– Очень хорошо! – бурно радовался Кротов. – Вот и преступник пойман.
«И без всякого усилия с твоей стороны», – злобно бурчала я про себя.
– Скажите, а можно припаять ему еще и попытку изнасилования? – тем временем выясняла Мариша у ментов. – Если бы не Даша, он бы меня точно изнасиловал перед смертью.
– Ты что, Маняша? – удивился окончательно пришедший в себя от ее слов Аполлон. – Ты ведь сама хотела! Разве не для этого ты позвонила моей жене?
– Придумывай теперь! – разозлилась Мариша. – Еще и жену приплел. Ты лучше скажи, зачем пытался меня убить?
– Я не пытался, – запротестовал Аполлон.
Он вопил еще много чего перед тем, как его увели. Но никто не воспринял всерьез его вопли о большой и горячей любви, вспыхнувшей у него в сердце к Марише, и о тех негативных чувствах, которые эта любовь пробудила у его жены. Налицо были доказательства его вины, Кротов не сомневался, что удастся разыскать и следы исчезнувшей родинки на спине Аполлона, а соседи Милы, конечно же, признают в нем того типа, который заявился в квартиру к Степану, после чего тот быстро отдал богу душу.
Все ушли, а мы с Маришей снова остались одни. Плотно прикрыв дверь, мы принялись ликвидировать беспорядок, который получился в прихожей во время атаки Аполлона. Уборка прихожей плавно переросла в уборку всей квартиры, которая отчаянно в ней нуждалась. Это в высшей степени полезное занятие было прервано звонком в дверь. Мы насторожились, принявшись считать звонки. Звонки были явно не Вольдемара.
– Кто там? – осторожно спросила Мариша.
– Телеграмма, – ответили ей из-за двери.
Голос был женский и уже довольно пожилой. Мариша открыла дверь, не забыв накинуть цепочку, а я встала за ней с металлическим совком в руках.
– Распишитесь тут, – потребовал тот же голос.
Мариша послушно поставила какую-то закорючку в ведомости, и ей торжественно передали желтоватую плоскую бумажку.
«Маме плохо телефон не работает немедленно приезжай», – гласила телеграмма.
– Только этого не хватало, – застонала Мариша. – Что там еще могло произойти? Я так и знала, что не надо ее одну отпускать.
Наспех натянув на себя куртку, Мариша принялась открывать двери.
– Если твоей маме не очень плохо, то купи по дороге обратно стирального порошка, – крикнула я ей.
Мариша буркнула, что и без порошка дел по горло, но я знала, что она купит. Прислушавшись к шуму шагов Мариши на лестнице – моя подруга, когда торопилась, никогда не ждала лифта, – я вспомнила, что нам нужна еще и туалетная бумага. Высунувшись в форточку, я стала караулить появление Мариши, чтобы крикнуть ей про бумагу. По моим расчетам, она должна была уже двадцать раз выйти на улицу, но ее все не было.
Сердце у меня стучало, словно отбойный молоток, когда Мариша появилась из подъезда. Не успела я толком вздохнуть, как снова встревожилась. Следом за Маришей выходил какой-то мужчина, насколько я могла судить сверху, брюнет, одетый в кожаный плащ. В последнее время я стала относиться ко всем брюнетам с настороженностью. А когда я увидела, что брюнет садится в Маришину машину и они уезжают в неизвестном направлении, моя тревога переросла в панику.
Перепрыгнув через ведро с мыльной водой, я помчалась вниз по лестнице, ругая себя и Маришу за доверчивость, с какой мы поверили в подлинность телеграммы. Ну скажите на милость, какие дуры! Кто бы стал посылать телеграмму, когда значительно легче позвонить от соседей. Не могли же телефоны сломаться у всех соседей разом. Когда я вылетела на улицу, то Маришиного «Опеля» там уже, конечно, не наблюдалось. Зато к дому подъезжал Вольдемар на такси.
– Стой! – завопила я ему. – Поворачивай! Езжай за серым «Опелем».
– За Маришиным? – уточнил Вольдемар. – А что случилось?
– Потом объясню! – крикнула я, открывая дверцу машины с такой силой, что чуть не выдрала ее с мясом.
Надежда догнать Маришу была весьма слабой, особенно зная, с какой скоростью она гоняет по улицам.
А тем временем в сером «Опеле» происходил волнующий диалог.
– Ты кто такой? – спросила Мариша, косясь на дуло пистолета, выглядывающее из кармана ее похитителя, сам он был закутан во что-то темное, так что лица было не разобрать. – Чего тебе нужно?
– Следи за дорогой, – посоветовал он ей. – Поговорить с тобой хочу. Вот и все.
– Я всегда рада, – заявила Мариша. – Зачем такие сложности? Зачем куда-то ехать?
– Хочу быть уверен, что нас никто не подслушивает, – заявил похититель. – И не зли меня.
Мариша послушно заткнулась, так как мужчина очень недвусмысленно ткнул ее в ребра дулом пистолета. Поэтому Мариша сосредоточила все свое внимание на дороге, подумывая о том, а не нарушить ли правила прямо под носом у ГАИ или просто устроить незначительное ДТП.
– Если нас остановят, то веди себя естественно, – словно прочитав ее мысли, сказал мужчина. – Иначе рожа инспектора – это будет последнее, что ты увидишь. Мне терять все равно нечего.
