теперь мне служит призрак того летуна…
— Мне, — уточнил Зарни. — Он служит мне. Это я послал его в Затуманный край, чтобы спасти тебя… когда понял, что себя уже не спасу. И в корзинку положил тебя я.
У Кирьи перехватило дух. Она устремила сияющий взгляд на гусляра.
«Значит, это все же ты? Ты — мой отец?!»
Как долго она представляла себе этот миг! Мечтала, как кинется на шею обретенному отцу. Как укроется за его широкой спиной и все ее беды останутся позади… Но от Зарни веяло таким холодным могуществом, что Кирья не осмелилась даже его руки коснуться, не то что обнять… Вместо этого перед ней как живой встал Толмай — теплый, близкий и родной…
— Беглый сановник Киран увидел нас рядом и сразу обо всем догадался, — продолжал Зарни. — Но твой брат и все прочие оказались слепы. И они еще называют слепцом меня!
— У… учитель… — хрипло спросила Кирья, так и не набравшись смелости назвать Зарни отцом. — Я не понимаю… В Ладьве ты говорил, что мою мать убили арьи. А теперь говоришь, что она и сама одна из них…
Зарни вздохнул:
— Ладно, видно, пришло время тебе сказать. Мы с твоей матерью полюбили друг друга — и поплатились за это. Ее убили. А со мной сделали вот это. — Он указал на глаза и провел рукой по шкуре, под которой скрывались обрубки ног. — И оставили в живых — не из милосердия, а чтобы я подольше страдал…
— Но почему?! Если люди хотят быть вместе, зачем убивать и калечить?
— Им, золотоглазым, запрещено мешать кровь, — объяснил Зарни. — Считается, как только кровь будет осквернена, мир погибнет. Так что тебя, Кирья, посчитали бы порченой. В Аратте ты была бы желанна, как у вас, северян, — пригульное дитя, рожденное посреди голодной зимы… Напомнить, как поступают с такими?
Кровь прилила к лицу девочки. Она молчала, не зная, что и сказать.
Зарни тоже молчал, прислушиваясь к ее дыханию, тихонько водил пальцами по струнам и улыбался.
Никто не заметил тот миг, словно между сном и бодрствованием. То ли рыба хвостом плеснула, то ли кто-то вздохнул в вечернем сумраке. Только Зарни вдруг перестал шептать и играть. Кирья завертела головой, но вокруг был лишь заснеженный берег.
Лишь когда плеск воды стал размеренным, дривы подняли головы и немедленно схватились за копья. И было чего испугаться! Черные, блестящие спины бесшумно появлялись и исчезали под водой, приближаясь к берегу. Лунный свет вспыхивал на чешуе и отражался в круглых желтых глазах. Одна за другой неведомые твари вылезали на берег, обламывая наросшую корку льда. Сопели, встряхивались, поводили длинными зубастыми мордами. Дривы, бормоча молитвы Ячуру, преградили тварям путь к берестянке.
— Расступитесь, — резко приказал Зарни слугам. — От вашей суеты столько лишнего шума! Локша, убери своих ползучих щук!
Повинуясь окрику с воды, перерожденные щучьи ящеры один за другим нырнули в реку. Как только исчез под водой последний, в прибрежный лед уткнулся острый нос длинной долбленки. Высокая женщина с длинными седыми волосами встала во весь рост и величаво поклонилась гусляру.
— Благо тебе, о Зарни Зьен! Ты звал меня, и я пришла.
— А где старая Калма? Почему не явилась, чтобы приветствовать и сопроводить меня?
— Она на той стороне, — повела рукавом в темноту добродея. — Свет этого мира для нее смертелен. Но если твой путь будет пролегать по Изнанке мира…
Притаившаяся в лодке Кирья незаметно перевела дух. Она вспомнила Калму, эту полную злобы упыриху… Брр! Вот уж с кем ей совсем не хотелось встречаться!
— Вот как, — хмыкнул Зарни. — Значит, Калма теперь не может посещать явь даже по ночам… Трещина между мирами расширяется — или продолжается перерождение моей старой подруги?
— Полагаю, и то и другое, о учитель, — отозвалась Локша. — С прошлого лета тут многое изменилось…