Его большой и удобный двухэтажный дом с шиферной крышей был построен на римский манер — вокруг огромного перистиля. Рабы обрадовались, увидев хозяина, и поклялись никому не говорить о его приезде. Сначала он думал задержаться в поместье только на срок, достаточный, чтобы опустошить секретный сундук, но лето на берегах спокойной, лениво текущей реки Арар стояло прекрасное, а Цезарь был далеко. Зачем же куда-то спешить? Что ему Цезарь? Арар течет медленно, словно бы вспять. И здесь его дом, а рабы ему преданы. Говорят, в Галатии тоже красивые земли, холмистые и просторные, очень пригодные для разведения лошадей. Но там он будет не дома. Галаты говорят на греческом, фракийском и диалекте галльского, на котором уже лет двести не говорят в Галлии. Из всего этого он, Литавик, говорит лишь на греческом, да и то не так гладко, как бы хотелось.
Затем, в начале осени, когда он уже подумывал двинуться дальше, а рабы собрали неплохой урожай, приехал Валетиак с сотней всадников.
Братья тепло встретились, не в силах оторвать глаз друг от друга.
— Я не могу остаться, — сказал Валетиак. — Удивительно, что ты оказался здесь! Я приехал, только чтобы убедиться, что твои люди собрали урожай.
— Какова судьба аллоброгов? — спросил Литавик, наливая вино.
— Не блестящая, — ответил Валетиак, сделав гримасу. — Они дрались, по словам Цезаря, старательно, но неэффективно.
— А где сам Цезарь?
— В Бибракте.
— Он знает, что я здесь?
— Никто не знает, где ты.
— Как Цезарь поступит с эдуями?
— Мы, похоже, отделаемся довольно легко, как и арверны. Нам с ними надлежит стать ядром новой, исключительно проримской Галлии. Нас даже не лишат статуса друзей и союзников Рима. Конечно, при условии, что мы подпишем новый, очень пространный договор с Римом и введем в состав будущего правительства немало ставленников Цезаря. Виридомар прощен, но ты — нет. Фактически за твою голову назначили цену, из чего я заключаю, что тебе, если тебя схватят, уготована судьба Верцингеторига и Котия. Битургон и Эпоредориг тоже пройдут по Риму за Цезарем, но потом их отпустят домой.
— А что будет с тобой, Валетиак?
— Мне позволено сохранить за собой свои земли без права когда-либо возглавлять совет и сделаться вергобретом, — с горечью отозвался Валетиак.
Братья переглянулись, оба рослые, красивые, золотоволосые, голубоглазые. Мускулы на голых смуглых предплечьях Литавика напряглись так, что золотые браслеты врезались в кожу.
— Клянусь Дагдой и Данн, я бы им отомстил, будь у меня хоть какая-нибудь возможность! — воскликнул он, скрипнув зубами.
— Кажется, возможность имеется, — чуть улыбнувшись, сказал Валетиак.
— Какая? Какая?!
— Неподалеку отсюда я встретил группу путников направлявшихся к Цезарю. Три повозки, комфортабельный экипаж, женщина на белом коне. В экипаже нянька с мальчиком, очень похожим на Цезаря. Тебе нужны другие подсказки?
Литавик медленно покачал головой.
— Нет, — сказал он, со свистом выдохнув воздух. — Это женщина Цезаря! Раньше она была женщиной Думнорига.
— Как он ее называет? — спросил Валетиак.
— Рианнон. Она рыжая.
— Правильно. Рыжая. Двоюродная сестра Верцингеторига. Рианнон, что значит «плохая жена». Сплошное вранье. Это Думнориг был плохим мужем.
— И что ты сделал, Валетиак?
— Я захватил ее. — Валетиак пожал плечами. — А почему бы и нет? Что мне терять? Я никогда больше не займу подобающего мне положения.
— Ты можешь потерять все, — решительно сказал Литавик. Он встал и обнял брата за плечи. — Я вынужден буду бежать. Меня ищут. Но ты должен остаться! Будь терпелив, затаись, возьми к себе моих близких. Цезарь уйдет, придут другие. Ты опять войдешь в совет племени. Уезжай, но оставь женщину Цезаря здесь.
— А ребенка?
Литавик сжал кулаки и весело потряс ими.
— Он будет жить. Найди на каком-нибудь дальнем хуторе верных людей и отдай им мальчишку. Пусть болтает, кто он и что он, кто ему поверит? Сын Цезаря будет расти как эдуй, обреченный на рабство.
Они прошли к двери, расцеловались. Во дворе жались друг к другу пленные с круглыми от испуга глазами. Всех трясло. Всех, кроме рыжей. Той связали за спиной руки, но стояла она в гордой позе, на удивление прямо. Мальчик лет пяти, хлюпая носом, прятался за юбку няньки. Когда Валетиак сел в седло, Литавик подхватил малыша и передал брату, который посадил его на холку коня. Сбитый с толку ребенок слишком устал, чтобы протестовать. Голова его тут же откинулась на грудь всадника, он закрыл глаза и моментально уснул.
Рианнон рванулась к нему и упала.
— Оргеториг! Оргеториг! — закричала она.
Но эдуи уже ускакали, унося с собой ее сына. Литавик вынес из дома меч и зарубил всех пленников, включая няньку. А лежащая на земле Рианнон все звала своего сына.
Литавик подошел к ней, схватил за огненную гриву и рывком поднял на ноги.
— Пойдем, дорогая, — сказал он, улыбаясь. — У меня для тебя есть особое угощение.
Втащив Рианнон в столовую, он толкнул ее, и она опять упала. Он постоял немного, глядя на потолочные балки, потом кивнул и вышел из комнаты.