Мариша рассудила, что отправляться на тот свет ей никак не хочется, и мысль о маленькой аварии выбросила из головы. Ехали они в сторону Ржевки – Пороховых. Тот район Мариша знала плохо, но ее похититель не давал ей заблудиться. Не доезжая Пороховского кладбища, он велел Марише свернуть, а потом остановиться возле маленького частного домика, явно доживающего свои последние дни на окраине большого города.
Домик был деревянный и разваливался буквально на глазах. Например, в руках Мариши оказалась дверная ручка, когда она попыталась потянуть дверь на себя. Садик вокруг был сильно запущен. Рядом стояло еще с десяток деревянных домиков, выглядевших еще хуже. Может быть, летом тут и наблюдалось оживление и слышались человеческие голоса, но сейчас все было мертво и пусто. Жить в этих развалинах в холода могли только бомжи, но они тут собирались ближе к ночи.
«Если мне суждено закончить свои земные дни в этом местечке, то моих последних криков никто не услышит, – прикидывала Мариша. – До дороги тут метров сто, соседей явно не наблюдается, а если где-то и есть, то, пока решат вмешаться, пока побегут за милицией, пока то да се, я уже буду хладным трупом. И это в лучшем случае, а в худшем проваляюсь тут до лета, и меня найдут лишь по зловонию, которое я начну издавать».
Окончательно приуныв от такой перспективы, Мариша оглянулась на похитителя. Тот разводил огонь в печке, не сводя с Мариши внимательного взгляда. У него была густая борода и усы, разнящиеся цветом и шелковистостью от кудрей на голове. Отсюда Мариша заключила, что борода и усы скорей всего фальшивые. Темный платок, которым было прикрыто его лицо, он уже снял, но Мариша все равно его не узнавала.
– Здесь мы сможем поговорить без помех, – заявил он ей, заметив, что Мариша смотрит на него. – Раздевайся.
– Зачем? – изумилась Мариша. – Тут не жарко.
– Раздевайся, тебе говорят, – посуровел мужчина, многозначительно потрясывая пистолетом у себя в кармане. – Вдруг у тебя на одежде какие-нибудь жучки или магнитофон с пленкой. Не хочу второй раз попасться. Не бойся, сейчас тут станет тепло.
Огонь и в самом деле охотно разгорелся, поэтому Мариша не торопясь начала стягивать с себя одну вещь за другой. Под дулом пистолета спорить как-то не хотелось.
– Молодец! – одобрил мужчина, когда на Марише осталась только тоненькая сорочка и трусики.
Обойдя ее со всех сторон, он убедился, что спрятать магнитофон решительно негде, и выбросил одежду за порог. Мариша пренебрежительно фыркнула: если бы она и в самом деле задалась целью записать их разговор, то существала такая аппаратура, которой деревянная стена никак не помеха.
– Теперь можно и поговорить. Ты ведь этого добивалась, когда звонила со своими признаниями, что видела меня возле дома Лены? Что ты от меня хочешь?
– Совсем немного, – сказала Мариша. – Тысяч десять, разумеется, в долларах меня бы устроили. Думаю, что за свою свободу можно заплатить и больше. Только не хотел бы ты избавиться от своей бороды, тебе ведь под ней жарко?
– Ты права, – сказала мужчина и сдернул с себя бороду, которая была даже не приклеена, а держалась просто на резинке, как борода у дедов морозов, составляющая одно целое с усами.
Представшее перед Маришей значительно помолодевшее лицо было ей настолько знакомо, что она невольно ахнула. Перед ней стоял Андрей. Тот самый пресловутый Милин дядя, обожающий, по словам Ирины Юрьевны, родную племянницу и заменивший ей отца.
– Что такое? – недовольно осведомился тот, заметив Маришино удивление. – Ты ожидала увидеть кого-то другого?
Мариша не нашлась, что ему ответить. У нее не хватало силы воли, чтобы вернуть на место отвисшую челюсть.
– Как ты мог? – наконец выдавила она из себя. – Она же твоя племянница!
– Какая она, к черту, мне племянница! – возмутился Андрей. – Тебе же Ира русским языком объяснила, что Милка не ее дочь, а стало быть, и мне не родня.
– Но ты же ее воспитывал, ты ее знал с пеленок, – настаивала Мариша. – Ты ее любил! Ты сам говорил, что любил ее.
– Порой она была забавна, – снисходительно согласился Андрей. – Особенно пока была ребенком и не требовала многого. Но я всегда помнил, что между мной и богатством стоит эта девчонка.
– Каким богатством? – удивилась Мариша. – Ее квартира? Какое же это богатство. Ты в год зарабатываешь больше, чем она стоит. Ты же бизнесмен, нам Ирина Юрьевна рассказывала.
– Квартира – дело десятое, хотя и ее терять я не собирался, – пояснил Андрей. – Жизнь, знаешь ли, чаще всего состоит всего лишь из шестидесяти-семидесяти лет, тридцать из которых уходит на то, чтобы найти свою нишу. Значит, остается лет тридцать-сорок. Из них десять можно отвести под старость, болезни или неприятности, когда доход будет меньше, чем расход. Так что остается не так уж и много. Но нет, не в квартирке дело. Тут разговор пойдет о несравненно более крупных суммах. Ты ведь не знаешь, но наша с Ирой бабка в советские времена была очень богатой женщиной. Спросишь, на чем она разбогатела? Могу тебе ответить. Она занималась торговлей. Тогда это называлось спекуляцией в особо крупных размерах. Если бы ее арестовали, то расстреляли бы без всякой жалости. Так как ее доходы превышали доходы какой-нибудь не очень большой, но и не маленькой кавказской области.