Вернулся Литавик в сопровождении двух рабов, которые были в ужасе от только что свершившейся кровавой расправы и беспрекословно ему подчинялись.
— Сделайте то, что вам велено, и я освобожу вас, — сказал им Литавик.
Он хлопнул в ладоши, и вошла рабыня, трясясь от страха.
— Принеси мне гребень, женщина, — приказал он.
У одного раба был в руке крюк, на каких обычно подвешивают кабанов для разделки. Второй раб принялся сверлить отверстие в балке.
Принесли гребень.
— Сядь, моя дорогая, — сказал Литавик, поднимая Рианнон с пола и усаживая на стул.
Он собрал сзади рыжую гриву пленницы и стал расчесывать волосы, медленно и прилежно, но всякий раз сильно дергая гребень на спутанных прядках. Рианнон, казалось, не ощущала боли. Она не морщилась, не вздрагивала. Вся ее сила, так восхищавшая в ней Цезаря, куда-то девалась.
— Оргеториг, Оргеториг, — время от времени повторяла она.
— Какие чистые у тебя волосы, дорогая, Какие великолепные, — ласково приговаривал занятый своим делом Литавик. — Ты ведь хотела удивить Цезаря, прибыв в Бибракте без сопровождения римских солдат? Конечно, ты хотела сделать ему сюрприз! Но ему это не понравилось бы.
Он отложил в сторону гребень. Закончили свою работу и рабы. Крюк свисал с балки на высоте семи футов от пола.
— Помоги мне, женщина, — резко приказал он рабыне. — Я хочу заплести ей косу. Покажи, как это делается.
Та показала, но все равно ей пришлось помогать. Литавик переплетал пряди, рабыня поддерживала их. Наконец коса была заплетена. Толщиной в руку Литавика около своего основания, она постепенно делалась тоньше и заканчивалась крысиным хвостиком, валявшимся на полу.
— Вставай, — приказал Литавик, поднимая жертву со стула, и окликнул двух рабов: — Эй вы, подойдите!
Он поставил Рианнон под крюком, потом дважды обмотал косой ее шею.
— Еще много осталось! — воскликнул он, вставая на стул. — Поднимите ее.
Один из рабов обхватил Рианнон за бедра и приподнял над полом. Литавик перекинул косу через крюк, но не смог закрепить. Коса была не только тяжелой, но и шелковистой, она соскальзывала с металла. Рианнон опустили на пол, а один из рабов поднялся наверх. Наконец им удалось закрепить косу на крюке и прижать ее скобами к балке. Раб опять держал Рианнон на весу.
— Опускай ее, но осторожно, чтобы у нее не сломалась шея, — приказал Литавик. — Иначе все удовольствие будет испорчено!
Рианнон не сопротивлялась, хотя процедура была очень длительной. Невидящим взглядом она смотрела на дальнюю стену, а кожа лица ее постепенно меняла цвет, становясь из кремовой серой. Но язык оставался во рту, а слепые глаза не покидали орбит. Иногда ее губы двигались, беззвучно произнося имя сына.
Все из-за этих волос! Они стали растягиваться. Сначала пола коснулись пальцы повешенной, потом ступни. Жертву, еще живую, сбросили на пол, как мешок с песком, и принялись вешать вновь.
Когда лицо Рианнон стало иссиня-черным, Литавик сел к столу и велел принести себе канцелярские принадлежности. Написав письмо, он отдал его управляющему.
— Поезжай в Бибракте, — сказал он. — Говори людям Цезаря, что едешь с письмом от Литавика, и они не тронут тебя. Цезарь тоже тебя не убьет, ты понадобишься ему как проводник к моему дому. Ступай. Под моей кроватью лежит кисет с золотом. Возьми его. И скажи моим людям, чтобы собирались и уезжали к Валетиаку — он примет их. Но тела во дворе никто не должен трогать. Я хочу, чтобы все оставалось как есть. И она, — он указал на тело повешенной, — пусть висит. Я хочу, чтобы Цезарь нашел ее в таком виде.
Вскоре после отъезда управляющего уехал и сам Литавик. На своем лучшем коне, в своей лучшей одежде, правда без накидки, зато сопровождаемый тремя вьючными лошадьми, основной поклажей которых были золото, драгоценности и меховая рухлядь. Он направлялся к Юре — горной цепи, разделявшей земли секванов и гельветов. Гельветы, конечно же, будут рады ему. Он — враг Рима, а все дикари не любят Рим. Ему только стоит сказать, что Цезарь назначил цену за его голову, и от Галлии до Галатии все будут им восхищаться. Так все и было до Юры. Затем у истоков Данубия он повстречался с людьми, которые называли себя вербигенами. И те взяли его в плен. Вербигенам было наплевать и на Рим, и на Цезаря. Они отобрали у Литавика все имущество. А заодно и голову.
— Я рад, — сказал Цезарь Требонию, — что мне суждено видеть мертвой только ее. Свою дочь и мать мертвыми я не видел.
Требоний не знал, что сказать, как выразить свои чувства. Колоссальное возмущение, боль, горе, ярость переполняли его, когда он смотрел на бедняжку с почерневшим лицом, висевшую на собственных волосах, которые так растянулись, что она уже стояла на полу, чуть согнув колени. О, это несправедливо! Этот человек так одинок, так непохож на других. Он благороден, он выше всех, кто его окружает! С Рианнон ему было интересно общаться, она забавляла его, он обожал ее пение. Нет, он не любил ее, любовь была бы ярмом. Требоний знал Цезаря достаточно хорошо, чтобы понимать это. Что сказать? Как могут слова облегчить такое потрясение, вызванное величайшим оскорблением, бессмысленной, сумасшедшей жестокостью? О, это несправедливо! Несправедливо!